Девушка с зелеными глазами - Хайес Собиан. Страница 56

Я с треском захлопнула дверь гостиной и бурей вылетела на улицу. Сначала я подумала, что она может пойти за мной, и несколько раз оглянулась, но она осталась дома. Было всего лишь семь утра, и по дороге я встретила только местного молочника на машине с прицепом. Он чуть не свернул шею, когда увидел меня в вечернем платье, но потом улыбнулся и погромыхал дальше. Теперь осталось только одно место, в которое я могла пойти, и я твердо это знала. Перестроенный амбар стоял на окраине города на полуакре земли, где хватило бы места для лошади. Я перелезла через ограду и пошла коротким путем через поле, покрытое толстым слоем снега. Подол платья быстро промок и измочалился. Хрупкие атласные туфельки были уничтожены, в них хлюпала вода, мои ноги опасно проскальзывали с каждым шагом и один из каблуков практически сломался. Скоро мне пришлось идти, нелепо задирая ноги вверх, я быстро устала и обрадовалась, когда невдалеке увидела дом. Ворота амбара были заменены большими стеклянными дверями до самой земли, и я увидела Женевьеву, сидящую за столом. Она подняла голову и помахала мне.

— Я знала, что ты придешь, — сказала она так просто, будто ничего и не произошло.

— А я знала, что ты знаешь, что я приду.

Мы впервые за все время знакомства искренне засмеялись, не пытаясь соперничать или подкалывать друг друга.

— Пойдем, — кивком она подозвала меня ближе. — Я дам тебе что-нибудь из своих вещей переодеться.

Весь первый этаж был одной просторной комнатой, в которой большую часть пространства занимали огромный пухлый угловой диван, модный обеденный стол на восемь персон, и рабочий уголок, скрытый за ширмой. Даже яркая красная кухня будто специально была на виду, такая сверкающая и чистая, что я засомневалась, готовили ли в ней когда-нибудь. Везде старинные вещи странным образом сочетались с современными, но от этого внешний облик только выигрывал. Наверху было что-то вроде балконного полуэтажа, отделанного светлым дубом, к которому подводила такая же винтовая лестница с четырьмя поворотами.

Я поднималась за Женевьевой, смотря вверх и слушая, как наши шаги раздаются в пустом пространстве. У нее была небольшая спальня с видом на сельский пейзаж. Сегодня он напоминал прелестную картинку: белые обледенелые крыши, заснеженный церковный шпиль, деревья и кусты с пушистыми белыми ветвями. Женевьева достала из своего гардероба джинсы и свитер, и я безо всякого смущения разделась, думая, что по насмешке судьбы теперь она почувствует себя дополнением ко мне. Ее одежда и кроссовки сели на меня, как влитые. Он дала мне расческу, и когда я взглянула в зеркало, то обнаружила, что мои волосы все еще собраны в аккуратный французский пучок, который совершенно не вязался с повседневной одеждой. Я осторожно вынула шпильки и вытянула заколку, и волосы упали мне на плечи кудрявыми локонами, будто я специально завивала их щипцами.

— А ты была сорванцом? — с любопытством спросила Женевьева. — Когда была маленькой?

Я кивнула.

— Ага… Вечно пыталась влезть в компанию к Люку и его банде.

Она сделала недовольную гримаску.

— И я тоже, но меня все время заставляли носить платьица цвета розовой жвачки, с сердечками и лентами, и блузки с рюшками.

Затем мне кое-что вспомнилось — одна заметка в журнале.

— Я читала, что у некоторых близнецов есть собственный язык и они годами не говорят вслух, а потом… Но мы не идентичные, так что…

— Это не имеет никакого значения, — с жаром перебила она. — У близнецов все общее. Наверное, правильно, что нам лучше быть вместе, как считаешь?

В ее устремленном на меня пристальном взгляде было что-то такое, от чего я слегка поежилась.

— Просто не верится, что я здесь с тобой… вместе…

— Теперь я уже не могу от тебя уехать, Кэти, ты это понимаешь? Я слишком долго тебя разыскивала.

Я кивнула, ощутив, как меня одолевает уже привычное чувство ужаса, хотя сейчас в кои-то веки она вела себя совершенно нормально.

— Ты решила не уезжать, так что… Мы теперь сможем гораздо чаще общаться, — проблеяла я.

— Я не хочу просто встречаться с тобой, — пренебрежительно отмела она. — Мы вместе были в животе мамы целых девять месяцев, и так со всеми близнецами… Они принадлежат друг другу, так же, как ты принадлежишь мне, Кэти.

Мне внезапно вспомнились ее слова. «Все сложится так, будто тебя никогда и не было». Я до сих пор не понимала, что она имела в виду, но по коже у меня побежали мурашки.

Она осмотрела истерзанное тряпье на полу, которое когда-то было моим русалочьим платьем.

— Ты спала?

— Нет, ни секунды.

— И я тоже, — призналась она. — Пойдем позавтракаем.

Ее кухня была просто мечтой поклонника хай-тека: красные глянцевые дверцы, столешницы из черного гранита, блестящая хромированная плита и защитные покрытия. Огромный двухдверный холодильник и кофе-машина с пятью разными режимами просто кричали о том, что их хозяева не бедствуют. Кроме соковыжималки, остальные кухонные навороты я даже не смогла определить. Женевьева сделала нам омлет, как раз такой, как я люблю, — нежный, но не жидкий, достала рогалики из муки грубого помола, мюсли и свежие апельсины. Она казалась здесь полноправной хозяйкой, и я не понимала, как она может оставить все это ради полной неизвестности.

— А те люди, с которыми ты сейчас живешь, знают про нас что-нибудь? — спросила я, в то время как мой желудок радовался первой пище за день.

Она покачала головой:

— Они милые, сердечные люди, но я никого не подпускаю слишком близко… Не доверяю им… Больше.

Ей даже ничего не надо было объяснять. Всю свою жизнь я пыталась не оказаться чересчур близко с чужими людьми. Раньше я думала, что это они отдаляются от меня, и только теперь поняла, что это мой неосознанный выбор и мое не очень дружелюбное настроение выступало барьером.

— Лучше не полагаться ни на кого другого, — добавила она. — Тогда тебя никто не обидит.

В голове не укладывалось, что мы прожили такие разные жизни и смогли остаться настолько похожими. Я могла не рассказывать ей, что мне было сложно найти друзей, она безжалостно сказала об этом еще в нашу первую встречу. Я старалась не смотреть, как Женевьева заправляет омлет перцем, но не кладет никакой соли, добавляет совсем немного молока в свои хлопья и хрустит сухими. Потому что я делала абсолютно то же самое. И тут настало время вопроса на миллион долларов. Я отложила нож и вилку и осушила чашку с кофе.

— Когда ты обо всем узнала?

Она задумчиво приложила палец к губам:

— Я, кажется, знала об этом всегда. Я даже не помню, чтобы было время, когда я тебя не помнила. И я всегда думала, будто виновата в том, что тебя нет рядом.

— Почему?

— Приемные родители говорили мне, что я совершенно ужасная, — почти весело сказала она. — Поэтому я считала, что нас разделили из-за меня.

— А как ты нашла меня?

Она пристально посмотрела на меня, и я заметила, что ее глаза стали влажными, как листья кувшинки на воде.

— Это было совпадение, судьба… Можешь называть это, как угодно.

Я глубоко вздохнула.

— Правда?

— Правда, — с нажимом произнесла она. — Я очень много разъезжала по стране, поэтому каковы были шансы когда-нибудь приехать и в твой город? А потом произошел этот случай в автобусе… Ты, наверное, тоже что-то почувствовала?

Получается, что мы встретились абсолютно случайно. Я не была уверена, было ли сложнее поверить в это, чем в предположение, что она как-то узнала, где я, и специально выследила меня. Она посчитала, что это провидение, и с этим нельзя было не согласиться.

— Да, почувствовала, — призналась я. — Но не поняла, что это было. Я почувствовала эти волны эмоций и подумала, что это была ненависть.

Женевьева склонила голову набок:

— Да, я правда тебя ненавидела. Ты выглядела такой счастливой, что мне захотелось стереть эту довольную улыбку с твоего лица или выдернуть тебя из твоего самодовольного жалкого мирка.

— Ты обвиняла меня в том, что случилось?