Магия в крови - Ветров Сергей (Ксенжик Сергей Михайлович ). Страница 44

В общем, все желающие могли полюбоваться на горящие фиолетовым огнем глаза темного эльфа и на его лицо, превратившееся в мертвую снежно-белую маску, заставившую содрогнуться даже всякое видавшего капитана Леголаса. Что же говорить о жителях этого… ну, будем реалистами, этой деревеньки, видевших, как за пару секунд казавшиеся такими непобедимыми и несокрушимыми инквизиторы превратились в россыпи белесого пепла. Странный фиолетовый отблеск молний, миг назад смявших защиты и испепеливших их на месте, все еще мерцал у них перед глазами. И вот вновь поднялась его рука и раскрылся перекошенный в жуткой ухмылке рот, готовясь выплюнуть приказ стихиям, приказ нести смерть и разрушение. Вот отец Танкиус потянулся за своим символом веры, понимая, что уже не успевает. Но когда остался лишь миг до свершения неисправимого, рыжая фигурка метнулась к седлу Мелиандра, нежные руки обвили его шею, жаркие губы закрыли его рот. И роковые слова так и не сорвались с его губ, замершая на полпути рука с сжатыми в жесте разрушения пальцами начала медленно опускаться. И через несколько минут, когда девичья фигурка отпрянула, все находящиеся поблизости с облегчением выдохнули. Лицу темного эльфа вернулось его обычное слегка растерянное выражение.

Но вернемся к началу. Итак: кавалькада в составе двух десятков всадников и все той же кареты, расфуфыренной и украшенной, хотя, к слову сказать, за время путешествия она сильно «демократизировалась» усилиями деревенских кузнецов, занимавшихся ремонтом ее ходовой части. Некогда позолоченные и украшенные фигурками бегущих зверей колеса сменили куда менее крикливые, но при этом куда более надежные обычные, тележные, обитые железом. Коррекции подвергся и ее внешний декор: часть украшавших ее сверху позолоченных фигур была сорвана при столкновении с нижними ветками деревьев. Ну не подрезают их в непролазных немерионских лесах, есть тропка, и хорошо! А есть наезженная колея, вообще замечательно! И если у всадников никаких проблем не было, то карета продолжала свой путь лишь благодаря магической силе некоего ночного эльфа, который уже заколебался вытягивать ее из ям, канав и оврагов, куда она с маниакальной страстью стремилась провалиться. Но как говорится в старой поговорке, назвался драконом — будь добр, жуй сапфиры, правда, для чего боевым драконам скармливали этот драгоценный минерал, да еще в огромных количествах? Чтобы они злее были, что ли?

Согласившись сопроводить леди Лилианну к ее настоящему отцу, я заключил магический контракт. Платой по которому будет доставка меня, дорогого и любимого, в родные пенаты трудом придворного мага Немерионского королевства. Кстати, одного из немногих оставшихся в человеческом мире свободных королевств. И поэтому я должен доставить дочь немерионского короля домой, и как можно скорее.

Ободренный мыслью, что уже скоро буду дома, я принялся расчищать путь. Ведь там, где проедет крестьянская телега, дворянская карета застрянет в ветвях. Два модернизированных мной воздушных бича очищали нам путь, — замкнув в кольцо, я превратил их в некое подобие дисковых пил, вроде тех, которыми стреляют темноэльфийские балистеры. Кстати, очень эффективное средство против кавалерии, особенно если запускать их залпами в полуметре от земли, — куда там строю пикинеров!

Но я опять отвлекся на тоску по родине. За это время мои заклятия пронеслись вдоль колеи, срубая низко нависшие над дорогой ветви, третье же мое заклинание, напоминающее небольшой вихрь, расшвыривало их с дороги. В результате получалась дорога, по которой наша карета могла проехать без риска лишиться крыши и остатков украшений на ней.

Уйдя в себя от этой нудной работы, я не сразу заметил, как мы выехали из леса на вполне приличную дорогу, причем под дорогой подразумевается выложенный камнем путь шириной метров шесть с керамическими водоотводами по сторонам. При помощи магии мне не составило труда установить ее возраст — не меньше пары тысяч лет, скорей всего, времени первой темной империи. Времени великого расцвета цивилизации и великих войн, которые ее разрушили.

Пользуясь тем, что освободился от нудной роли дорогопрокладчика, я предался мыслям о былых временах и опять не заметил, как мы въехали в небольшой городок, явно построенный возле дороги для обслуживания торговых караванов. На это указывало большое количество таверн, кузниц и других построек инфраструктуры отдыха и развлечений. Правда, непонятная безлюдность городских улочек вызвала у меня нехорошее предчувствие, которое росло и крепло по мере нашего продвижения к центральной площади городка.

Вся площадь была заполнена людьми — судя по всему, здесь находилось все население. Мое чувство опасности сдавило горло невидимой удавкой, а защитные чары захлопнулись вокруг меня со звуком опускаемого забрала, и готовые к бою заклятия замерли на кончиках пальцев. Вот так, готовый ко всему, я и въехал на площадь. Посередине возвышался помост, на котором расположились пара десятков солдат с арбалетами и несколько человек в сутанах, как у отца Танкиуса. Перед помостом находилось одиннадцать столбов со сложенными у их основания кучами дров, кажется, это называется заготовкой для костра. А на столбах… вернее, к ним были привязаны девушки и женщины в возрасте от десяти до тридцати лет, их всех объединяли белые платья и отчаянное выражение лиц. Многие из них плакали, и мое сердце сдавила невидимая рука, а из глубины души начало подниматься что-то темное. Взмахом руки убрав с пути заграждение из рогаток вместе с охранявшими его солдатами, я поехал по живому коридору к центру площади. Несущиеся мне вслед слова только разжигали мою ярость.

— Ты смотри, длинноухая тварь!

— Ничего, у святых братьев и для него костерчик найдется!

— Жечь их всех надо!

После этих слов веселая злость захлестнула мое сознание. Выехав перед помостом, я весело поинтересовался:

— Ух ты! Неужели вы, святоши, наконец-то решили заняться настоящими жертвоприношениями?! Давно пора! Да жертвы подобрали как на подбор! Невинные девушки и красавицы женщины! Наши темные боги будут вами довольны!

Один из монахов с худым костистым лицом вышел вперед и сказал:

— Молчи, ночной колдун! Это не жертвоприношение, а ритуал очищения! И если бы не приказ Синода, я бы и для тебя нашел здесь место! Поэтому поезжай отсюда, пока можешь!

Развеселившись еще больше, я захохотал, причем от своего хохота мне самому стало страшно.

— Не смеши меня, святоша! Как я могу пройти мимо, когда вижу работу таких дилетантов! Жертвоприношение — дело тонкое, тут надо с воображением подходить, а не так, как вы, по шаблонам!

Монах ощерился и сказал:

— Тебе нам все равно не помешать! С нами свет! — и взмахнул рукой.

По его команде один из арбалетчиков выстрелил в грудь одной из девушек, но стальной болт своей цели не достиг, сбитый резким порывом ветра. В следующую секунду обезглавленные тела солдат осыпались на камень площади и дерево помоста, в живых остались лишь пятеро монахов в рясах. Мои секущие лезвия — слегка уменьшенный вариант воздушных пил, которыми я расчищал путь для кареты, — их не достали. Тут же на мой щит обрушились несколько мощных ударов, которые с невероятной легкостью пробили его и достигли меня. Из седла я не выпал лишь потому, что, зная свое умение всадника, специально подобрал себе седло с высокими луками. Было такое чувство, будто по моим ребрам несколько раз прошлись булавой. Сознание я не потерял лишь потому, что нахлынувшая на меня ярость, как вода, прорвавшая плотину, вымыла из меня все: боль, страх, жалость, хотя ее и так было немного, и оставила лишь одно — жажду разрушения.

Выпрямившись в седле и сплюнув кровь, я улыбнулся в лицо торжествующего худого монаха и, вскинув ладони, ударил в него цепью молний. Наполненная моей темной яростью, она приняла странный фиолетовый цвет, я не видел, что мои глаза светятся им же. Захлестнув фигуры в рясах, цепь молний трансформировалась в бич, который, обвившись вокруг антимагических коконов, окружающих инквизиторов, словно удавка, принялся стягиваться, продавливая их щиты. Я яростно давил голой силой, ведь все сложные заклинания были бесполезны. Через десяток секунд коконы начали лопаться один за другим. Лишившись защиты, монахи не успевали ничего сделать, мгновенно превращаясь в пепел под давлением моей силы. Последним лопнул кокон худого монаха, он оказался самым сильным из них.