Просто Богиня (СИ) - Алексеев Павел Александрович. Страница 57
Затем мы поехали на Украину. Их руководство слёзно упрашивало меня к ним приехать. Обижались, что я Азию навещаю, в Сибирь ездила, а их обхожу вниманием. Ладно, обговорили условия — поехали. Но вот чего они не ожидали, начала я с юга Украины, а не попёрлась сразу в Киев. На закономерный вопрос — почему, ответила просто — хочу. А и правда, ну если арбузов и дынь захотелось прямо с грядки и на казаков посмотреть? Вот и поехала.
***
Проехали по югу и юго-востоку Украины весело. Пели песни на украинском, на русском, казачьи. Пела известные народные, пела свои, народ меня на руках носил, правда и других певцов не обижали. И девочек, и парней. Максима так вообще, куда-то девицы местные утащили, утром еле пришёл, затасканный как мартовский кот и в раскоряку. Сообщил, что таких извращенок он ещё не видел… Не знаю, чего он там не видел, но народ долго хохотал, глядя на его мучения.
Выступали мы, как всегда, в национальных костюмах. Особенно народ впечатлился, когда мы грянули со сцены 'Любо, братцы, любо…'.
/фрагмент народной казачьей песни — Любо, братцы, любо…/
После неё подлетел какой-то местный партийный член и попробовал мне заяснить, что эта песня является махровой махновщиной, и я должна… Что я там ему должна, досказать он не успел. Я взяла его под руку и выволокла на сцену, хоть он и упирался. И слегка потряхивая этого дядю, в микрофон, громко рассказала историю возникновение этой песни. Что первоначально эта песня, была посвящена сражению донских казаков с ногайцами в 1783 году. А затем, она неоднократно изменялась в тексте. Тот, который исполняла я, посвящён сражению белой казачьей конницы генерала Павлова и Первой конной армии красных С. М. Будённого в январе 1920 года — в котором белые были разбиты. Объяснила, что если её не поют со сцены, это не значит, что народ её не поёт вообще. Иначе, как бы зрители мне подпевали? И прежде всего, эта песня о боевой славе казачества, а не о том, о чём себе придумал товарищ неизвестный партийный работник. А вот ему должно быть стыдно, что он — партийный деятель, не знает истории своей страны. И отпустила его. Уходил, оглядываясь на меня дикими глазами. Ну, подумаешь, толстый, пузатый дядя, под сто тридцать килограмм, а я малявка и что? Мне хоть сто, хоть триста, хоть тонна.
А народу моё выступление в защиту песни, понравилось не меньше чем сам концерт. Долго нам кричали в зале 'Любо!'.
В Киеве тоже хорошо отыграли, после чего, местное руководство, видимо стремясь не отстать от своих коллег из других республик, пожаловало мне звание 'Заслуженный артист Украины'. Скоро места на груди не останется, есть у меня такие подозрение.
На концерте исполняла песни на украинском языке, что доставило местному населению много удовольствия. Можно сказать — приятно впечатлила. Особенно зрителям понравилась:
/фрагмент песни Юлии Бодай — Рiчка/
http://www.youtube.com/watch?v=K42XcDPGHWc
А потом мы вернулись домой, нагруженные новыми впечатлениями, загаром, и подарками.
***
Вернулись, в первых числах сентября, сразу отправила подруг закупаться учебниками и другими принадлежностями. С формой не заморачивались, всё шили на студии, из лучшего материала и с отличным качеством. Фартуки меняли ежедневно, на зависть всей школе. Модничают, засранки…
Юльке с Надькой оставался последний год учёбы, так что ещё немного детства — и добро пожаловать во взрослую жизнь. Хотя для них особо ничего и не изменится. Всё равно останутся при мне и будут учиться при студии, что они сами подтвердили, не особо задумываясь о своём выборе, полностью доверяя моему решению. Певицы из них должны получиться хорошие, скоро попробую выпускать их солировать самостоятельно. И так уже всю плешь проели своим нытьём — разреши, да разреши… Разрешу, когда буду уверена.
Тут другая проблема назрела. Максимка в армию уходит скоро. Можно, конечно его и освободить от этого, но… не хочу. Во-первых — сам хочет служить. И во-вторых — мужчина обязан отслужить, иначе он не мужчина. Придётся отпустить. Ладно, найду певца, а потом и Макс вернётся. Два года быстро пролетят.
Глава 23
Как в той присказке — не прошло и года. А тут прошло практически все два. Созрели наши заклятые 'друзья' из Великобритании и на очереди дозревания — США. Официально пригласили меня на гастроли. В этот раз договор подписали не упираясь. Видимо, успех французов задел их за живое. Там отношения Франции и СССР слились в полном взаимопонимании. К нам шли техника, автомобили, товары народного потребления… Много чего. А мы им гнали нефть, газ, лес, тоже много чего. Казначейства в экстазе потирали руки и любили друг друга со всей широтой души. Я тоже во Франции имела большой гешефт, заключив соглашение с юридической фирмой, которая от моего имени заключала договора с разными исполнителями и торговали разрешениями на исполнение моих песен. Ежемесячно приходили отчёты, сколько и с кем, и какая сумма мне упала на счёт. Очень хорошие суммы, надо сказать.
Ильич в очередной раз дёрнул меня к себе. Расспросил о гастролях, выдал Ц/У на счёт британцев, попили чаю и уже под конец посиделок, спросил:
— Ты как-то Щёлокову привет передавала. Что там у вас случилось с ним?
— Ой, да ничего серьёзного, дядь Лёнь, — отмахнулась я, — А что случилось?
— Да он на меня тогда, странно так посмотрел, когда я твой привет ему передал. Как пришибленный был, вроде как ждал, что я его съем сейчас. Так, точно всё в порядке?
— Да точно, дядь Лёнь! — я сделала честные глаза.
— Ой, врёшь, дочка. Не верю, но ладно. Если какие напряги, так ты только скажи. Как говорил Сталин, незаменимых людей у нас нет. У меня вот вопрос появился к тебе. Как ты смотришь на политику СССР в отношении развития социализма в других странах?
— Отрицательно, — ответила я откровенно.
— Аргументируй, — потребовал Ильич.
Я как могла, более развёрнуто объяснила свою позицию в отношении африканских 'коммунистов', перспективы работы с ними, отсутствие положительных сторон и множество отрицательных моментов. Для сравнения предложила провести эксперимент развития социализма среди стай диких обезьян, сказав, что эффект будет примерно одинаков. Ильич внимательно слушал, что-то черкая в блокноте. Потом остановил, спросив:
— Что в отношении других стран скажешь?