Невидимые знамена (СИ) - Измайлова Кира Алиевна. Страница 17

Она снова начала мерзнуть и решила выбраться на берег. Оказалось, Куа-Тан оставила какую-то грубую ткань, ее можно было использовать вместо полотенца. А из одежды обнаружилось что-то вроде мешка крупной вязки с прорезями для головы и рук, и такие же короткие штаны. Выбирать не приходилось, и Шура надела это – рубаха доходила ей до середины бедер, штаны – до колен. Идти пришлось босиком – куакки унесла ее вещи, – но до двери было всего несколько шагов.

Странная одежка, которую должен бы продувать любой ветерок, оказалась на удивление уютной, Шура почти сразу согрелась, а уж в натопленном доме и вовсе было замечательно.

Пока она плескалась в пруду с головастиками, Куа-Тан успела уже разобраться с ее одеждой, развесила выстиранные – «вымытые» – вещи у очага, там же стояли ботинки. Куртку, правда, болотница стирать не стала, не настолько та промокла, просто повесила на просушку. Рюкзак аккуратно стоял в уголке.

– Садись, садись, – встретила ее болотница. Сиденья представляли собой что-то наподобие болотных кочек, однако, довольно удобных. – Будем есть!

Она подвинула низкий столик, сделанный, похоже, из старого пня. Роль тарелок у куакки играли широкие округлые листья, как у кувшинки, только очень жесткие, а на них…

– Не бойся, не бойся, куакки знают, что едят люди, – снова засмеялась та. – Это печеные коренья, а это вяленая рыба. Уже слишком темно, чтобы ловить свежую, я поймаю утром!

– Спасибо… – Шура сглотнула набежавшую слюну и принялась за еду, только теперь вспомнив, насколько проголодалась.

Кроме кореньев, напоминающих по вкусу картошку, только плотнее и слаще, с резковатым, но не неприятным привкусом, были еще какие-то мясистые то ли стебли, то ли черешки листьев, кисловатые и сочные, а рыба оказалась совсем не похожа на привычную воблу (другой вяленой рыбы Шура не пробовала).

Потом Куа-Тан подсунула Шуре грубой работы глиняную чашку с чем-то горячим: пряно пахло неизвестными травами, а на вкус питье оказалось кисловато-сладким.

– Какая вещь, какая вещь, – пробормотала Куа-Тан, и Шура увидела у нее в руках ремень от своих джинсов, самый обычный ремень из кожзаменителя, со здоровенной пряжкой. – Что это был за зверь?

– Дерматин, – сказала Шура, решив – объяснять, что такое кожзаменитель, слишком долго.

– Шур-рой, у меня есть на что поменяться… Куакки любят меняться!

– Что? – удивилась девочка. – В смысле?

– Куакки меняют травы и цветы на разное интересное, что приносят люди из большого мира, – пояснила болотница. – У нас всё есть, но мы любим разные странные вещи, любим меняться. Хочешь, я дам тебе взамен пояс из кожи хаммы? Очень хороший пояс, хамма была старая, такую кожу трудно выделывать!

– Ну… – Шура нахмурилась. Откажешь – обидится еще, а ведь без разницы, из чего у тебя ремень! – Ну ладно, если он подойдет к моим штанам… ну, в петли пролезет, то почему нет?

Куа-Тан, издав странный клокочущий звук, метнулась куда-то в угол, зашуршала, загремела, вернулась, приложила что-то к Шуриным джинсам, удовлетворенно кивнула – наросты на ее голове приподнялись, теперь видно было, что это не щупальца, а что-то вроде кожных выростов.

– Подойдет, подойдет, – сказала она с радостью и отдала Шуре ремень.

Пряжка была не такой, как она привыкла, но, повозившись, девочка поняла, как она застегивается. Даже и удобнее, не нужно дополнительные дырки в ремне прокалывать! Кожа хаммы оказалась плотной, тускло-серой, отдаленно напоминающей крокодилью, а пряжка – из серого же металла, какого именно, Шура определить не бралась, грубой работы, но, видно, прочная.

– Что у тебя еще есть? – любопытно спросила болотница. – Что ты еще можешь поменять? И что хочешь взамен?

– Ну… – Шура задумалась. Выходило, ничего особенного у нее и нет. Зажигалка разве что, но ее она отдавать не собиралась, та лежала в непромокаемом кармашке в рюкзаке. – Почти ничего. Вот пара рубашек, но вряд ли они вам нужны…

– Это неинтересно, неинтересно, – покачала головой Куа-Тан. – А еще?

– Ну… – Тут ее осенило. Порывшись в рюкзаке, Шура нашла кошелек – в нем лежало несколько мелких купюр, на которые Куа-Тан даже не взглянула, – и горсть мелочи. Как раз перед походом в Брогайху девочка обнаружила, что в кармане куртки появилась дыра, и все это добро высыпалось за подкладку. Вытряхнув мелочь, она убрала монетки в кошелек – вряд ли на них тут можно что-то купить, но не выбрасывать же? Невелика тяжесть! – Это деньги моей страны.

– Какой металл, какой металл! – оживилась болотница, взяв пару монеток. – Не золото, не серебро… что это?

– Не знаю, – созналась Шура. – Он не драгоценный, так что не думаю, что вам это пригодится.

– Неважно, неважно… – Куа-Тан вертела в длинных цепких пальцах желтые и серебристые монетки. – Чужие знаки, чужие – таких никто не видел! Странный металл – ни у кого такого нет! Это интересно, да, интересно! Что ты хочешь взамен? Что?

– Ну… – девочка невольно ощутила себя конкистадором, выменивающим у аборигенов золотые слитки за стеклянные бусы. – Может, у вас найдется нож?

– Зачем? – удивилась та. – Люди странные, люди думают, что будут сильнее с оружием… Но человек с ножом не справится с куакки, человек не может сделать так!

У очага лежали толстые, в руку, не меньше, ветки. Болотница протянула руку, сжала одну такую валежину, и дерево треснуло, брызнули щепки.

– Мне… э-э… мне не для драки, я ножом не умею, – Шура невольно отодвинулась подальше. Похоже, в этом худом и неопасном на вид создании таилась огромная сила! – Мне так… ну, отрезать что-нибудь, веревку там или ветку срубить… Мало ли!

Она давно об этом подумывала: всегда слышала, что в лесу без ножа делать нечего, а у самой не имелось даже перочинного! Просить у Нитмайи? Так у той ножи в локоть длиной, для Шуры это целый меч!

– Ну, раз ты хочешь меняться на это, то пусть будет по-твоему, пусть, – подумав, кивнула болотница и снова нырнула в полумрак своего жилища. На этот раз она звенела и шуршала дольше, потом все же появилась. – Вот. Он из болотного металла. Те, кто жили здесь раньше нас, наделали много таких, мы иногда находим их в болоте или их достают хаммы и другие, а мы делаем ножны и меняемся друг с другом – людям такие ножи не нужны, слишком маленькие, слишком. Он не украшен, но он прочнее человеческого железа!

Шура осторожно взяла маленькие ножны. Для нее-то в самый раз… Это оказался не совсем нож, скорее, кинжальчик – клинок был обоюдоострым, сужающимся к концу. Весил он изрядно, больше привычных ей ножей. Ножны, похоже, были из той же кожи, что пояс, к ним крепились ремешки.

– Мы носим ножи так… – Куа-Тан показала, как ножны крепятся к запястью. – Не потеряешь, нет, и не уронишь случайно! А что еще у тебя есть?

– Да ничего, – ответила Шура. – Одежда только, но она мне самой нужна!

– Я бы поменялась на твои сапоги, но не найду таких же маленьких, – с сожалением произнесла Куа-Тан.

– А я не могу на них меняться, – честно сказала девочка. – Они не мои, а моего брата.

– Тогда нельзя, да, нельзя менять чужие вещи, – согласилась болотница. – Но у нас была хорошая сделка! Теперь ложись спать, Шур-рой, луна уже высоко! Сюда, сюда…

У стены пристроился низкий широкий лежак – пахло высушенной травой, а покрыт он был всё той же грубой тканью.

– А вы? – спросила девочка, отчаянно зевнув.

– Сегодня хорошая ночь, – широко улыбнулась та. – Сегодня куакки будут петь!

И она ушла, закрыв за собой дверь.

Дом освещали только отблески пламени в очаге, плясали тени на низком потолке. Слышно было, как снаружи возится и плещется Куа-Тан, а потом Шура, начавшая уже дремать под теплым покрывалом, вздрогнула от протяжного дрожащего звука, будто гигантскую струну задели! Издалека послышался ответ, и еще, и еще, и скоро над болотами загремел слитный хор куакки – высокие голоса женщин переливались и дрожали, мужчины гудели низким басом. Девочке казалось, будто она различает слова в этом пении, но она не стала вслушиваться – хватило с нее речки Бормотухи! Закрыв уши ладонями, она заснула, но и во сне продолжала слышать пение куакки над болотами Брогайхи…