Попадать, так с музыкой - Гуткин Михаил Львович. Страница 4

— Да, понимаю, — покладисто согласился лейтенант. — Но больше этого кулацкого недобитка можете не опасаться. Через пару недель суд и приговор. А для тех, кто взят с оружием в руках при бандитском нападении, приговор только один — высшая мера социальной защиты. Скажите, — продолжил лейтенант, — а вы так и не вспомнили свои имя и фамилию?

Ну, снова-здорово!

— Нет, сколько ни старалась, не получается.

— Тогда давайте попробуем сделать так: вот вам бумага и карандаш. Попробуйте пару раз расписаться. Может, по подписи получится установить хотя бы фамилию.

— Вы полагаете, что моторная память поможет основной? — ляпнула я и тут же осеклась. Ну кто тянул меня за язык лезть со своей ученостью.

— Да, иногда помогает.

Уф, может, не заметил мой промах. Ну что же, поставлю автограф, который у меня состоит из нескольких закорючек. Главное — не тормозить, а то замедление в подписи он сразу засечет. Расписалась.

Лейтенант несколько секунд внимательно смотрел на мои кривули, потом с некоторым сомнением сказал:

— Первая буква, кажется, «А». Наверное, это начало имени или фамилии. Давайте предположим, что это имя. Алевтина, Анна, Антонина, Александра?

Я подумала и решила сделать небольшую уступку, чтобы перехватить инициативу.

— Мне почему-то кажется, что Анна. Пусть пока будет Анна, если вы не возражаете. Но у меня к вам большая просьба.

— Да, я вас слушаю.

— Сейчас у меня ни документов, ни работы, ни денег. Откуда я и куда ехала — не помню. Через пару-тройку дней выйду из больницы, и куда? Где и на что жить? Я хотела бы найти работу, но как ее получить без документов?

— Ну, насчет пары дней вы погорячились. Доктор говорит, не меньше 10 дней. Но все равно, я вас понимаю. А кстати, что вы умеете? Судя по вашему виду, вам примерно 18 лет. — Почти угадал. — Ваша речь свидетельствует о хорошем образовании. — Засек-таки словечки. — Руки и вся внешность говорят, что вы городской житель. Так кем вы можете работать?

— Отвечаю по порядку. Первое — доктор ошибается. На мне все заживает, как на собаке. Так что пара дней — это реально, не считая памяти. Тут я не спец. Второе — помню математику, шахматы и физкультуру. Кроме того, имею хороший почерк. Правда, после сотрясения, может, еще несколько дней почерк нужно будет восстанавливать. Так что либо учителем, либо в какую-нибудь контору что-нибудь писать и подсчитывать. Или могу… — Тут я притормозила. Про преподавание самбо пока лучше промолчать. — А, да, могу преподавать гимнастику.

— Вот как! — Лейтенант еще раз внимательно на меня посмотрел, причем в этот раз взгляд был оценивающий. Мои щеки, кажется, начали краснеть. — Ну тогда я кое-где поговорю, и временный документ вам выпишем, а там посмотрим. Ладно, на сегодня достаточно. А послезавтра я к вам зайду и, если доктор не будет возражать, заберу вас отсюда. Не бойтесь, не под арест.

Я немного подумала и добавила:

— Товарищ лейтенант. Хотите верьте — хотите нет, но, кажется, теперь я могу предсказывать некоторые вещи.

— Вы переутомились, давайте я отведу вас в палату.

— Подождите. Вы ведь знаете, что практика — критерий истины. Так вот проверьте мое предсказание. Сейчас в Ленинграде идет шахматный матч-турнир. Я тут слышала, что в третьем туре Ботвинник выиграл у Кереса. И мне кажется, что следующую партию Ботвинник проиграет Бондаревскому.

— Я в курсе, что вы умеете играть в шахматы, судя по той книжке, которую у вас нашли. Но ваше предсказание довольно сомнительно. Впрочем, я поговорю с нашими шахматистами. Они в этом понимают больше меня. Но все-таки идемте в палату.

Он деликатно взял меня под руку и отвел к моей кровати, а потом снова уставился на меня. Наконец, повернулся и вышел.

Глава 4

Я легла и задумалась. И чего это он так на меня пялился. Вроде бы ничего такого я не ляпнула. А морда лица еще не такая, чтобы заглядываться. Да и фигура под ночнушкой не видна. Ладно, живы будем — не помрем. И вообще пора обедать.

После обеда сон, потом ужин и вечернее посещение доктора. Он долго рассматривал мой шов, пыхтел, но ничего не сказал. Я только попросила на ночь легкую повязку, чтобы во сне не царапнуться случайно. Повязку наложили. Перед сном подумала, что завтра нужно озаботиться моей одеждой. Постирать и просушить. Пора приобретать цивилизованный вид. Оп! А ведь на улице еще холодно. Я-то выезжала в конце мая в легком комбинезончике. А сейчас на улице без пальто и ботинок не обойтись. «Опять расходы», — как говорил незабвенный Матроскин. А этот лейтенант очень симпатичный. С этой мыслью я уснула.

Поговорка «Утро вечера мудренее» оказалась на сто процентов верной. К утреннему визиту врача у меня сложился план действий, который я начала осуществлять прямо во время осмотра. Доктор — кстати, его зовут Сергей Палыч — опять внимательно изучил мой шов, пару раз посмотрел куда-то в сторону и несколько нерешительно спросил, обращаясь уже на «вы»:

— Скажите, Аня, а можно я попробую вашу мазь на другом больном? У него воспалилась рана, а сильных средств у меня нет.

— Конечно, доктор! Возьмите. Только накладывать мазь нужно понемногу и точно на рану. Может быть, я вам помогу?

— Нет, нет. Спасибо. Я сам, вы еще слабы. Отдыхайте.

— Подождите, Сергей Палыч. У меня к вам есть предложение. Я вам отдам всю баночку, а вы позвольте мне некоторое время пожить у вас в больнице. Мне ведь некуда ехать, негде жить, и нет денег на еду. А у вас я буду помогать санитаркам, стирать, убирать и мыть посуду. Конечно, если позволит тот лейтенант из органов.

— Ну, Вася Северов позволит. Он очень хороший парень, правда, немного невезучий. Кстати, осенью он сам тут лежал с аппендицитом. Только я не вполне понимаю, зачем вам торопиться? По вашему состоянию вы пару недель и так можете находиться в больнице. И никто ничего не скажет. Время нахождения в больнице будет вполне соответствовать диагнозу.

И правда. Зачем бежать впереди паровоза? Только вот времени у меня на самом деле всего ничего. Сегодня 28 марта (я услышала дату в новостях, регулярно передаваемых по радио, точнее звучащих из какой-то немыслимых размеров черной тарелки, висящей на стене). Апрель, май и неполный июнь. Меньше трех месяцев. А ведь нужно не только полностью восстановиться, но и провести мою личную подготовку к войне, объемы которой (не войны, разумеется, а подготовки) я пока еще даже не представляю. Тут не только каждый день — даже каждый час имеет значение. А что скажут окружающие, когда увидят, какой комплекс упражнений делает больная с сотрясением мозга? Сразу решат, что мозги не только сотряслись, но и выпали. Так что нет. Еще день — и перехожу на положение здоровой, пусть и ограниченной в перемещении пределами больничной территории.

Мне вдруг в голову пришла еще одна мысль.

— Скажите, Сергей Палыч, вы ведь мою тушку внимательно осмотрели, когда меня привезли из леса? И что вы обо мне скажете?

— Скажу, что фигура у вас хорошая. Видно, что вы много занимались спортом. Жира практически нет, мускульная система хорошо развита. Выглядите вы не старше 18 лет.

— Это все? А может быть, вы чего-то не договариваете?

— Кажется, я понимаю, о чем вы… Да, я знаю, что вы не девственница. Осмотр, как и положено, был полный.

Тут я задала важный для меня вопрос:

— А лейтенанту Васе вы тоже все это изложили?

Доктор побагровел, начал мекать и бекать. Я поспешила его успокоить:

— Доктор, к вам никаких претензий. Я понимаю, что органам полагается говорить все — они ведь и так все из себя внутренние. Так что не волнуйтесь. Никакой врачебной тайны или заповеди Гиппократа вы не нарушили. А лейтенант по должности должен молчать.

Но для себя сделала зарубку. Молчать-то он будет, но вот какие выводы сделает и что начальству доложит?

Есть такая поговорка: «Заговори о черте, и он тут как тут». Народная мудрость на то и народная, что всегда правильная. Как раз когда я закончила разговор с доктором, послышался звук мотоцикла и подъехал лейтенант, причем не один. Так как лейтенант сидел за рулем, то, очевидно, он привез начальника. И оба они направились к дверям больницы. При этом лейтенант Вася нес какой-то предмет прямоугольной формы, завернутый в газету. У меня сразу появились предположения относительно этого предмета, а некоторый бряк, произошедший, когда предмет слегка зацепился о косяк, превратил предположения в уверенность.