Узники Бастилии - Цветков Сергей Эдуардович. Страница 37

Ренвиль пересидел чуть ли не во всех камерах Бастилии и насчитал в них 250 заключенных, то есть по пять– семь человек в каждой камере.

Бастильское начальство в угоду Людовику XIV стремилось обратить арестованных протестантов в католичество. Однако обращение в «истинную веру» вовсе не означало обретение свободы. Гуарлен, советник из Беарна, внявший совету иезуита Рикеле и отрекшийся от своей веры, продолжал оставаться в заключении: он был доведен до того, что должен был прикрывать свое тело старым одеялом вместо одежды. Некий Ла Маса просидел двадцать два года после того, как перешел в католичество, Суара – десять лет.

Очень характерна в этом отношении история одного швейцарца из Невшателя, по имени Перро. Он был арестован за то, что осмелился вступиться за преследуемых соотечественников-протестантов.

Обыкновенно миссионерскую работу в тюрьме выполняли добровольцы из заключенных-католиков, которые надеялись таким способом получить свободу.

На Перро направил свои миссионерские старания некто Ле Шевалье, тупой и неотесанный грубиян огромного роста. Он начал с обещаний, затем прибегнул к религиозным дискуссиям и под конец набросился на непреклонного Перро с ругательствами. Злоба Ле Шевалье была так велика, что другие заключенные, свидетели их споров, просили бастильское начальство развести противников в разные комнаты, но Сен-Марс не обратил на их слова никакого внимания, радуясь случаю досадить гугеноту.

Вскоре Ле Шевалье затеял драку и сильно избил Перро. Измученный швейцарец стал умолять офицеров избавить его от миссионера, но те только смеялись в ответ.

Вскоре после этого Перро, защищаясь от очередного нападения Ле Шевалье, раскроил ему стулом череп.

Приговоренный к виселице, несчастный гугенот не имел ни минуты покоя от иезуитов, которые убеждали его хотя бы перед смертью спасти душу.

Господь был милостив к нему: Перро умер, читая молитву. Палач повесил уже мертвое тело.

Рассказать о каждом заключенном, находившемся в те годы в Бастилии, конечно, невозможно. Но вот еще несколько необычных судеб, сохранившихся в тюремных протоколах.

В 1691 году, перед отъездом короля на осаду Монса, полиция узнала, что два купца, Дике и Гюи, вместе с двенадцатью родственниками, известными за «смелых людей, которым ничего доброго не доверяли», собираются отправиться туда же. Это показалось подозрительным, и начальник полиции поручил одному из своих агентов следить за путешественниками и арестовать их, если выяснится, что они и в самом деле направляются во Фландрию.

5 апреля Дике и Гюи, верхом, одетые рейтарами, с пистолетами в карманах, добрались до большой Буржской дороги. Здесь к ним присоединился какой-то рейтар, который сказал, что также едет в Монс. В Лувре, где они обедали, их спутник, оказавшийся тем самым полицейским агентом, приказал их арестовать.

На допросе купцы заявили, что ехали в Риссель, куда они заранее отправили свои товары; они твердо стояли на том, что никогда не намеревались ехать в Монс. Единственное, что могли выудить из них следователи, – это признание того, что они хотя и отреклись от протестантства по приказу короля, но втайне исповедовали свою прежнюю религию.

На основании предполагаемого направления их поездки и того факта, что они были вооружены карманными пистолетами, следствие сделало вывод, что купцы намеревались совершить покушение на жизнь короля. Дике и Гюи бросили в Бастилию, откуда перевели в Гвидскую тюрьму, где они находились еще в 1695 году; там, вероятно, они и умерли.

Супругам Лафонтен, посаженным в Бастилию, было объявлено, что их заключение продлится до тех пор, пока во Францию не вернется их сын, бежавший в Швейцарию от наставника-иезуита, к которому он был отдан на воспитание. Они клятвенно подтвердили, что не принимали никакого участия в побеге сына, и добавили, что скорее умрут в тюрьме, чем попросят его вернуться назад. Они открыто исповедовали кальвинистское вероучение и один раз уже побывали из-за этого в Бастилии. Новое заключение они перенесли с твердостью, которая сделала их знаменитыми среди парижских гугенотов.

Елизар Кутансе в 1693 году прибил на воротах церкви памфлет на преследование своих единоверцев. В Бастилии, где он пытался разбить себе голову о стену, к нему были приставлены два стража, находившиеся при нем безотлучно. Кажется, Кутансе был психически нездоров; тем не менее он мужественно вытерпел все издевательства и даже пытки. Однажды он попросил передать, что хочет увидеться со следователями. Приведенный к ним, он некоторое время делал вид, что пытается что-то вспомнить, кривлялся, подмигивал и наконец попросил разрешения помолиться. Когда стражники его отпустили, он встал на колени и громко призвал божественное проклятие на голову католиков.

– Знайте же, что я всю мою жизнь буду делать то же самое! – воскликнул он в исступлении.

Больше от него ничего не смогли добиться.

Но, может быть, наиболее поразительной является судьба Исаака Арме Даву-Асетта, проведшего в Бастилии пятьдесят четыре года шесть месяцев и двадцать дней. Он происходил из протестантской фамилии и состоял кадетом в роте под началом своего брата.

В 1695 году его обвинили в соучастии в убийстве одного судьи, совершенном двумя его племянниками, но, кажется, главная его вина состояла в том, что он был гугенот. Посаженный в Бастилию, Даву-Асетт провел в ней в качестве узника сорок лет и был отпущен из нее в возрасте 73 лет. Однако он попросил у Людовика XV милостивого позволения по-прежнему жить в Бастилии. Король разрешил ему это, и Даву-Асетт со слезами радости снова увидел тюремные стены, решетки, замки, которые были его домом, и тюремщиков и заключенных, которые были его семьей. Двенадцать последних лет ему не позволяли долго жить в одной и той же комнате, так как он немедленно устраивал в ней склад дров, свечей й всякой ветоши. Боясь, как бы полоумный старик не устроил пожара, комендант Бастилии выхлопотал разрешение о его переводе в Шарантон. Это случилось в 1749 году, когда Даву-Асетту исполнилось 90 лет. В это время он был уже слабоумен, как младенец. Родственники изредка справлялись о нем, устав дожидаться того часа, когда они из опекунов его имущества превратятся в полноправных владельцев.

Одновременно с протестантами в Бастилии находились заключенные, содержавшиеся там по другим делам. Так, например, Дюбуа, бывший аптекарь, был переведен в Бастилию из тюрьмы Сен-Лазар в наказание за какие-то бесчинства. Этот неисправимый циник сам говорил, что посажен в тюрьму для исправления, но только развращает других заключенных. Король не счел нужным назначить ему содержание, и Дюбуа очутился на полном иждивении своих товарищей по камере. Уничтожая их порции и выпивая их вино, он расплачивался остротами и непристойными анекдотами. Выйдя из Бастилии, он принял духовное звание, был сделан аббатом и благодаря своей ловкости получил место духовника и воспитателя герцога Орлеанского, впоследствии регента Франции. Во времена регентства Дюбуа достиг должности первого министра и сделал все, чтобы развратить двор и своего духовного сына. Конечно, узники, делившиеся с ним пищей, не могли предвидеть, что этот голодный аптекарь сам будет посылать в Бастилию арестантов.

Патриарх Аведик

В 1690-х годах французским посланником в Константинополе был назначен маркиз де Ферриоль. Этот бедный дворянин из Дофине сделал карьеру не сразу. Когда-то он был вынужден покинуть Францию из-за скандальной любовной истории и отправился в Польшу; там он крупно проигрался и завербовался во французский экспедиционный корпус герцога Бофора, имевший целью освободить Кандию от турок. После провала экспедиции Ферриоль нанялся на службу к султану и участвовал в венгерском походе турецкой армии.

В Венгрии Ферриоль принялся по собственному почину писать депеши в Версаль о положении дел в этой части Европы. Его родственники, оставшиеся в Париже, сумели заинтересовать ими самого короля, и Ферриоль стал дипломатом. Местом посланника в Константинополе он был обязан клевете, распространенной им насчет своего предшественника аббата де Шатонефа, – Ферриоль обвинил его в тайной склонности к мусульманству.