Амнезия души - Коган Татьяна Васильевна. Страница 18

– Прости, это нервное, – искренне извинился Глеб.

Сергей Велецкий поднялся, подошел к камину, на котором стоял графин с виски. Плеснул спиртное в пузатый стакан и вернулся к креслу. Минуту или две молча изучал собеседника. Остановил взгляд на изрезанных шрамами запястьях.

– Я хочу знать все детали твоего общения с моей женой, – произнес Сергей, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке – в помещении было душновато.

Глеб вздохнул, неохотно возвращаясь в воспоминания:

– Я проснулся в доме, ничего не помня о прошлом. Вышел на улицу, заблудился. Мой растерянный вид привлек соседку, она пригласила меня в гости, помогла прийти в чувства. Отвезла в банк, где я выяснил, что пластиковая карта, обнаруженная при мне, выписана на мое имя, и на счету есть деньги. Я хотел сразу же обратиться в полицию, чтобы узнать что-нибудь о себе. Ольга меня отговорила, попросила подождать несколько дней. Мы много общались, она была мила, – Глеб перевел дыхание и сжал виски, пытаясь справиться с головной болью. – Потом Ольга напоила меня каким-то дерьмом. Мы залезли в ванну, и она перерезала мне вены. Конец истории.

Велецкий допил виски и долго разглядывал дно пустого стакана. Чутье подсказывало ему, что гость говорит правду, и правда эта не вызывала негодования. Но это было неправильно, твою мать! Совсем неправильно. Мерзавец палец о палец не ударил, когда его дружок насиловал девочку. Люди не меняются. Если однажды ты с легкостью идешь на преступление, то, скорее всего, впоследствии совершишь второе, третье, десятое. Даже если господин Смирнов-Калинин, раз оступившись, вел идеально праведную жизнь – это не отменяет ответственности за единственный проступок. Ведь парень мог спасти Оленьку? Мог. Но не спас.

Сергей специально накручивал себя, пытаясь воскресить былой гнев, и вскоре действительно почувствовал раздражение. Что возомнил о себе этот сопляк? Надеялся, что повинную голову меч не сечет? Думал, получит прощение и отпущение грехов? Как бы не так!

– Ты понимаешь, что я не собираюсь тебя прощать? – ядовито процедил хозяин. – Или предполагал, что меня впечатлит твое внезапное явление?

Глеб почувствовал, как желудок наливается муторной тяжестью, разговор начинал утомлять, а ожидание расправы становилось невыносимым. Он поднял на собеседника прямой взгляд.

– Послушай, чего я точно не предполагал, так это того, что ты окажешься таким говорливым. Давай заканчивай уже. Ты меня хотел? Вот он я. Зови своих мясников и закроем дело. Я тебе уже сказал, что сожалею. Это ясно? Мне что, терновый венец на голову надеть?

– Не терпится пострадать? – Неожиданно Велецкий повеселел. Снова налил виски в стакан и, обернувшись к гостю, предложил: – Выпьешь?

– Давай лучше партию в бильярд и прощальную сигарету, – не сдержался Глеб.

– А ты парень с юмором, – Сергей поймал себя на мысли, что, несмотря на неприязнь к собеседнику, получает удовольствие от беседы. – Женат?

– В разводе.

– Ах да, запамятовал. С сыном-то видишься?

Глеб вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки:

– Ты хорошо осведомлен.

– Да, я тебя долго разыскивал, пришлось покопаться, – не без самодовольства ответил Сергей, облокотившись на спинку кресла.

Глеб медленно сжал кулак, борясь с искушением впечатать его в обивку дивана. Происходящее походило на фарс и отбирало последние силы.

– Тебе не с кем скоротать вечер? – Глеб огляделся, ища намеки на присутствие в доме Ольги. Он терял терпение и уже не осторожничал в выражениях: – Решил заболтать меня до смерти?

Велецкий улыбнулся. Чем нервознее вел себя гость, тем спокойнее становился хозяин. Могло показаться, что палач специально тянет резину, мучая жертву. На самом же деле Сергей пребывал в замешательстве. В течение получаса он уже дважды менял свои намерения. И сейчас снова колебался.

Пискнул мобильный. Ольга прислала сообщение. Написала, что скучает и любит. Велецкий долго смотрел на дисплей телефона, затем крикнул:

– Николай, Виталик!

Охранники появились в дверях. По спине Глеба пробежал холодок – он отлично помнил, на что способны эти двое. По крайней мере, ожидание закончилось. Боли Глеб не боялся. Разве что самую малость. Куда сильнее пугала неизвестность. На мгновение он отчетливо осознал, какую глупость совершает, добровольно отдавая себя на растерзание. Куда подевался пресловутый инстинкт самосохранения? Только психически ненормальный человек способен отказаться от борьбы за жизнь. Может, плюнуть на все и разгромить к чертям проклятый особняк? Не сдаваться без боя? А потом до конца дней считать себя трусом и ничтожеством, не умеющим отвечать за свои поступки. Нет уж, избавьте.

Сердце отбивало бешеный ритм, кровь пульсировала в висках, причиняя боль, а пальцы заметно подрагивали – не от страха, а от напряжения. Глеб поднялся, всем своим видом показывая покорность.

Эмоции гостя не ускользнули от внимания Велецкого. Сергей догадывался, что могло увлечь юную Оленьку в этом парне: за показной дерзостью и лихим упрямством скрывалась тотальная неспособность быть счастливым. Оленькино чувство питалось не любовью, а обыкновенным состраданием, к которому так восприимчива женская натура.

Господин Смирнов-Калинин никогда не был соперником Велецкого и никогда не мог бы им стать. Эта очевидная истина настолько поразила Сергея, что на несколько секунд он выпал из реальности, оставив присутствующих в неловком ожидании. Наконец он очнулся и перевел взгляд на охранников:

– Проводите нашего гостя, он уходит.

Глеб непонимающе уставился на Велецкого. Что это? Шутка?

– Можешь считать, мы в расчете, – сообщил Сергей. – Надеюсь больше никогда не услышать о вашей компании, – он двинулся к лестнице, поднялся на второй этаж и скрылся в темноте коридора.

– Пошли, – окликнул застывшего Глеба охранник и кивнул в сторону прихожей.

Сколько времени они шли до двери, спускались с крыльца, пересекали двор? Минуту? Глебу показалось, что прошло не меньше часа. Каждый шаг был мучительно долог. Каждый шаг – как отдельная жизнь, наполненная страхом, сомнением, предчувствием свободы.

Железная калитка открылась, и Глеб окунулся в ночь как в ласковую черную воду. Сердце повисло в пустоте, голова стала легкой, а тело – невесомым. Все проблемы остались позади, за воротами особняка. Глеб втянул теплый воздух, наполнив легкие до краев, и побрел по пустынной улице в сторону трассы.

Глава 10

Настя каталась на качелях, весело улыбаясь и размахивая ножками в красных сандаликах. Лиза купила обновку вчера и очень боялась, что дочке не понравится. Настя стала капризной, кого угодно могла довести до белого каления. Расплачиваясь за сандалии (стоили они непозволительно дорого), мать решала, как поступить, если дочь откажется носить новую обувку: заставить ее силой или махнуть рукой? Лиза любила дочь, но порой не знала, как себя с ней вести. После гибели отца ребенка словно подменили. Иногда Лизе мерещилось, что дочь догадывалась, кто виновен в смерти папы. Бред, конечно. Настя слишком мала для таких мыслей. И тем не менее все чаще в глазах дочери мать читала если не осуждение, то потаенную неприязнь.

Лиза осознавала беспочвенность своих подозрений. На ее эмоциональном равновесии сказалась череда нервных потрясений. Убийство мужа далось ей тяжело: пришлось собрать волю в кулак, чтобы не раскиснуть от рефлексии. Потом на голову свалилась нелепая влюбленность, заметно подорвав Лизину веру в собственный разум. Внутренние ресурсы были порядком истощены. Похищение окончательно добило ее.

Дни и ночи перестали существовать. Осталось только бесконечное неделимое время, поглощавшее эмоции и силы, отбиравшее надежду и желание бороться. Если первые недели плена жертва отсчитывала сутки, то впоследствии выпала из системы координат, паря в тоскливой неопределенности. Сперва Лиза негодовала на то, что лишилась привычной уютной жизни, затем начала сомневаться, что прежняя жизнь когда-либо существовала вне ее воображения. В какой-то момент Лиза и вовсе утратила память. В душе образовалась зияющая черная дыра, где исчезло все, что когда-то имело смысл: свобода, друзья, ребенок. Разве мать, у которой бьется сердце, способна забыть про родное чадо? А она забыла.