Бумажные города - Грин Джон. Страница 19

— Ну, — перебил его детектив Уоррен, — я не совсем так выразился. Я сказал, что она уже не несовершеннолетний ребенок, пропавший без вести, у нее есть право уходить из дома.

Отец Марго продолжил разговор с моей мамой:

— Мы учебу в колледже с радостью оплатим, но с этой… этой глупостью мы мириться не можем. Конни, ей уже восемнадцать лет! А она такая эгоцентричная! Ей пора бы научиться оценивать последствия своих поступков.

Мама сняла руки с плеч миссис Шпигельман:

— Я бы сказала, что ваши действия должны быть продиктованы любовью.

— Конни, она не твоя дочь. Она не об тебя последние десять лет ноги вытирала, как о коврик. Нам надо еще о другом ребенке позаботиться.

— Да и о себе тоже, — добавил ее муж. Потом он посмотрел на меня: — Квентин, мне очень жаль, что она и тебя в свои игры втянуть пыталась. Представляешь, как… как нам неловко. Ты отличный парень, а она… ну…

Я оттолкнулся от стены и распрямил спину. Я уже был немного знаком с родителями Марго, но в тот день они проявили себя на редкость мерзостно. Охотно верю, что в среду они ее достали. Я посмотрел на детектива. Он перелистывал бумаги в папке.

— Раньше она всегда оставляла след из хлебных крошек, верно?

— Полунамеки, — сказал мистер Шпигельман, вставая.

Детектив положил папку на стол, и отец Марго склонился над ней вместе с ним.

— Какие-то полунамеки, — повторил он. — Перед тем как сбежать в Миссисипи, она ела суп с вермишелью в виде букв и оставила в тарелке четыре буквы: М, И, С, П. Поняв, что мы ее сообщение не разгадали, Марго очень разочаровалась, хотя, когда она наконец вернулась, я ей высказал: «И как мы тебя могли найти по единственному слову Миссисипи? Это большой штат, Марго!»

Детектив откашлялся:

— А когда она ночью ушла в Диснейленд, то оставила подружку Микки-Мауса на своей кровати?

— Да, — согласилась ее мать. — Подсказки были. Идиотские. Вы бы из них ничего не поняли, поверьте мне.

Детектив поднял глаза:

— Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но мы не в состоянии заставить ее вернуться домой. Думаю, вам не следует ожидать, что ваша дочь объявится в ближайшем будущем.

— Я уже и не желаю видеть ее у себя дома. — Миссис Шпигельман поднесла к глазам платочек, хотя дрожащим от слез ее голос назвать было сложно. — Я знаю, что это звучит ужасно, но это правда.

— Деб, — сказала моя мама своим терапевтическим голосом.

Миссис Шпигельман покачала головой — едва заметно.

— Что мы можем сделать? Мы сообщили детективу. Подали заявку. Она уже взрослая, Конни.

— Но она — член твоей семьи, хоть и взрослая, — все еще спокойно сказала моя мама.

— Ой, да ладно, Конни. Ты считаешь ненормальной мою радость по поводу того, что она убралась? Конечно, это ненормально. Но откуда взялась эта ненормальность, если не от нее! Как искать человека, который заявляет, что вы меня не найдете, но в то же время оставляет какие-то подсказки, которые ни о чем не говорят, и постоянно сбегает? Никак не найдешь!

Мои родители переглянулись, а потом ко мне обратился детектив:

— Сынок, можем наедине поговорить?

Я кивнул. Мы пошли в спальню родителей, он сел в кресло, а я — на краешек их кровати.

— Парень, — начал он, устроившись в кресле, — позволь мне дать тебе совет: ни за что не работай на правительство. Потому что работа на правительство предполагает работу на людей. А работая на людей, хочешь, не хочешь, приходится с ними общаться, даже с такими, как Шпигельманы.

Я сдержанно рассмеялся.

— Парень, я буду говорить откровенно. Они способны воспитывать ребенка не более, чем я способен сесть на диету. Я с ними уже сталкивался, и эти люди мне неприятны. Так что им можешь не говорить, где она, а мне лучше скажи.

— Я не знаю, — ответил я. — Честно.

— Парень, я думал об этой девчонке. О том, что она делает: в Диснейленд, например, пробралась ночью, так? В Миссисипи поехала, оставив буквы из лапши на тарелке. Эта ее грандиозная кампания, когда она туалетной бумагой дома украсила.

— А это вы откуда знаете?

Марго организовала эту акцию два года назад, за ночь целых двести домов были обклеены ТБ. Стоит ли упоминать, что тогда меня с собой не взяли?

— Говорю же, я уже с ней работал. Так вот, парень, мне твоя помощь нужна: кто все это планирует? Кто автор всех этих безумных идей? Марго — рупор, одного ненормального хватает, чтобы все это запустить. Но придумывает кто? Кто рисует в блокнотиках чертежи, высчитывая, сколько туалетной бумаги пойдет на такую кучу домов?

— Я думаю, что все она.

— У нее может быть партнер, кто-то, кто помогает ей разрабатывать все эти грандиозные и умные схемы, может, этот тайный помощник даже не на виду у всех, в смысле, не лучшая подружка и не жених. Кто-нибудь, на кого сходу и не подумаешь, — сказал детектив.

Он вдохнул, собираясь добавить что-то еще, но я его перебил:

— Я не знаю, где она. Богом клянусь.

— Я всего лишь проверяю, парень. Но что-то ты все же знаешь, да? Давай с этого и начнем.

И я рассказал ему все. Он вызвал у меня доверие. Детектив несколько раз по ходу моего рассказа делал какие-то пометки, но без подробностей. И почему-то — из-за того что я все ему рассказал, а он меня выслушал, записывая что-то в блокнот, из-за того что родители Марго так по-уродски отреагировали на ее исчезновение — почему-то меня впервые охватил страх, что ее не будет еще долго. Когда я подошел к концу рассказа, у меня от волнения уже дыхание сбилось. Детектив какое-то время молчал. Подавшись вперед, он смотрел куда-то мне за спину, пока не увидел то, что ожидал, и только тогда заговорил.

— Слушай, парень. Вот как бывает: кто-то — как правило, девчонка — настолько свободолюбив, что не слишком ладит с родителями. Такие дети — как наполненные гелием шарики, привязанные за ниточку. И ниточка эта постоянно натянута. А потом происходит нечто такое, что она рвется, и они могут улететь. Может статься, ты этого шарика больше никогда не увидишь. Приземлится где-нибудь в Канаде или типа того, устроится официанткой в ресторане — и моргнуть не успеет, как окажется, что она подает кофе все тем же угрюмым ублюдкам вот уже тридцать лет. А может, года через три-четыре, или дня через три-четыре, ветер принесет шарик обратно — деньги понадобятся, или просто протрезвеет, или по братишке заскучает. Но, парень, ниточка эта обязательно обрывается.

— Да, но…

— Погоди, парень, я еще не закончил. Проблема с этими шариками в том, что их слишком много. В небе от них уже тесно, они летают, трутся друг о друга, и все эти шарики в итоге так или иначе оказываются на моем столе, и со временем теряешь веру. Везде эти шары, и у каждого есть мама или папа, или, не дай бог, оба, а ты через какое-то время уже в этой массе отдельные шарики и не различаешь. Смотришь на небо и видишь множество, а каждый по отдельности разглядеть не можешь. — Он снова сделал паузу, потом тяжело вздохнул, словно понял что-то. — Но иногда встречаешь какого-нибудь подростка с большими глазами и огромной копной волос, и не хочется говорить ему правду, потому что он кажется хорошим человеком. Ты ему сочувствуешь, потому что хуже туч шаров, которые вижу я, может быть только то, что видит он: голубое, безоблачное небо всего с одним шариком. Но запомни, когда ниточку перерезают, обратно ее уже не прикрепить. Понимаешь меня?

Я кивнул, хотя и не был уверен, что действительно понял.

Он встал:

— Я все же думаю, что она скоро вернется, парень. Если тебе от этого легче станет.

Мне понравилось сравнение Марго с шариком, но, по-моему, детектив был склонен драматизировать: подумал, наверное, что я жутко переживаю, а у меня был лишь короткий приступ волнения. Я знал, что она вернется. Чуть сдуется и снова спустится в Джефферсон-парк. Так всегда бывало.

Потом мы с детективом вернулись в столовую, и он сказал, что снова хочет зайти к Шпигельманам, заглянуть в ее комнату.