Девушка в поезде - Хокинс Пола. Страница 2

Я знаю, что в теплые летние вечера обитатели этого дома, Джейсон и Джесс, иногда устраиваются на самодельной террасе на крыше кухонной пристройки, на которую попадают через большое раздвижное окно. Они – идеальная, образцовая пара. У него темные волосы, он хорошо сложен, силен, добр и заботлив. У него заразительный смех. Она – миниатюрная красавица с бледной кожей и светлыми коротко стриженными волосами. Черты ее лица подчеркивают общую привлекательность: высокие скулы с вкраплением веснушек, нежный овал подбородка.

Пока мы ждем, когда красный сигнал переключится, я ищу их взглядом. По утрам, особенно в летнее время, Джесс часто пьет кофе на открытой террасе. Порой, когда я вижу ее там, мне кажется, будто и она меня видит, будто она смотрит прямо на меня, и мне хочется помахать ей рукой. Но я слишком застенчива для этого. Джейсона я вижу гораздо реже – он часто уезжает по работе. Но даже если мне их не видно, я думаю о том, чем они сейчас занимаются. Может, у обоих сегодня выходной, и она лежит в постели, пока он готовит завтрак, а может, оба отправились на совместную пробежку, потому что они из тех, у кого это в порядке вещей. (Мы с Томом бегали вместе по воскресеньям: я чуть быстрее своего обычного темпа, а он – раза в два медленнее, чтобы мы могли бежать рядом.) А может, Джесс наверху, в комнате для гостей, где занимается живописью, или они оба в душе: Джесс упирается ладонями в кафель на стене, а он держит ее за бедра.

Вечер

Я немного поворачиваюсь к окну, чтобы оказаться спиной к попутчикам, и открываю одну из маленьких бутылочек с белым полусухим «Шенен блан», которые купила в магазине на вокзале. Вино не холодное, но это не страшно. Я наливаю немного в пластиковый стаканчик, завинчиваю крышку и прячу бутылку в сумочку. Пить в поезде в понедельник не очень-то здорово, тем более если делать это в одиночку, а компании у меня нет.

В электричке немало знакомых лиц – я каждую неделю вижу, как эти люди едут в Лондон и обратно. Я узнаю их, а они, наверное, узнают меня. Я не знаю, видят ли они во мне ту, кем я на самом деле являюсь.

Вечер выдался просто потрясающий – теплый, но не жаркий; солнце начинает свой ленивый спуск, тени вытягиваются, и свет постепенно окрашивает деревья золотом. Электричка с грохотом мчится вперед, и мы быстро проскакиваем мимо дома Джейсона и Джесс, промелькнувшего в дымке вечернего солнца. Иногда, не так часто, я вижу их и на обратном пути. Если, конечно, нет встречного поезда и мы едем не так быстро, мне изредка удается увидеть их на террасе. Если нет – как сегодня, – я могу их представить. Джесс с бокалом вина в руке сидит на террасе, водрузив ноги на столик, а Джейсон стоит сзади, положив руки ей на плечи. Я представляю, как это – чувствовать на плечах тяжесть мужских рук, как она успокаивает и дает ощущение защищенности. Иногда я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз меня искренне обнимали или с участием жали мне руку, и сердце мое сжимается.

Вторник, 9 июля 2013 года

Утро

Груда тряпья, которую я заметила на прошлой неделе, лежала на том же месте, но стала еще грязнее. Я где-то читала, что при наезде поезд может сорвать с человека одежду. А люди под колесами поезда погибают не так уж и редко. Говорят, таких смертей бывает две-три сотни в год, то есть каждые пару дней кто-то попадает под поезд. Не знаю, сколько из таких смертей являются случайными. Пока электричка медленно ползет мимо, я внимательно вглядываюсь, нет ли на тряпье следов крови, но ничего такого не вижу.

Поезд привычно останавливается перед семафором. Я вижу Джесс – на ней яркое ситцевое платье, она стоит босиком во внутреннем дворике перед стеклянной дверью, ведущей в дом. Она смотрит через плечо: видимо, говорит с Джейсоном, который собирается готовить завтрак. Когда электричка медленно трогается с места, я продолжаю смотреть на Джесс и ее дом. Я не хочу видеть другие дома и особенно тот, что расположен через три дома отсюда, – когда-то он был моим.

Я прожила в доме номер двадцать три по Бленхайм-роуд пять невероятно счастливых и невероятно ужасных лет. Теперь я не могу его видеть. Это был мой первый дом. Не дом моих родителей, не комната в квартире, снятой вскладчину с другими студентками, это был мой первый дом. И вот я не могу его видеть. Ну, вообще-то могу, и смотрю, и хочу смотреть, но в то же время не хочу и стараюсь этого не делать. Каждый день говорю себе не смотреть и каждый день смотрю. Я ничего не могу с собой поделать, хотя ничего не хочу там увидеть, а если что и увижу, то это только принесет боль. Я отлично помню, что почувствовала, когда однажды увидела, что кремовые льняные шторы в спальне исчезли и на их месте появились розовые детские; я до сих пор помню боль при виде Анны, поливавшей кусты роз у забора. Ее футболка туго обтягивала выпуклый живот, а я до крови закусила губу.

Крепко зажмуриваюсь и считаю до десяти, пятнадцати, двадцати. Вот так, мы уже проехали, и дом больше не виден. Мы останавливаемся на станции Уитни, а потом едем дальше, и из набирающего скорость поезда я слежу, как пригород постепенно переходит в грязные северные окраины Лондона, а таунхаусы сменяются металлическими мостами и заброшенными зданиями с разбитыми окнами. Чем ближе мы подъезжаем к Юстону, тем тревожнее становится на душе: как-то сложится сегодняшний день? За пятьсот метров до вокзала на правой от путей стороне стоит грязное низкое бетонное здание, на стене которого кто-то начертил стрелу, направленную в сторону станции, и слова: «Конец пути». Я думаю о груде тряпья неподалеку от рельсов и чувствую, как перехватывает горло.

Вечер

Вечером я уезжаю на электричке в 17.56. Она идет немного медленнее, чем утренняя, – один час и одну минуту, то есть на целых семь минут дольше, чем утром, хотя и не останавливается ни на каких дополнительных станциях. Меня это не смущает, потому что точно так же, как я не тороплюсь попасть в Лондон утром, я не спешу оказаться в Эшбери вечером. Не только потому, что это именно Эшбери, хотя само это место не такое уж привлекательное – типичный новый городок, возникший в 1960-е годы и разросшийся как опухоль в самом сердце Бакингемшира. Он ничем не лучше и не хуже десятка других подобных городков. В центре полно кафе, салонов сотовой связи, отделение сети модной спортивной одежды «Джей-Ди спортс», его окружают пригороды с раскинувшимися в них многозальным кинотеатром и гипермаркетом «Теско». Я живу в приличном (можно сказать) новом (можно сказать) квартале, расположенном там, где артерии от коммерческого сердца города начинают расползаться в жилые окраины, но это не мой дом. Мой дом находится в викторианском строении рядом с железнодорожными путями, и я была одной из двух его владельцев. В Эшбери я не домовладелец и даже не арендатор: я – жиличка, занимающая одну из двух небольших спален в скромной двухэтажной квартирке Кэти благодаря ее доброте и сердечности.

Мы с Кэти подружились в университете. На самом деле мы, скорее даже не дружили, а просто общались, поскольку никогда не были особо близки. На первом курсе она жила в комнате напротив, мы изучали одни и те же предметы, что невольно нас сблизило в первые несколько недель растерянности, пока мы не встретили людей, с которыми имели больше общего. После первого года обучения мы редко виделись, а потом встречались разве что на свадьбах общих знакомых. Но когда мне потребовалась помощь, выяснилось, что у нее есть свободная комната, и ее предложение пожить у нее оказалось весьма кстати. Я не сомневалась, что поживу у нее всего пару месяцев, максимум полгода, тем более что никакой альтернативы у меня не было. Я никогда не жила одна – после родителей мы снимали квартиру с другими девчонками, а потом я переехала к Тому. Я сразу ухватилась за ее предложение. Это было почти два года назад.

Вообще-то все не так уж плохо. Кэти – очень правильная, и это сразу видно. Она не только этого не скрывает, но даже заставляет замечать. Ее правильность бросается в глаза, это ее главная черта, и ей требуется признание, причем признание постоянное, чуть ли не ежедневное, что может быть весьма утомительным. Но это не так страшно – у соседей по квартире могут быть недостатки куда серьезнее. Нет, в моей новой ситуации (я все еще продолжаю думать о ней как о новой, хотя прошло уже два года) меня больше всего беспокоит не Кэти и даже не Эшбери. Меня удручает потеря контроля. В квартире Кэти я всегда чувствую себя гостьей, которая злоупотребляет гостеприимством. Я чувствую это на кухне, где мы теснимся, готовя ужин каждая себе. Чувствую это, когда сижу рядом с ней на диване, а пульт дистанционного управления непременно в руках у нее. Единственное место, где я чувствую себя комфортно, – это моя крошечная спальня, в которую едва вместились двуспальная кровать и письменный стол, практически не оставив места для прохода. Тут все достаточно удобно, но это не то место, где хочется постоянно находиться, поэтому я провожу больше времени в гостиной или на кухне, где ощущаю неловкость и бессилие. Я потеряла контроль над всем, даже над тем, что творится у меня в голове.