Амнезия души - Коган Татьяна Васильевна. Страница 36

– Звони в полицию, – сухо приказала Лиза.

Она не сомневалась, что ничего страшного не произошло и Настя вот-вот объявится. Тем не менее стоило подстраховаться.

Когда на сотовый позвонили, Лиза автоматически поднесла телефон к уху:

– Алло?

– Если вызовешь полицию или сообщишь кому-то, твоя дочь умрет, – низкий мужской голос звучал глухо и неразборчиво, словно кто-то говорил через прижатую к трубке ладонь или кусок материи.

Лиза жестом остановила Веру, уже набравшую номер полиции.

– Если поняла, скажи «да».

– Да, я поняла, – Лиза до крови прокусила губу и даже не заметила этого. – Чего ты хочешь?

– Скоро я перезвоню, и ты скажешь, кто стрелял в твоего мужа. Если сообщишь в полицию, твоя дочь умрет. Привлечешь посторонних людей, твоя дочь умрет. Солжешь мне, твоя дочь умрет.

Собеседник повесил трубку, но Лиза продолжала прижимать аппарат к уху, не в силах пошевелиться. В критические моменты жизни человеку нередко кажется, что происходящее – всего лишь дурной сон. Стоит немного потерпеть, и кошмар закончится вместе со звонком будильника. Никогда еще реальность не была столь ясна и конкретна. Лиза знала, что не спит.

– Что с вами? – Вера испуганно глядела на хозяйку. – У вас кровь. Кто вам звонил?

Лиза опустила руку с телефоном и невидяще посмотрела на няню:

– Вера…

– Да?

– Поезжай домой. На сегодня твоя работа закончена.

– А Настя? Кто вам звонил?

Лиза словно не услышала ее вопроса:

– Вера… Поезжай домой. Я вызову тебя, когда ты понадобишься.

В квартире стоял жуткий холод, хотя кондиционер был выключен, а градусник за окном показывал плюс восемнадцать по Цельсию. Лиза натянула шерстяные носки, надела теплый свитер и забралась в постель. Ее бил озноб, и никак не получалось согреться.

Лиза не обладала даром ясновидения. И хотя довольно часто ей удавалось предугадать развитие ситуации, элемент непредсказуемости все равно оставался. Сейчас она впервые на сто процентов знала, что будет дальше: незнакомец позвонит, и она назовет имена.

Глава 18

Улыбка вел машину нервно. Пальцы мертвой хваткой сжимали руль; онемевшая нога непроизвольно вдавливала в пол педаль газа, рвано ускоряя автомобиль. Улыбка знал, что будет нелегко. Он тысячу раз подумал, прежде чем взялся за реализацию плана. И все-таки осуществить его оказалось труднее, чем он предполагал. Не физически – с этим проблем не было. Морально труднее.

На повороте так крутанул руль, что машину едва не вынесло с трассы. Сбавил скорость, свернул на обочину и остановился, чтобы перевести дыхание. Было бы глупо разбиться насмерть, находясь в одном шаге от цели.

Уже стемнело. Желтые фары встречных машин дырявили густые синеющие сумерки. Улыбка глянул в зеркало заднего вида. Широкая малооживленная трасса убегала в ночной горизонт. Вспомнился поздний вечер – такой же тихий – много лет назад, когда группа возвращалась на базу после зачистки. День выдался трудный, парни еле волочили ноги, борясь с искушением сбросить с плеч тяжелое снаряжение и послать к чертовой матери и службу, и войну – и просто наслаждаться жизнью – бездумно и легко. Казалось, что эта долгая дорога никогда не кончится. «Все дороги кончаются», – неоднократно повторял Толька и был прав. Наступило утро, а за ним следом – сотни других, таких же изматывающих, гнетущих дней.

В кромешной темноте на вражеской территории, с трудом передвигая подгибавшиеся ноги, Улыбка думал, что в будущем не будет скучать по этому отрезку жизни. Прошло несколько лет, и все изменилось. Теперь Улыбка отдал бы многое, чтобы отмотать время назад. Не потому, что по прошествии лет война приобретает романтический оттенок – нет в войне ничего романтического. Потому, что тогда лучший друг был жив – вопреки опасности, подстерегавшей за каждым кустом, деревом или холмом. Был жив.

Улыбка нечасто навещал Толькину мать – было больно смотреть в ее потухшие глаза и понимать, что бессилен что-либо исправить. Ее сын умер, а Улыбка продолжал существовать, не в состоянии восстановить справедливость. Ходил на работу, встречался с девушками, разговаривал с родителями – а товарищ гнил в земле, позабытый теми, кто раньше охотно смеялся над его шутками. Невозможность отомстить за смерть Тольки изводила Улыбку. До недавних пор.

В прошлом месяце, проведав могилу друга, Улыбка не поехал, как обычно, домой, а направился в поселок. Остановился у синего деревянного забора, просунул руку в узкое отверстие между досками, поддел задвижку и отодвинул засов. Во дворе было пусто. Прошел вперед к серому саманному домику и постучал в окно.

Спустя мгновение занавеска дрогнула, и на гостя уставилось худое морщинистое лицо. Тете Варе было едва за шестьдесят, но выглядела она гораздо старше. Горе старит преждевременно.

– Сынок! – улыбнулась она, открывая дверь и впуская парня. – Давно тебя не видела!

– Здрасти, теть Варь, – виновато пробормотал парень, обнимая пожилую женщину. – Вы простите меня, что не навещаю вас чаще.

– Брось, сынок. Я же знаю, сколько у тебя дел, – она закрыла ладонью рот, скорбно разглядывая гостя. – Похудел ты совсем. Или озабочен чем-то? Не пойму.

– Постарел, теть Варь. Годы бегут.

– Это я старею, сынок, а ты только жить начинаешь. Чего же стоишь? – засуетилась она. – Садись, почаевничаем. А может, ты голодный? Борщику налить?

Улыбка покачал головой:

– Не надо, теть Варь. Я не голоден. Давайте просто поговорим.

Она замерла, словно не понимая, чего от нее хотят, а затем тяжело опустилась на стул, покрытый круглым вязаным ковриком.

– К Толеньке ходил? – выдохнула она.

Улыбка кивнул.

Тетя Варя сказала:

– Я его каждый день проведываю. Новости рассказываю. Хотя какие у меня новости. Все больше жалобы. – Ее пальцы бродили по столу, теребя голубую скатерть. Улыбка взял ее ладонь и осторожно пожал.

– Теть Варь, – он задержал дыхание, собираясь с духом. – Я нашел его убийц.

Губы женщины дрогнули, но она не издала ни звука.

– Я их накажу. Обещаю.

Она качнула головой и, высвободив руку, закрыла лицо. Ее острые плечи еле заметно вздрагивали от беззвучных рыданий, Улыбка стоял рядом, не зная, как реагировать, что говорить. Гладил седые волосы, внутренне проклиная себя за неуместную откровенность. Нужно было сперва свершить правосудие, а уже потом докладывать. А теперь получается, он лишь переживаний добавил. Болван.

– Теть Варь, простите, мне не следовало…

Женщина не дала ему договорить, подняв заплаканные глаза:

– Сыночка… Себя не погуби…

– Не погублю, – пообещал Улыбка и после паузы спросил: – Теть Варь, а можно я к вам в гости девочку маленькую привезу, лет пяти? На несколько дней?

Ночи стали прохладными. Сентябрь шел на убыль, осень вовсю заявляла о себе. Улыбка выбрался из салона, поприседал, разминая ноги. Воздух был пронзительно свеж, словно его прокварцевали бактерицидной лампой. Улыбка родился и до девяти лет жил на Крайнем Севере. Долгими зимами, два-три раза в неделю, в детском садике на малышей надевали темные очки и загоняли в помещение с сиреневой лампой. Карапузы стояли кругом, насыщаясь искусственным солнечным светом. Улыбка до сих пор помнил маняще едкий запах безупречной чистоты…

В кармане брюк звякнул мобильный. Сестра прислала sms:

«Кошку покормила и погладила. Где шляешься?»

Он улыбнулся и быстро набрал ответ:

«Спасибо, сис. Грешу».

То, что сегодняшний день будет крайне напряженным, Улыбка знал еще вчера. Поэтому и попросил сестру приглядеть за Матильдой. У кошки не самый легкий характер, ее не следует надолго оставлять без внимания.

Парень усмехнулся: на фоне его бескомпромиссного плана беспокойство о кошке выглядит довольно странно. С другой стороны, кошки не расстреливают невинных людей, а значит, не заслуживают кары.

Он нырнул обратно в машину, открыл бардачок и достал пистолет. Матовая поверхность ствола сверкнула в тусклом свете лампочки. Друг Толька любил изображать миротворца и частенько каламбурил: «Не всего в жизни можно добиться кулаками. Иногда приходится брать в руки оружие».