Ведьмин Лог - Вересень Мария. Страница 38

А Илиодору не терпелось рассказать, каких чудес он насмотрелся за последние три дня. Но слова так быстро мелькали в его голове, что он не успевал их проговаривать вслух. Вещи стали казаться какими-то иными, нежели обычно, словно и лавки – это не лавки, и дом – не дом, а все вокруг преисполнено какого-то великого смысла. Да и сам хозяин носит в себе некую великую загадку. Илиодор уперся в столешницу руками, внезапно сообразив, что постиг что-то великое, но, постигнув, тут же забыл и должен немедленно сообразить, что это было, чтобы бежать и рассказать об этом людям, которые живут, не зная для чего. Он попытался сделать шаг, но тут же и рухнул на лавку. В голове звенело, и прямо сквозь крышу и черные балки на него, улыбаясь, смотрело звездное небо.

– Э, да ты нашел с кем пить! – улыбнувшись, всплыло из ниоткуда огромное белое лицо с нестерпимо сияющими зелеными глазами.

«Бася», – улыбнулся Илиодор, узнавая голос. Хозяин шумно собирал на стол, повторяя на разные лады:

– Маришечка, Маришка, какие люди к нам! Щас баньку, – и так зудел, что начал представляться Илиодору комаром.

Он привстал, не зная, как бороться с качающимся домом, но Баси уже нигде не было и старика не было. Ему невольно сделалось грустно: он так хотел расспросить, верна ли теория миренского академика или жизнь после смерти все-таки существует? И не поделится ли она хотя бы частью того приданого, которое собрал для нее жених? Опять же, если Муську сегодня задушили, не видела ли ее Бася где-то там, чтобы он не переживал за несчастное животное, не шлялся по болотам и не искал. Вокруг стоял такой густой туман, что его приходилось разгонять руками.

С трудом нащупав дверь, он вывалился во двор. Во дворе было холодно и сыро. Он повисел на черных от времени перилах, осматриваясь, и вдруг узнал в одной из построек баньку. В желтом слюдяном окошке мелькнула тень. Илиодор, радостно улыбнувшись, подумал, что есть, наверное, смысл помыться. И уверенно пошел на заплетающихся ногах, стягивая с себя по дороге и набухшую от воды суконную куртку, и обе рубахи: верхнюю, егерскую, одолженную у каптенармуса, и тонкую сорочку.

Предбанник пахнул влажным жаром. Взявшись за ручку двери, он потянул ее на себя, искренне собираясь попросить разрешения присоединиться. И был изумлен до глубины души, увидев, что чистоту наводит не хозяин дома, а его Бася, поскольку с недавних пор уже относился к привидению как собственник. Мелькнули какие-то смутные воспоминания о том, что ведь и вправду покойники моются обычно по ночам, и он собрался было удалиться, чтобы не смущать девушку, но верх взял научный интерес, поскольку он как-то не определился в отношении к заморской панночке. Считать ли ее ходячим мертвецом или все-таки очень плотным привидением?

Она фыркала, стоя к нему спиной, обливалась из ушата и повизгивала, так что мысли Илиодора из научной плоскости как-то плавно перетекли в иную. И он, пройдясь по фигуре Баси оценивающим взглядом, вдруг с недоумением обнаружил, что у нее на попке что-то нарисовано, и, поднапрягшись, разглядел зеленую траву, чешуйчатого змея с распахнутой пастью и все это в красном буквенном ободе.

«…А на пояснице, ближе к месту схождения ягодиц…» – пронеслись в голове слова из опознавательного листа. И златоградец, шагнув вперед, раскинул радостно руки, делясь своим открытием:

– Бася! Да ты – ведьма!

Ушат на лавке сам собой прыгнул ему навстречу, и в глазах Илиодора потемнело.

Забившись под столом за веник, я сидела, сжавшись в комочек, и, нервно закусив хвост, вспоминала новые, неведомые для меня ощущения, чувствуя, как иногда вспыхивают огнем то щеки, то уши. Из своего укрытия я таращилась, сопя, на златоградца, а эта орясина валялась на печи, иногда постанывая, иногда похрапывая. Рука свешивалась вниз, и я с ненавистью урчала, глядя на эту руку. Вот ведь какой двуличный тип оказался! С виду весь такой утонченный-утонченный, а стоило мне склониться над ним с перепугу, что я убила его шайкой, – облапил медведем…

В общем, это была одна из причин, по которым я и сидела под столом кошкой, поскольку в натуральном виде я сейчас никому не желала показываться. Чертов златоградец на славу постарался, и губы опухли. И где его учили так целоваться? Может, у них в Златограде какая-нибудь специальная академия? Я улыбнулась и тут же, спохватившись, сама себе скомандовала: «А ну, молчать! Урчать! Ненавидеть!» Гроссмейстерша я или кто! И я заворчала на кошачий манер: «У-у проходимец! Только одно у вас всех на уме, как бы жизнь девице поломать».

Уланский командир валялся на грязном полу, иногда шевеля во сне усами, как таракан. И только Мытный сидел за столом и пил, не пьянея. Вот его я понять могла. Сама вон чуть Илиодора не убила!

Начиналось-то все хорошо, по бабулиному плану. Мы с сестрой и Рогнедой вдоволь нарезвились, гоняя улана по болоту и поражаясь его прыти, пока он не столкнулся со златоградцем. Этот наглый тип сидел у Козьего родничка и горланил песню, словно в кабаке. Уже тогда мне его самодовольная морда не понравилась! Или понравилась? Мало кто так вольготно чувствовал себя до сих пор на нашем болоте. И я закатала уже рукава, чтобы показать ему, где тут раки зимуют, но Рогнеда, вдруг больно ухватив меня, кивнула за спину, туда, где бабушка должна была Мытного воспитывать. Мы с Ланкой разинули рты от удивления: небо там полыхало так, словно целый табор костры жег.

– Чего это? – вытаращились мы с сестрой, а наша учительница, вмиг подобравшись, хищной неясытью взмыла в темное небо.

Я даже раздумывать не стала и, кувыркнувшись через голову, оттолкнулась от болотного мха уже птицей сорокой. Ланка бестолково заметалась, взмахивая руками и крича:

– Стойте, погодите! Стойте, а как же я?! – потом, зарычав, сначала задрала руки высоко, потом встала на четвереньки и переплюхнулась в болотную жижу, проклиная нас на чем свет стоит. Я оглянулась на лету и с досадой поняла, что из нее все равно получилась собака. Теперь она брезгливо отряхивала лапы и выла нам вслед.

Над самой могилой творилось что-то невероятное. Там метались темные тени и чудились всполохи. Стоило мне начать всматриваться в них, как они тут же превращались в драконов, огненные ливни, а то и в хохочущие черепа, изрыгающие ядовитый дым.

– Мороки! Не смотри! – ударила меня по голове когтями Рогнеда.

Я, взвизгнув, закувыркалась в воздухе и только чудом не убилась, упав на землю. Вскочила на свои две ноги и снова кубарем полетела, сбитая ударом ошалелого Васька.

– А-а! Помогите! – завизжала я, видя, как он занес надо мной саблю.

Кровавая муть в Васьковых глазах тут же просветлела, но в то же мгновение из темноты прыгнул ему на спину волчище, да такой матерый, что Васек и крякнуть не успел, ухнул под его весом в топь и начал пускать пузыри, бессильно молотя саблей. Я посунулась назад, отчаянно суча ногами и округлив глаза на зверя. Огромный серый волк вжимал лапами руки разбойника в топь и пытался зубами добраться до его шеи. Я отродясь не видела таких больших волков в наших местах! На Ваське был плащ с твердым, золотого шитья воротником, и зверюге он здорово мешал, пришлось волку сначала рвать зубами тряпку.

Опомнившись, я завизжала, вырвала кочку из грязи и швырнула ему прямо в морду, залепив глаза. В следующий миг, отчаянно бодря себя проклятиями и путаясь в ногах, на волка кинулась собака Ланка. Весу в ней не хватило даже на то, чтобы он качнулся. Ударившись о него грудью, Ланка отлетела, удивленно оглядела этакую твердокаменную зверюгу и без разговора вцепилась ему в ухо, поджав все лапы и утягивая его к земле. Вот этого волк никак не ожидал. Уши у него явно были слабым местом. Погавкивая, он соскочил с Васька, от души врезал Ланке лапой, вмиг завалил ее на спину и вдруг замер, словно бы смущенно и немного растерянно. Ланка же завопила тем временем истошно на все болото:

– Ай, волки добрые! Смотрите, что творится! Кобелина девочку бьет!!! – набрала в грудь побольше воздуху и продолжила, переходя на визг: – Насилуют!!!