Диверсант - Корчевский Юрий Григорьевич. Страница 10

«Доберусь до сарая задами, как и уходил, переночую, а там видно будет, — подумал Саша. — Утро ведь уже, надо хоть рубашку застирать».

Далеко позади залаяла собака, и Александр почувствовал, как по спине пробежал холодок. Дворняг немцы повыбивали. Значит — служебная, по следу идет. Тогда надо к озёрам идти. Речки больно маленькие, не укроют.

Саша открыл затвор маузера. Два патрона всего. Хм, только застрелиться. Ну уж нет, не для того он сюда попал, чтобы пулю себе в башку пустить. «Надо убить собаку и спрятаться на озере, в камышах», — придумал он выход.

Александр пробежал через урочище, выбрал дерево — невысокое, разлапистое, чтобы залезть удобно было. Взобрался, однако, с трудом. Кисть левой руки, хоть и отошла от онемения, ныла, причиняя боль при каждом движении.

Он уселся в развилке поудобнее, положил маузер на ветку. Перед ним было метров двести открытого пространства.

Урочище представляло собой овраг с пологими склонами, скорее даже — глубокую ложбину. На склонах — редкий кустарник, а за ним уже — густой лес.

«Только бы собака была одна!» — взмолился про себя Саша.

И видно, Господь услышал его молитву.

Из-за деревьев показался солдат. Перед ним, на длинном, метров десяти поводке, бежала овчарка. Она шла по следу Саши, туго натянув поводок. Вот она, а следом и солдат, свернули к пушечному передку, на котором Саша сидел перед этим.

Саша устроился поудобнее, поймал в прицел собаку. Уловил момент, когда она замерла, обнюхивая передок. Выстрел! Собака жалобно заскулила и упала, дёргая в конвульсии лапами. Солдат метнулся в сторону и благоразумно залёг за передок, используя его как укрытие.

Из-за деревьев выбежало около десятка солдат. Собаковод опередил их на сотню метров и потерял собаку.

Солдаты слышали выстрел и почти с ходу открыли беспорядочный огонь из автоматов. Пули били по веткам дерева, по листве.

В маузере оставался последний патрон. Не тащить же ему было всю винтовку из-за одного патрона?

Саша прицелился, задержал дыхание и плавно потянул за спусковой крючок. Выстрел! Один из солдат — высокий, упитанный, схватился руками за грудь и упал. Остальные тут же залегли.

«Теперь надо спасаться самому», — понял Саша. Придерживаясь за ветки и закрываясь от немцев стволом дерева, он спустился на землю и бросился бежать. Без винтовки было легче. Найдут ли немцы другую собаку — большой вопрос, а он успеет добраться до озёр. В открытом бою он, даже если бы не бросил маузер, не смог бы выдержать бой с десятком автоматчиков. Потому лучший выход для него сейчас — спрятаться, переждать. И Александр бежал изо всех сил. Пока немцы поймут, что противник исчез, его уже и след простынет.

Вот и озера. Тут их два рядышком были. Одно называлось Белым, а другое — Чёрным. И несколько минут, а может даже полчаса, у него есть.

Александр сначала кинулся вправо, где камыши росли гуще. Но потом понял, что немцы туда побегут в первую очередь. Он сорвал несколько тростинок, перекусил их зубами и побежал влево — туда, где камыши росли редко и то — только у берега. Берег проглядывался насквозь, и спрятаться там было решительно негде. В самый раз местечко!

С берега Александр прыгнул подальше, чтобы не оставить следов. Потом взял полую камышинку в рот и погрузился в воду. В этом месте было неглубоко, немногим больше полуметра.

Вода была тёплая, а дно противное: илистое, скользкое. Ил — это плохо. Он поднимается со дна, когда его потревожишь. И опытный глаз сразу увидит, что в этом месте кто-то проходил. Одна надежда: пока немцы доберутся до озера, муть уже успеет осесть.

Александр лежал неподвижно, размеренно дыша через трубку. Минуты шли за минутами, и ничего не происходило. Что творится на берегу? Посмотреть бы хоть одним глазом, да нельзя. Вдруг они сейчас на берегу и наблюдают за поверхностью воды?

Неожиданно далеко в воде раздался взрыв — как раз в том месте, куда он кинулся поперва. «Гранатами забрасывают, — догадался Саша. — Лишь бы сюда не швырнули, а то всплыву, как оглушённая рыба».

Раздалось ещё три или четыре взрыва, и всё стихло.

Саша пролежал неподвижно около часа, — уж продрог. Вода, хоть и тёплая, а попробуй полежи в ней долго, да ещё и неподвижно. Всё тепло из тела высасывает.

Саша медленно поднял голову, стараясь, чтобы по воде не пошла рябь. Берег был пустынен. Но Саша не торопился. Вдруг немцы засаду оставили? Нет, никакого движения.

Он медленно выполз на берег. От долгого лежания в воде рана снова начала кровить. Да ещё несколько пиявок с руки сорвал, брезгливо поморщившись.

Немцы ушли. Только вот куда?

Саша, пригнувшись, прошёл по берегу. На песчаной почве были видны следы сапог. Ни один след не вёл в сторону деревни. Можно идти к Богдановке. Поесть бы сейчас чего-нибудь!

И тем не менее Саша прошёл около километра по маленькой речушке или, скорее, ручью, сбивая возможное преследование с собаками.

К Богдановке подошёл задами, выметенными донельзя. Пройдя незамеченным к сараю, снял с себя полусырую одежду, бросил её на верёвку сушиться и улёгся на всё ещё лежащую на сене дерюжку. От пребывания в воде и голода его трясло. Но, согревшись под лёгким одеялом, он уснул.

Проснулся от присутствия постороннего. Не открывая глаз, попытался понять — кто в сарае? От мужчин обычно исходит запах табака, ваксы для сапог, пота.

Сейчас запаха не было. «Наверное, Олеся», — Саша открыл глаза.

На него смотрел ствол дробовика, а держала его в руках именно Олеся. Сколько она здесь стояла, неизвестно, но от её взгляда не ускользнула окровавленная повязка на Сашиной руке.

— Не пойму я тебя! Кто ты по жизни? Ночью исчезаешь, днём приходишь — с раной на руке, в окровавленной одежде. Ты дезертир, а по ночам людей грабишь? Или партизан?

— Я сам по себе.

— Где руку поранил?

— О колючую проволоку, когда перелазил через неё.

— Куда ты мог лазить?

— На немецкий склад за продуктами. Не сидеть же на твоей шее!

Поверила Олеся его словам или нет, но дробовик опустила. Это была старая «фроловка», вероятно — отцовская.

С началом войны на всей территории Советского Союза оружие и радиоприёмники под страхом тюремного заключения было приказано сдать в милицию. Сюда немцы пришли слишком быстро, и, скорее всего, жители об указе ничего не знали. Но и при немцах хранить дома дробовик было невозможно.

Александр посмотрел на ружьё, потом на Олесю и покачал головой.

— Утопила бы ты ружьецо где-нибудь, не ровен час — немцы придут. За него ведь и расстрелять могут.

— Это за старый дробовик?

— За него, милая.

— Я тебе не «милая», получше кого-нибудь найду.

— К слову пришлось, прости, если обидел.

— Давай рану посмотрю.

— Чего её смотреть, только подсыхать начала.

— Если гноиться начнёт, да антонов огонь приключится, умрёшь ведь. Нет сейчас докторов и больниц.

— Тогда смотри.

Олеся принесла из избы чистые тряпицы и кастрюлю с тёплой водой. Она умело отмочила водичкой заскорузлую повязку и сняла её. Осмотрев рану, заметила:

— Врун! Никакая это не колючая проволока! Видела я уже раны, даже перевязывала, когда наши отступали. Это сквозное пулевое ранение.

— Надо же! — деланно удивился Саша. — А я думал — проволока.

Девушка внимательно посмотрела в глаза Александру и промолчала. Она промыла рану водой, приложила сухой мох, как ещё наши деды в старину делали, и перевязала чистой тряпочкой.

— Где рубашка твоя?

— Сушится.

Олеся подошла к верёвке, на которой сушились штаны и рубашка. Брюки только осмотрела, а рубашку тут же сорвала с верёвки.

— Кровь на ней, и рукав рваный. Выкинуть надо!

— Нет, лучше в печке сожги, чтобы следов не осталось.

Олеся усмехнулась, но перечить не стала и ушла в избу. А вернувшись, повесила на верёвку сухую и чистую рубашку.

— Этак, пока отец вернётся, у него одежды не останется.

— Почему одежда сырая? Дождя вроде не было, — Олеся испытующе смотрела Саше в глаза.