Десант «попаданцев». Второй шанс для человечества - Конторович Александр Сергеевич. Страница 16

— Мне кажется, — сказал Толик, — не стоит нам подходить к машине слишком близко.

Я только молча кивнула: разглядывать собственные обгоревшие трупы как-то не хотелось… Мало кому приходилось стоять у своего погребального костра. Осмелюсь утверждать, что мы с Толиком как бы вовсе не единственные с подобным жизненным опытом, и — честно вам скажу — злейшему врагу не пожелаю это пережить.

— Надо собрать все, что только можно, — тихо сказала я. — Хоть какой-то шанс будет…

Уцелело, к сожалению, немного, но среди этого «немного» оказались консервы, сумка с личными вещами, большая картонная коробка, гремевшая разнообразным заточенным железом, и чемоданчик с ноутом. Ноут, к величайшему сожалению, от удара просто раскололся пополам. Только винчестер выдернуть осталось. Зато прилагавшаяся к ноуту сумка с дисками уцелела. Не представляя, когда, где и куда я буду эти диски вставлять, все же уложила их к вещам. Потом, подумав, затолкала все это плюс обломки ноута — мало ли, может пригодиться — в короб с холодным оружием и принялась сооружать волокушу. Толик упаковал консервы и бутылки с водой. И в результате мы получили совершенно неподъемные тюки, которые пришлось на жердях оттаскивать к берегу по частям.

Что ж, продовольственный вопрос, по крайней мере на ближайшее время, как-то решен. Осталось решить другой, самый главный: вопрос безопасности. Ведь если верить памяти «доноров», мы на побережье Калифорнии. А это в 1790 году от Рождества Христова — опять же если верить памяти супругов Годдард — не самое приятное местечко обитаемого мира. Ибо здешние обитатели не очень-то любят людей с белой кожей.

Спать нам не придется, однозначно. Ну и ладно. Я кофе сварю.

Если бы не кофе… Да здравствует Бразилия и все, кто подделывает один из главных продуктов ее экспорта!

Всю ночь мы с Толиком только тем и занимались,

ЧТО:

а) проводили ревизию уцелевшего от «той» жизни имущества;

б) пили крепкий кофе без сахара и налегали на консервы;

в) уясняли, кто и что мы теперь;

г) пили кофе с сахаром;

д) пытались понять, что нам теперь делать;

е) пили кофе с сахаром и сгущенкой.

Кстати, господа Годдарды в своей «независимой» от нас житухи ну очень «не любили» поесть. Насколько я себя помню, банки консервов мне всегда бывало много. А тут Сара-Энн, вылизав баночку и вытершись бумажной салфеткой (это — не ее, моя привычка! Настоящие леди утираются салфеточками матерчатыми!), голодно облизнулась на следующую. Блин! У нас не так много жратвы уцелело, чтобы тешить желудки привыкших к излишествам купчиков и купчих! Что ж, придется нам доводить эти «тушки» до нужной кондиции.

Пришлось накачиваться кофием, благо, баклаг с водой хватило бы на целый полк, а весь кофе, что я из супермаркета зацепила, каким-то образом избежал гибели в огне. Лучше бы крупы избежали… Ну, да ладно, какой смысл жалеть о том, чего уже не вернуть. Надо пользоваться тем, что имеем. А что мы имеем? Сломанный ноут с дисками — раз. Ружье и два пистоля мистера Годдарда — два. Мою коллекцию холодного оружия — три. Некий запас продовольствия — четыре. Память уроженцев XVIII века — пять. Желание выжить… Нет, это, пожалуй, надо ставить даже выше первой строчки. Потому как при первой же возможности хорошенько поразмыслить у нас возник вполне резонный вопрос.

Если мы здесь, то ЗАЧЕМ?

— Давай рассуждать логически, — сказал Толик, допивая пятую кружку кофе. — Случилась всеобщая ядерная война. Думаю, человечеству как цивилизации пришел финиш. Ну, или на самый крайний случай — долгий постапокалиптец. Не самое лучшее завершение истории. И я почему-то думаю, что нам просто дали второй шанс. Если мы с тобой что-то изменим в этом мире, ядерная уже война не случится.

— А что могут изменить в мире английский фактор и его жена? — Я «подумала вслух». — Если честно, солнышко, мы тут никто и звать никак. Максимум, что мы можем — это построить факторию, как твой… персонаж задумывал, только не выживать отсюда испанцев, а задружиться с ними. Но и это вполне могут исправить. Приедет мой… точнее, Сарочкин братик на фрегате, и конец дружбе.

— Твоя героиня создала государство на Карибах.

— Ей для этого понадобилось шесть лет, гора денег и три километра нервов.

— Вот и мы с тобой так же — будем начинать с малого. Завтра посмотрим, что тут к чему…

От шестой чашки кофе Толик благоразумно отказался. Мистер Годдард, конечно, бугай здоровый, но не стоит искушать судьбу. Эта чашка, уже поостывшая, досталась мне. Спать — почему-то мы были в этом уверены — здесь было просто нельзя. Почему? Вот нельзя, и все. Чутье, блин… Заряженный музейный арсенал мы распределили совсем не так, как это сделали бы на нашем месте супруги Годдард. То есть я, как имеющая некоторый опыт обращения с длинностволом, взяла ружье, а Толик заткнул пистоли за пояс. Кроме того, мы оба прибарахлились из моей коллекции — саблями и кинжалами — и выглядели теперь записными флибустьерами, хоть картинку рисуй. Настороженное чутье, несмотря на милитаристские приготовления, не утихало, внятно сообщая о некоей опасности, и мы, прекратив обсуждения, дружно отвернулись от костерка.

Когда зрение привыкло к темноте, я увидела. Человека, приближавшегося к нам тихим скрадом, в полусогнутом состоянии. Кто это — бог его знает, но вряд ли друг, если крадется.

— Лена, там кто-то есть. — Я расслышала встревоженный шепот Толика.

— Вижу, — так же тихо прошелестела я. — С моей стороны — один.

— С моей тоже.

«Друзья или враги? Как говорил принц Гамлет — вот в чем вопрос…»

Вопрос этот гамлетовский разрешился довольно быстро. Сообразив, что они обнаружены, неизвестные с улюлюканьем бросились на нас.

Первое, что сделала бы Сара-Энн в такой ситуации — оглушила бы супостата своим визгом. Но я не Сара-Энн. У меня другое имя, другая память, другая Душа, в конце концов. Первое, что сделала я (Елена, а не Сара-Энн) — заняла позицию «стрельба из положения лежа», взвела кремниевый курок, выцелила силуэт и плавно отжала собачку. Ч-черт, отдача нехилая, на рыхлом теле англичанки точно синяк будет. Нападавший взвыл, скорчился. Сзади — еще один выстрел. Толик, в отличие от меня, дал волю своему «донору», и тот, достав из ножен кавалерийский палаш (сталь там хреновая, правда, это ж новодел), уж постарался на совесть… «Мой» вражина тем временем поднялся — ну, надо же, с такой дыркой! — и, что-то проорав в мой адрес (навряд ли комплимент), прыгнул. Чем-то замахнулся. Блин, это же топорик! Сара-Энн, чтоб тебя и твою любовь к пудингам!.. От этого действительно звериного прыжка я еле ушла — перекатом влево. Потом, путаясь в юбке, с грехом пополам поднялась. Враг, лица которого я не видела — стоял спиной к костерку, — снова взвыл и снова прыгнул. Типа, добить меня, подлую… Тело Сары-Энн, абсолютно не имевшее моих навыков, реагировало на мои приказы с удивительными тормозами. Но хотя бы вообще реагировало, и это был плюс. Шаг влево и вперед. Ружье — прикладом вперед и вверх, со всей дури… Хрясть! А-а-атлично. Что там сломалось, сейчас хотя бы проверить можно: нападавший упал. Ага. Все сломалось. И шейные позвонки супостата, и приклад ружья. Что ж мы теперь без ружья-то делать будем?.. А Толик там как?

А Толик был очень даже неплохо. Вытирал клинок палаша какой-то тряпкой, а у его ног лежал еще один жмурик. Только сейчас я разглядела «своего» убитого. Ёлки тресни, это же индеец!

«Я была готова убивать, но никогда не убивала…»

От осознания факта убийства себе подобного (хотя тот сам напросился, если честно) меня замутило. И не только меня. Мы с Толиком, тяжело дышащие, обменявшись тяжелыми затравленными взглядами, синхронно склонились в разные стороны, выдав наружу весь свой ужин с кофием в придачу.

Мы победили, блин…

Мальчишки.

Блин горелый, так мы, получается, пацанов пятнадцати-шестнадцати лет завалили. Ну, еперный бабай…

И без того хреновое настроение стало вовсе… гм… В общем, тоже на букву «х», но не подумайте, что «хорошее». Если быть честными, то нам просто повезло. С взрослыми индейскими воинами у нас шансов было бы как бы не меньше, чем при сбросе «ядрён-батона» прямо нам на головы: мистер Годдард умел работать саблей ничуть не лучше меня в «прошлой жизни», то есть уровень клуба исторического фехтования, а про Сару-Энн я вообще помолчу. До сих пор пальцы не чувствую — ружье при ударе попросту вывернулось из беленьких ухоженных ручек. Мои бы ей лапы — с зажившим переломом, со следами давних царапин, порезов, ожогов от искр металла и шершавыми от работы с оружием ладонями… С другой стороны — мы прибили малолеток. Конечно, эти малолетки (что услужливо подсказала память Сары-Энн) наверняка шли за скальпами белых людей, дабы отличиться перед своим вождем. А расставаться со скальпом не желали ни я, ни донорша. Тут уже а ля гер ком а ля гер: или они меня, или я их… «Жестокий мир, жестокие сердца». Оно самое.