Параллельный переход - Кононюк Василий Владимирович. Страница 6

Я мог обделаться в свои пятьдесят, мало того — запросто откинуть лыжи от кошмаров четырнадцатилетнего ребенка. Богдан может повторить это в любую ночь по своему выбору. Если, бодрствуя, мне как-то удается контролировать сознание, то во сне его эмоции вышибают меня на задворки, даже не напрягаясь. Можно попытаться себе на ночь установки ставить, психотренинг и прочие ухищрения, но чувствую: не поможет. Уж больно впечатляюще это было. Цунами, сносящее все на своем пути. Ему эти установки и психотренинг — как детские песчаные горки на пляже. Как он вообще дожил до таких лет? А может, это все последствия того стресса, что он пережил, и со временем станет лучше… Ну а поскольку информации нет, то и голову ломать не стоит. Давай, Богдан, пугай дальше. Единственное, что тебе обещаю, — ты меня уже не подловишь. Тебе удалось растворить меня, я почти поверил в твои страхи. Ты можешь себя пугать, не дышать и даже умирать во сне, но для меня теперь важно не потеряться в твоих эмоциях. Иначе не смогу ничего сделать, и ты нас все-таки угробишь. Неприятно, конечно, но дело мне уже знакомое. Будем стараться смотреть на все эти страхи как на фильмы Луиса Бунюэля. Красиво, впечатляюще, но все равно не больше, чем кино.

С такими патетическими мыслями, которые мне казались не совсем своими, в злобном состоянии: «А ну давай, попробуй снова напугать», — уснул. Богдан, либо ошарашенный таким напором, либо просто исчерпавший на сегодня лимит веселых картинок, больше не буянил, и утром мы проснулись с чувством, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Правда, в кармане не было пачки сигарет, да и кармана-то не было.

Глава 4

ПОЕДИНОК

Мать подняла нас, едва на улице начало светать. Проснувшись немного раньше и уже успев пройтись привычным маршрутом, я лежа размышлял над первоочередными задачами, стоящими передо мной. Единственный вывод, который успел сделать до того, как нас с сестрой согнали с печи, — это то, что их много, и все совершенно неотложные. Марийка быстро направилась к хлеву, явно опасаясь конкуренции с моей стороны, но по дороге успела наябедничать матери, что ее сегодня снова всю ночь толкали. Негодник Богдан, как мне показалось, испытывал чувство гордости за проведенную ночь, и это после того, как он нас едва не угробил. Наверное, потому, что сухим проснулся — кстати, тоже вопрос, — для таких личностей, как он, очень даже характерное заболевание. После недолгой утренней суеты мы собрались в комнате перед образами, стоящими высоко на полке, застеленной вышитым рушником, в углу. Все стали на колени, отец начал читать «Отче наш» в древне-славянском исполнении, и все шепотом поддержали его. Я уже приобрел определенную практику и без особого труда освободил сознание, отстраненно фиксируя, что мои губы шепчут малознакомые слова, руки исполняют широкий православный крест, а тело бьет поклоны.

— Умываться, — скомандовал отец.

Мы с сестрами, обувшись, выскочили вслед за ним во двор. В воздухе стоял легкий осенний морозец, на пожухлой траве повсюду поблескивал иней. Он же украшал темные ветви деревьев, еще не скинувших листву, и соломенные крыши построек. Сестры, с визгом намочив глаза и руки ледяной водой, бросились обратно в хату. Проделав то же самое, но более основательно, взял протянутый мне ковшик и начал сливать воду отцу. Ему на вид было лет сорок, чуть выше среднего роста, широкий в кости и плечах: в нем чувствовалась сила зрелого мужчины, накопленная тяжелым ежедневным трудом. В лице и во взгляде не хватало твердости и властности. Отец, ополоснувшись по пояс, молча взял ведро с водой, двинулся обратно. С деревянным ковшиком в руке я пошел следом за ним, отметив, что батя за все утро ни разу не взглянул в мою сторону. Кстати, умывание совершенно не характерно для этой эпохи — где родственники к этому пристрастились?

Войдя в комнату, отец занял центральное место во главе стола, по бокам разместились все остальные. Справа от него села мать, напротив нее — старшая сестра, а рядом с ней младшая. Мне было оставлено место рядом с матерью. Видимо, это было мое постоянное место за столом, но, зная, как важно место за столом в патриархальном обществе, оно мне не нравилось. Направившись за спину своим сестричкам и наклонившись к Марийке, ласково, но убедительно шепнул ей на ухо: «Беги, садись рядом с мамкой». Малышка, схватив свою ложку со стола, сразу отправилась на мое место. Пока все смотрели на нее, я продолжил движение, обошел Оксану, уселся в полкорпуса на свободный конец лавки со стороны отца и легонько двинул ее бедром.

— Подвинься, — спокойным тоном сказал, глядя на мать и улыбаясь.

Оксана автоматически сдвинулась на место, которое только что освободила Марийка, недоуменно глядя то на меня, то на отца с матерью. Я сидел и смотрел на мать. Ей было лет тридцать пять, высокая, почти в рост отца, она была очень красива. Но не той спокойной, ласковой красотой, которая характерна для большинства красивых женщин. Мать была щедро одарена редкой грацией, которую можно сравнить с грацией пантеры. Гордая, опасная красота человека, который остается независимым, как бы ни повернулась жизнь, красота, которая убьет, умрет, но не подчинится. Кто глава этой семьи, сомнения не вызывало. Она смотрела на меня, и в ее глазах цвета темного золота сменяли друг друга и смешивались друг с другом удивление, надежда и улыбка. Отец недоуменно смотрел на нас, не зная, как ему реагировать. Обстановку разрядила мать.

— Давай снедать, — то ли спрашивая, то ли утверждая, обратилась она к отцу, и тот, хмыкнув, потянулся ложкой к казану.

Мы молча ели чуть теплую вчерашнюю кашу. Молчание нарушил отец, закончив завтрак и начав производственную пятиминутку.

— Я в кузню еду — работы много, — коротко определил он свои задачи на сегодня.

— Дрова нужно возить, дров мало на зиму, — просительно вступила мать, глядя на отца.

Тот лишь неопределенно хмыкнул.

По бурным эмоциям Богдана стало ясно, что этот разговор каким-то боком касается его. Куски услышанных разговоров сложились в картину. Видимо, вчера Богдан с Оксаной поехали в лес по дрова, там Богдана и прихватило так, что батю отправили за теткой Мотрей.

— Мы с Оксаной поедем, — заявил полувопросительно.

— Никуда я с ним не поеду, — начала тараторить Оксана. — Он вчера меня так напугал — лежит как мертвый, я его еле в подводу затащила.

— Что было, то былью поросло. — Я вновь посмотрел в глаза матери, прося ее поддержки.

Она с грустью взглянула на меня.

— Поедете с Богданом — больше некому, — не терпящим возражения тоном отрезала мать. — Идите собирайте воз.

Отец, перед тем как отправиться в кузню, помог нам запрячь лошадь, придирчиво указывая то мне, то Оксане на мелкие огрехи.

Пока мы собирались, я с интересом рассматривал родительское подворье. Строения располагались в виде буквы «П»: с одной стороны дом, хлев и птичник под одной крышей, напротив — сарай и стодола. [3] Замыкало композицию здание, которое я назвал летней кухней, поскольку в ней был очаг, но без трубы. Дым вытягивался в дырку, оставленную в створе крыши. На зиму дыра была заткнута снопом соломы, и здание служило в качестве амбара, из него же дверь вела в погреб. За летней кухней на пологом склоне начинался огород, обсаженный по кругу молодыми плодовыми деревьями. Склон заканчивался заливным лугом небольшой реки, сразу за которой начинался густой лес. На первый взгляд от нашей хаты до реки по прямой было чуть больше полукилометра. Кузня стояла метрах в ста ниже по дороге, на самом отшибе села.

Пока мы собирали необходимый инструмент, а именно: топор, двуручную пилу, моток толстой веревки, две короткие толстые дубовые доски и железный крюк с круглым ушком в конце, — я пытался найти в доме какое-то оружие. Точно помнил из истории, что в этот период развития человечества нужно ходить с оружием. Как и в любой другой. Не найдя в доме ничего похожего на боевое оружие, собрал кое-какие материалы, которые решил превратить в копье. Нашелся старый кованый нож без ручки, сантиметров двадцать пять длиной, ровная палка орешника чуть больше двух метров, тонкий ручной буравчик, достаточно острый нож-засапожник и кусок тонкой конопляной бечевки. К этому набору добавился двадцатисантиметровый ровный кусок ветки, который я аккуратно расколол топором, небольшое поленце и точильный камень.