Бастард - Башибузук Александр. Страница 56

И одновременно уведомит Паука, доказав ему свою преданность. Голубиной почтой уже вовсю пользуются. Не быстрое это, конечно, дело, но все-таки гораздо быстрее, чем письмо с гонцом отправлять. Минимум неделя у меня есть…

— Я с благодарностью принимаю ваши предложения, ваше высочество и ваше высокопреосвященство, — согласился я.

Боюсь до дрожи в коленках. Но, как говорится, назвался груздем — полезай в кузов.

Надо свести знакомство с первыми дворянами графства.

Деликатно заронить искру сомнений уже в них. Напрямую. Создать себе репутацию благородного мстителя за смерть дамы из рода Фуа и получить кучу преференций за это.

И чем черт не шутит! Возможно, получится убедить Паука в своей безобидности и посредством этого отодвинуть хотя бы на время угрозу жизни.

Для столь достойных целей можно на недельку и задержаться. Арагон от меня никуда не уйдет.

Цели-то ясны, а вот какими методами их достигать, понимаю совершенно смутно. Даже совершенно не понимаю. Но уже начал. Сам себе удивляюсь. Интриган дворцовый, ёптыть… Не склонен я к этому делу, а вишь, как все повернулось. Жить захочешь — и не так раскорячишься. Золотые слова. Житейские…

— Мне надо кое-что обдумать, — вывел меня из раздумий кардинал. — Я покину вас, ваше высочество, а с вами, виконт, мы увидимся сегодня вечером.

Пьер де Фуа коротко поклонился Мадлен, мне просто кивнул и стремительно вышел из комнаты.

Мадлен достала откуда-то из-под мантии серебряный колокольчик, и после ее звонка практически мгновенно слуги принесли небольшой столик с блюдом фруктов, кувшин вина и два бокала. Затем поставили два венецианских кресла с бархатными подушечками на них. Немолодой уже слуга в желтой ливрее разлил по кубкам исходящее парком вино и застыл в ожидании дальнейших указаний.

— Покиньте нас. Все, — повелительным тоном приказала Мадлен, сделав ударение на последнем слове.

Слуга исчез мгновенно, за ним, побрякивая железом и чуть с промедлением, удалились бодигарды. Один из них, уходя, мазнул по мне неприязненным взглядом.

М-да… Видимо, вражда родов нешуточная, и посему мое пребывание во дворце может обернуться чередой дуэлей, а то и вообще угрозой получить кинжал в спину. Весело…

Из-за портьеры никто так и не появился, вопреки моим ожиданиям, но это ничего не значило, там вполне могла оказаться дверка, куда и скрылись невидимые телохранители. Если, конечно, приказ контессы к ним относился тоже.

— Я думаю, виконт, вам не помешает выпить немного гиппокраса. — Мадлен, изящно встав с трона, пересела в кресло.

Я заметил ее довольно холодное выражение лица и мгновенно вспомнил все, что читал про средневековых отравителей. И про Борджиа, и истории от Анн и Сержа Голон, да и Морис Дрюон, чью фамилию я себе собрался присвоить, до последнего абзаца припомнился.

Отравит же, как пить дать!

На хрена ей в живых такой знающий свидетель проделок ее братца?

Правильно!

Незачем.

Мама…

Но все-таки на несгибающихся деревянных ногах побрел к креслу. Вот как-то хочется верить, что она просто не успела приказать сыпануть в этот чертов гиппокрас мышьяка или чего еще похуже.

Сел и дрожащей рукой взялся за бокал.

— Вы очень храбрый человек, виконт, — заключила Мадлен, все так же холодно смотря на меня своими прекрасными глазами, — но я жду от вас пояснений.

— Я готов вам пояснить все, что вы пожелаете, ваше королевское высочество, — стараясь, чтобы голос не сильно подрагивал, пролепетал я, — ваши приказания для меня святы.

Нюхнул винный напиток… Пахнет приятно… корица и имбирь, кажется, да еще немного ванили подсыпали, а ядом не пахнет…

Тьфу ты, придурок!

А как яд должен пахнуть?

То-то же…

— Почему это мои приказания для вас святы? — с ехидцей в голосе поинтересовалась Мадлен. — С родом Фуа у вас вражда определенная. С родом Валуа — тоже. А я как раз принадлежу к обоим в равной мере.

— Вам отвечать предельно откровенно, ваше королевское высочество? — Я понемногу взял себя в руки, увидев, как она, блеснув белоснежными зубками, отпила глоточек вина. — Или мне говорить то, что вам хочется от меня слышать?

Никогда я не боялся так, как ее, ни одну женщину. Но одновременно стала появляться уверенность, что она мне не причинит вреда; во всяком случае, не сейчас. Да и, в конце концов, очень я сомневаюсь, что она хитрее и умнее некоторых современных представительниц ее пола, с которыми мне приходилось иметь дело.

Можно до бесконечности рассусоливать о том, что женщины непредсказуемы и загадочны и не родился еще мужчина, познавший их до конца. В чем-то это утверждение верно, но в любом случае прежде всего они — женщины, с одинаковыми слабостями и недостатками. Буде то в двадцать первом веке или в пятнадцатом.

— Конечно, откровенно! — жестко ответила Мадлен. — Оставьте свою куртуазию для моих придворных дам. У вас будет еще возможность блеснуть пред ними. Назовите истинные причины вашего прибытия сюда!

Сделал малюсенький глоточек винного напитка и даже зажмурился от страха…

Вкусно… чем-то напоминает глинтвейн…

— Сообщить о смерти контессы Жанны д’Арманьяк, в девичестве Жанны да Фуа; она просила об этом пред кончиной, и мой долг — выполнить ее последнее желание. — Я сделал глоток уже побольше. — А вражда моего рода с Фуа и Валуа — ничто по сравнению с моим обещанием. Я точно так же, не колеблясь, суну голову в пасть льву, если речь пойдет о моем слове.

Мадлен совершенно спокойно и холодно несколько секунд меня рассматривала.

Я воспользовался паузой и равнодушным тоном добавил:

— Но все-таки есть еще одна причина, ваше королевское высочество. Мне хотелось увидеть вас. Ибо слава о вашей красоте и уме вашем разнеслась не только по землям франков.

— Расскажите мне все о вашем пути сюда. С того момента, как вам удалось ускользнуть из Лектура. Вы же были вместе со своим отцом? Не так ли? — проигнорировав слова по поводу своей красоты и ума, попросила Мадлен.

— Да, вместе…

Особо не чинясь, я пересказал свои приключения; конечно упустив истинную цель побега из осажденного города. В моем варианте она несколько изменилась, трансформировавшись в ссору с отцом по причине несогласия с его действиями. Якобы я был сторонником более ранней сдачи города и скорейшего примирения с Пауком.

Про приют бенедиктинцев не стал утаивать, и о том, как де Монфокон его вырезал, — тоже.

Схватку с его отрядом описал достоверно и о предательстве бароном своих людей не умолчал.

Конечно, о том, что дю Леон меня опознал и отпустил, ничего не сказал. Виконт — благородный человек, и подставлять его — низко и подло.

Контесса слушала, почти не переспрашивая и почти не выказывая никаких эмоций, только поигрывала кистями от своего пояса. Дослушав, поинтересовалась:

— Виконт, как вы думаете, чем вызвано его отвратительное поведение?

— Не знаю; к сожалению, заглянуть в его мысли у меня не было возможности. Могу только предполагать, что он был средоточием всех пороков, недостойных благородного кабальеро. Хотя точно не могу сказать, ваше высочество… — слегка покачал головой, глядя на Мадлен.

— Возможно, он слишком рьяно исполнял приказы моего царственного брата. Не так ли? — подсказала контесса.

— Приказ есть приказ, он обязан был его исполнить от и до. Не понимаю вас… — Я изобразил недоуменный вид, хотя уже примерно понял, к чему клонит Мадлен.

По лицу контессы проскользнула досадливая гримаска.

— К примеру, виконт, у де Монфокона был приказ схватить вас; но неужели вы думаете, что Луи приказывал громить монахов-бенедиктинцев и пытать приора?

— Конечно нет…

— Вот я именно об этом. К сожалению, государи, приказав исполнить свою волю вассалам, не могут контролировать ее исполнение, и многие слишком уж яро ее исполняют.

— Если хочешь сделать что-то правильно — сделай это сам. Так, ваше королевское высочество?

— Вы, виконт, удивительно точно формулируете. — Мадлен довольно кивнула головкой. — Но понимаете, ваше выражение не применимо к государям, поэтому такие прискорбные случаи и происходят. Но ладно. У нас еще будет возможность переговорить с вами на эту тему. Я бы хотела сейчас затронуть совсем другое.