Пушечный наряд - Корчевский Юрий Григорьевич. Страница 46

Одобрительный гул был мне ответом.

Я вынес из каюты оба мешочка с каменьями, высыпал на стол. Матросы, как завороженные, уставились на камни. Они не производили никакого впечатления – серые, тусклые, какие-то пыльные.

– Как я и обещал, половину мне, другую половину – поровну среди всех, включая охранявших судно. Так? – Из окруживших меня людей раздались недружные выкрики согласия. Началась дележка. Я выбирал из общей кучи два одинаковых камня, один клал в свой мешок, другой на край стола. Когда добыча была поделена пополам, я увязал свой мешочек, разделил оставшуюся часть по числу членов команды.

– Вот теперь делите сами, выбирайте двоих, кому вы доверяете.

Матросы решили доверить боцману и Глебу, нашему кашевару на прииске. Глеб отвернулся от стола, боцман рукой показывал на кучку камней, а Глеб выкрикивал имя члена экипажа. Названный подходил, забирал свою долю. Все было по-честному. Кто-то прятал камни в карман, кто-то завязывал в узелок, кто-то отходил к борту и тер камни о сукно рукава. Каждому досталось по десять-двенадцать камней, в зависимости от размера. Я стоял у борта, наблюдая за дележкой. Ко мне подошли сразу несколько человек.

– Капитан, ты человек опытный, скажи, за одну долю что купить можно?

– Если продать необработанные, то деревню, вместе со всей живностью, коли обработать – то можно дом каменный в городе, да еще немного на жизнь останется.

Народ ахнул; хоть и подошло немного, но остальные держали ушки на макушке и ловили каждое слово. Никто раньше не держал в руках изумрудов и не знал им цены. Каждый из них, по местным меркам, теперь был богатым человеком.

Сразу же на палубе возникло несколько групп, бурно обсуждавших, куда они вложат такие деньжищи, как будут жить дальше. Свалившееся на них богатство оглушило, вызвало в душах смятение и радость. Я улыбался, наблюдая за ними, – ну дети, право слово. По опыту я знал, что повезет удачно вложить деньги не более половине команды. Другая половина – кто пропьет, кого обманут жулики и проходимцы, кого ограбят, у кого жены размотают состояние. Но сейчас, имея в кармане серьезные суммы, все радостно обсуждали будущее. От команды отделился боцман, поклонился в пояс и сказал:

– От всей команды большая благодарность тебе, капитан. Кабы не твоя удачливость – видно Бог тебе благоволит – жить бы нам всем на жалованье. Вишь, в сердце твоем благородство и жалость к простым людям живут, от всего народа поклон тебе, Юрий, и долгие лета.

Я тоже поклонился команде и молвил:

– Кабы не вы, одному мне не смочь добраться сюда и каменья из скалы добыть, так что самоцветы ваши по праву, спасибо вам, люди. Ежели обидел чем – простите.

Глава 8

Уровень воды в реке немного спал, и мы решили отправляться в путь. Убрали швартовы и втянули трап. Судно медленно отошло от стены причала. Отец Никифор стоял рядом с рулевым: оказывается, он уже не раз сплавлялся по Чусовой и хорошо знал реку, да и, будучи в прежней мирской жизни кузнецом, не раз плавал по реке.

Влекомые быстрым течением и небольшим ветерком, мы за три дня достигли Перми. Делать нам здесь было нечего, и, не останавливаясь, проследовали дальше.

Десять дней бурные вешние воды Камы несли нас до Сарапула. Решили заночевать в городе, поесть горяченького; солонина и сухари уже в рот не лезли. За ночевку, баньку и еду я выскреб из кошеля последнее серебро. Денег больше не было, из ценностей остались только самоцветы. Еще десять дней, и мы пристали к пристани Казани. Не теряя времени, отец Никифор отправился в город, по моему совету оставив на корабле серебро для выкупа. Я же, взяв с собой несколько камней, пошел искать ювелиров.

Лавок ювелирных здесь было множество. Но поскольку я не соглашался отдать изумруд за бесценок, покупали в каждой лавке по одному-два мелких камня. В одной из лавок мне подсказали адрес ювелира-араба, очень любившего самоцветные камни. Добравшись до лавки Ибн-Сауда, я без разговоров выложил три оставшихся у меня камня на прилавок.

Торговались долго; пришли к соглашению, и араб достал небольшой мешочек арабских золотых динаров. Золото было неплохого качества, не в пример турецкому.

Вернувшись на корабль, я вызвал боцмана и, вручив ему несколько золотых монет, наказал завтра с утра закупить продовольствия – у нас оно уже подходило к концу, и до Нижнего Новгорода, не говоря о Рязани или Москве, кушать было бы нечего.

Вечером вернулся расстроенный отец Никифор. Ему удалось через посредников связаться с похитителями сына, но денег на выкуп не хватало. Я без колебаний добавил недостающее серебро: я знал, что такое мусульманский плен. Никифор на радостях чуть не кинулся целовать мне руки. Утром, забрав деньги, он ушел к посредникам, а я снова пошел к ювелирам: были нужны деньги, на самоцветы в небольших городках еды не купишь; там нет ювелиров, и никто не сможет оценить их стоимость. Вчерашний араб встретил с распростертыми объятиями.

Видимо, Ибн-Сауд уже оценил чистоту камней или перепродал их с немалой выгодой другим ювелирам. Я выложил ему еще четыре камня из своей доли добычи. Камни были большие, и мы снова торговались – без торга ни один восточный базар или торговец не обходятся, по-моему, они получают в том удовлетворение. На этот раз кошель с золотыми динарами был полновеснее.

Довольный сделкой, я шел к кораблю и не видел, как от самой лавки ювелира за мной шел неприметный человек в сером плаще. Едва взойдя по трапу, я услышал радостные возгласы, какой-то шум. Впереди, на носу, собралась чуть не вся команда. Подошел к ним и я. Завидев меня, матросы расступились, и я увидел счастливого отца Никифора, обнимающего худого паренька в рваных обносках. Выкупил все-таки сына.

– Боцман! – рявкнул я. – Почему отрок до сих пор не переодет и не накормлен? – Боцман кинулся за одеждой, а Глеб, не дожидаясь команды, рванул за едой.

Я решил: помогать – так помогать. Хоть и не по пути, но до Воткинска надо их доставить, это чуть не половина пути в обратную сторону по Каме. Отец Никифор порывался уйти пешком, да куда ему в чужой стороне, без денег и с отощавшим пленником?

Утром отчалили, и через день с Волги снова повернули на Каму. Команда не роптала, понимая ситуацию.

Снова потянулись знакомые, только недавно пройденные берега. Миновали Елабугу. На одной из стоянок ко мне подошел Егор:

– Капитан, за нами вдалеке следует лодка, в ней двое.

Я отнесся к предостережению серьезно – на ночь выставлял вооруженные караулы. Но шли дни, никто на нас не нападал, тревога постепенно улеглась.

Миновали Воткинск – правда, он стоял не на Каме, но недалеко; и прошли еще вперед, высадив наших неожиданных пассажиров в Осе, на левом берегу Камы. Какой-никакой городишко, не в чистом поле высаживаем. До Перми недалеко, а ежели по суше напрямик через Кунгур, то и Чусовой близко. На прощание дали отцу Никифору провизии – сухарей, солонины, муки; я добавил серебра, наказав не бить ноги, а нанять подводу – дороги уже подсохли.

Оба поклонились в пояс, отец Никифор обещал молиться в своем храме за здравие нашей команды и за меня отдельно. Перекрестив на прощание и прошептав слова молитвы, они сошли на берег и долго махали нам руками.

Судно развернулось, благо Кама широкая, и мы пустились назад. Не ожидавшая нашего разворота лодка с двумя преследователями оказалась неожиданно близко. Теперь они пытались уйти от нас.

– Боцман, полный вперед, надо догнать лодку, людей взять живыми; я их допрошу – надо же знать, чего они от нас хотят. Дело нечистое.

Мы догоняли лодку. Там нас заметили: парус был на лодочке поднят, гребцы сели на весла.

– Капитан, могут уйти – скоро речушка будет, нам туда не войти, а они могут ускользнуть.

– Хорошо, готовьте носовую пушку.

– Уж готова давно.

Я сам встал за пушку, повел вертлюгом, поймал лодку в прицел, вынес упреждение, выстрел. Ядро легло перед носом лодки, чуть не опрокинув ее волной. Гребцы заработали веслами еще быстрее, хотя, казалось, что быстрее уже некуда. Впереди показалась протока.