Похититель моего сердца - Валентино Донна. Страница 17

– Я не могу этого позволить.

Она была слишком смелая, и в этой неуместной храбрости Камерон тоже винил только себя. Ему не следовало посвящать ее в свои планы, но он позволил себе поддаться очарованию ее ума и надеялся, что она отдаст свою силу его делу, а не потратит на борьбу против него. Он относился к ней скорее как к ценному союзнику, чем как к заложнику, и теперь ему следовало действовать жестко, даже если это еще больше отдалит их друг от друга. В конце концов, степень отчуждения не имела значения: у Джона Камерона Делакорта, до недавнего времени владельца Бенингтон-Мэнора, и Джиллиан Боуэн, дочери уважаемого врача доктора Уилтона Боуэна, не было общего будущего. Когда он осознал это, у него сжалось сердце.

– Вы что-то путаете, Джиллиан, – произнес он с угрожающей мягкостью, – я не нуждаюсь в вашем одобрении.

Она вздрогнула, как от удара, и он сразу почувствовал себя головорезом в темном переулке.

– Отец побоится ехать один.

– Он будет не один, Джиллиан, он будет со мной.

– Вы обещали не выдавать тайну его болезни.

– Я и не собираюсь этого делать.

– Я вам не доверяю.

– Вы можете поехать с нами.

– Благодарю вас, король Камерон Смит. – В глазах Джиллиан промелькнул сарказм. – Как мило с вашей стороны пригласить меня проехаться в моем фургоне рядом с моим отцом.

Ему не удалось запугать ее, как он надеялся, а значит, следовало поменять планы и использовать ее внутреннюю силу. Упрямая и отважная Джиллиан могла бы оказаться полезнее, чем слабая раболепная женщина. К тому же в таком качестве с ней приятнее иметь дело.

– Король Камерон. Мне нравится, как это звучит. – Он с трудом сдержал улыбку. – Мы выезжаем, как только ваш отец будет готов.

Поездка в Брамбер была мучительной, и Джиллиан подумала, нет ли у Камерона тайного списка испытаний, которым он собирался ее подвергнуть. Может быть, он заглядывает в этот список, когда она поворачивается к нему спиной? Ее последнее язвительное высказывание в адрес Камерона все еще звучало у нее в ушах, когда она сердито вырвала поводья у него из рук, – нахал уселся на место кучера, но она толкала его до тех пор, пока он, насупившись, не передвинулся на середину скамьи. Джиллиан не знала, почему не могла позволить ему править ее лошадью. Она говорила и вела себя как настоящая мегера. Одна часть ее рассудка утверждала, что она имеет полное право наброситься на него в наказание за его деспотизм, другая осуждала за потерю самообладания.

Она молча правила фургоном и мучилась, не понимая, что с ней происходит, почему ей хочется одновременно и извиниться перед ним, и заставить испытать такое же разочарование, такую же бессильную ярость, какую испытывала сама. Тем не менее, всякий раз, когда ее колкости достигали цели, и на гордом лице Камерона появлялось замешательство, ей хотелось, чтобы оно исчезло.

Как она могла прожить столько лет, не подозревая, что в ней дремлют такие сугубо женские желания?

В довершение всего ее отец сохранял бодрость, и Джиллиан приходилось признать, что причиной этого стал Камерон Смит. К ней вновь вернулись подозрения, что, несмотря на долгие часы, которые отец посвятил дочери, передавая ей тайны врачебного искусства, он предпочел бы потратить это время на обучение сына. Видя, как в присутствии Камерона к отцу возвращается разум, она понимала, что ее подозрения обоснованны, и приплюсовывала их к другим нанесенным ей обидам.

Джиллиан всегда считала себя практичной серьезной женщиной, способной при любых обстоятельствах сохранять хладнокровие; однако с появлением Камерона она постоянно пребывала в смятении, охваченная сомнениями и страхами. Он заставил ее сомневаться в смысле собственного существования, в оправдании той жизни, которую она так тщательно выстроила. Он заставил ее понять, что стены, которые она возвела якобы для того, чтобы защитить себя, на самом деле просто огораживали огромное пустое пространство.

Деревенский торговец, поздоровавшись с ними, вывел Джиллиан из задумчивости. Ее мысли витали настолько далеко, что она даже не заметила, как они прибыли на место. В этот раз, покидая дом, Джиллиан не ощутила ни малейшего беспокойства; видимо, беспокойство по поводу того, переживет ли она вторжение Камерона Смита, вытеснило из ее души все прежние страхи.

– Кому сегодня понадобилась наша помощь? – полюбопытствовал Уилтон, пока Джиллиан погоняла Куинни в сторону приятного тенистого места.

– Никому, сэр, – ответил Камерон, – мы приехали в Брамбер, чтобы вы могли меня представить вашим знакомым.

– Представить вас моим знакомым? Прекрасная мысль!

Камерон и доктор Боуэн выбрались из фургона, и Камерон протянул руку, предлагая ей свою помощь.

– Идемте с нами, Джиллиан!

Но она лишь покачала головой и отвернулась.

Ей доставляло удовольствие отказывать ему. Откуда ему знать, что она избегала бывать в людных местах; скорее всего он приписывал ее отказ лишь нежеланию находиться в его обществе.

Камерон не настаивал, он даже не стал напоминать, что у нее нет выбора. Он просто опустил руку и пошел прочь, как будто она для него значила не больше, чем муха, жужжащая вокруг морды Куинни.

Джиллиан сидела по-прежнему прямо, устремив взгляд на облезлую вывеску, раскачивающуюся над дверью постоялого двора «Лоза и сноп». Дверь была закрыта, никто не входил и не выходил, и Джиллиан могла сколько угодно изучать неудачно нарисованные виноградную лозу и колосок.

Поскольку смотреть ей было не на что, она стала наблюдать за тем, как Камерон и ее отец идут по пыльной деревенской тропинке. Она по-прежнему оставалась в фургоне, одинокая и забытая, щеки ее пылали от унижения, но она не могла отвести взгляд от двух удаляющихся фигур.

Из своих лавок вышли пекарь, свечник и портной. Несколько любопытных домохозяек и служанок появились из боковых улочек, чтобы посмотреть, как идет ее отец. Если бы она пошла с ними, ее сейчас охватила бы паника, которая усиливалась бы от ощущения, что она окружена и не сможет пробиться к дому.

Между тем Камерон и ее отец шли свободно, смеялись и совсем не беспокоились о том, что кто-то их задержит и не даст вернуться домой.

Казалось, никто не заметил, что ее не было рядом с отцом, когда он снова и снова представлял Камерона Смита попадавшимся им навстречу людям, причем делал это с такой гордостью, как будто тот был его сыном, а не плетущим интриги роялистом.

Хорошо, что ее отсутствия никто не заметил, подумала Джиллиан. Короткий период просветления поддержит иллюзию полной вменяемости отца. Может быть… может быть, Камерон затеял поездку именно с этой целью?

«Вы будете мне доверять, хотите вы того или нет».

Перестанет ли она когда-нибудь надеяться, что за его действиями кроются добрые намерения? Камерон Смит придумал фальшивую прогулку ради собственных целей. Если она послужила на пользу ее отцу, то это лишь случайность. Значит, ей вовсе не следует испытывать к Камерону чувство благодарности за то, что, осуществляя свои планы, он ненароком подкрепил ее обман.

Джиллиан с невольным любопытством смотрела, как они идут: один высокий, гибкий, грациозный, другой слегка сутулый из-за долгих часов, проведенных над книгами за научными занятиями. Время от времени отец дружески хлопал своего спутника по спине. Один раз Камерон подхватил Уилтона под локоть, когда тот споткнулся на ухабистой дороге. Джиллиан сомневалась, что смогла бы удержать отца от этого падения, но Камерон без труда поддерживал его, пока старик не восстановил равновесие.

Затем Джиллиан услышала тихий смех Камерона, мягкий и заразительный, совсем не похожий на едкую саркастическую насмешку, адресованную ей. Встречающиеся им крестьянки приседали в реверансе, крестьяне приглаживали волосы или решительно протягивали руку для пожатия. Ничего подобного не было ни разу за все годы, когда рядом с отцом была Джиллиан.

Невольно ее пронзила ревность, холодная и острая, как сосулька. Джиллиан вдруг почувствовала себя незащищенной и уязвимой в своем фургоне. Ей бы следовало придумать способ освободиться от участия в подлых планах Камерона Смита, а не сидеть здесь, сражаясь с сомнениями и страхами, которые она считала давно похороненными, но ее словно поразил столбняк.