Кукла - Варго Александр. Страница 28

В этот же день Никто выбросил Ее. Вечером, когда Инга уже спала, он завернул Ее в кусок брезента, отнес к заброшенному колодцу и швырнул вниз. Пускай Она гниет там, а пауки ткут в Ее дьявольском механизме паутину.

Через два года Она вернулась и убила его сыновей. Автокатастрофа. Они возвращались с какого-то банкета и врезались в бензовоз. Тела обуглились настолько, что узнать их можно было только по серебряным медальонам. С Ингой Она обошлась мягче, хотя иногда Никто посещали мысли, что лучше бы его дочь умерла. Он как сейчас помнит картину – Инга подходит к кипящей кастрюле и спокойно окунает туда лицо, как если бы там была прохладная вода, и она решила таким образом освежиться. Никто страшно закричал, кинувшись к ней, и если бы он не отшвырнул ее в сторону, Инга стояла бы до тех пор, пока мясо с ее лица не слезло бы полностью. Каким-то чудом ей удалось сохранить зрение, но от шока она потеряла речь.

Тогда он сжег Ее, бросив остатки в яму. Око за око, зуб за зуб, закон древних. Lex duri carminis. [16] Но даже обуглившийся фантом, мерзко воняющий жженой пластмассой, продолжал пялиться на него своими синими кляксами – все, что осталось от Ее глаз.

И вот ручей снова принес Ее. А потом к ним в гости пришла эта странная четверка парней.

Никто понимал, что все было специально подстроено. Иначе и быть не могло, поэтому он особенно не держал на Нее зла. В сущности, это ведь самое настоящее божество, бессмертное и вечное, как воздух, как вода, как Белое Безмолвие в Антарктиде. Она наказала его с Ингой, теперь накажет этих парней. Впрочем, они уже далеко не парни, тем лучше. Теперь им есть что терять.

Он машинально жевал яблоко и не сразу заметил, что оно червивое. Он расковырял подгнившее место, из обнажившейся канавки выпал бледно-желтый червяк. Вырванный из привычной среды и обдуваемый вечерним ветерком, он сердито извивался на прохладной ступеньке, выражая явное недовольство сменой обстановки. Большим пальцем руки Никто раздавил его, после чего вытер палец об куртку. С задумчивым видом доедая яблоко, он краем глаза увидел, что его обступила группа подростков. Пять мальчишек, с еще детскими, но уже наглыми, усыпанными прыщами лицами, некоторые курили, с пафосом сплевывая на асфальт.

– Ты кто, дед? – спросил один из них. У него были сальные волосы, торчащие из-под красной бейсболки.

– Никто, – миролюбиво ответил Никто, аккуратно кинув огрызок прямо в урну.

– Никто? – искренне удивился Бейсболка. – П…дишь. Ты Дед Пихто в резиновом пальто.

– Х…ло он, Стас, – заржал другой подросток, надувая шар из жевательной резинки. – Бомжара, не видишь разве?

– Сматывай отсюда, козел, – потребовал Бейсболка, и Никто удивленно вскинул брови:

– Я занял ваше место, ребята?

– Оглох, что ли? Пшел отсюда, – разозлился тот, кто жевал резинку.

Никто скорбно улыбнулся, решая про себя, как поступить. Просто так они его не оставят. Вступать в открытый конфликт он тоже не хотел, хотя с легкостью передушил бы каждого из них.

Видя, что старик не реагирует на них, разъяренный Бейсболка пнул носком облезлого гриндерса по ноге Никто.

– Тебя не учили в школе вежливости? – осведомился Никто.

– Срал я на школу, – ощерил в ухмылке мелкие зубы Жевательная резинка.

– Вали отсюда, пердун. От тебя несет как из сортира, – поддержал друзей третий юноша, с тонким, ломающимся голосом.

Кто-то сзади сорвал с Никто берет. Он продолжал улыбаться. В него кинули камнем, плюнули, а он улыбался. Он думал про то, как сложилась бы судьба каждого из них, окажись у них такой подарок, как Она. Каждое сотворенное ими зло возвратилось бы к ним бумерангом в десятки раз сильнее.

Наконец, когда один из камней рассек старику губу, ему все надоело. Он медленно выпрямился и вдруг с неожиданной быстротой схватил за нос Жевательную резинку.

Подростки замерли. Никто сжал пальцы, из ноздрей мальчишки потекли алые струйки. Жевательная резинка загундосил, почти как Груша.

– От… бусти, – задыхаясь, ныл он, и Никто с усмешкой оглядел ребят.

– Подойди сюда, – поманил он другой рукой Бейсболку. Тот испуганно шагнул назад, готовый в любой момент дать деру.

– Ближе или я оторву нос твоему другу, – ласково пообещал Никто и повернул пальцы, выворачивая Жевательной резинке голову. Тот взвыл, топчась на месте, на носки его ботинок капала кровь.

Бейсболка сделал еще один шаг назад. Что-то во взгляде Никто пугало его. Такой не просто нос сломает, но убьет, даже не чихнув при этом, было написано на его побледневшем лице. Он развернулся и побежал. Растерянные товарищи тоже пустились наутек.

– Неважные у тебя друзья, – с укоризной заметил Никто, не ослабевая цепкую хватку. – Придется тебе оторвать нос.

Парень уже не выл, он тихонько скулил, из глаз градом катились слезы, смешиваясь с кровью и соплями.

Впереди показалась машина. Она остановилась неподалеку, освещая фарами Никто и мальчишку. Никто прищурился. К ним направлялись двое, на головах фуражки, у одного автомат на плече. Хм, милиция. Что ж, оно и к лучшему.

Он мягко разжал пальцы, освобождая многострадальный нос подростка, и тот, всхлипывая, тут же ринулся в кусты. Странно, но милиционеры спокойно отнеслись к этому, казалось, их интересовал только Никто.

– Документы, – не представившись, сухо приказал один из них.

– Нет документов, – вздохнул Никто.

Милиционеры брезгливо оглядели его с ног до головы.

– Сам в машину сядешь или помочь? – поинтересовался тот, что был с автоматом.

Никто с покорностью кивнул и не спеша, даже торжественно направился к бело-синему автомобилю.

Утро не задалось с самого начала, хотя было воскресенье и в окно весело заглядывало солнце. За завтраком Лида хмуро молчала, апатично ковыряясь в омлете вилкой, потом объявила, что наелась, и, отодвинув от себя тарелку, ушла к себе в комнату.

– Уж не заболела ли она? – с тревогой спросила Алла, моя посуду. – Нужно ей температуру измерить.

С губ Серого уже было готово сорваться, что если их дочь в чем-то и нуждается, то в хорошей взбучке, так как в последнее время уж слишком она стала капризной (да и Алла позволяла вить из себя веревки), но тут раздался телефонный звонок.

Звонил Гия – один из авторитетов Краснодарского края. Серый даже удивился – чем он мог заинтересовать Гию, поскольку все разногласия на предыдущей сходке были урегулированы. Голос у грузинского вора в законе был отрывистым, он сообщил, что в отношении Серого появилась нехорошая информация и в интересах самого же Серого опровергнуть ее как можно скорее, предложив встретиться в Краснодаре через два часа.

– Я буду, – коротко ответил Серый, который даже не поинтересовался, какого рода информация и из каких источников она родилась, потому что отлично знал, что Гия по пустякам звонить не стал бы. Оставалось только догадываться, что они могли накопать на него. В какой-то момент сердце Серого болезненно сжалось – неужели?.. Но он тут же отогнал эту мысль в сторону. Все было сработано чисто, лишние свидетели умолкли навсегда, и ни одному фраеру не удастся загнать его в угол. Но ехать нужно в любом случае, отказ в данной ситуации был равнозначен признанию поражения.

Пока он собирался, Алла уговаривала Лиду съесть сливу, но та упрямо вертела головой, не выпуская из рук свою куклу. Серый внутренне порадовался, что дочь забыла о ключе, – по неизвестной причине его бесила музыка этой дурацкой куклы и еще более этот нудный звон колокольчика, который скорее наводил тоску, чем поднимал настроение.

Он уже стоял в дверях, когда раздался второй звонок. Чертыхаясь, мужчина взял трубку и, к своему неудовольствию, услышал голос Клепы.

– Как дела, дружок? – с наигранной вежливостью осведомился друг детства.

– Дела в прокуратуре, у меня делишки, – не слишком приветливо буркнул в ответ Серый. – Чего хотел?

– Мне звонил Рус, – сразу перешел к делу Клепа. – Помнишь его? И я подумал, ты должен знать. Надеюсь, Вадика ты тоже помнишь? Очкарик, он в Питере жил.