Князь (СИ) - Поселягин Владимир Геннадьевич. Страница 41

По настоянию родителей часто краснеющая девушка была посажена между мной и поручиком, напротив своей семьи. Аргументы были приведены убивающие своим смыслом. Молодежи будет интереснее общаться друг с другом, чем со стариками. Как будто их не было рядом.

Так вот на счёт поручика. Заинтересовала, конечно же меня гитара, а никак не сам прапорщик, поэтому через пятнадцать минут я нарушил некоторое молчание, которое до этого только прерывали возгласы Егора и пытавшейся унять его мамаши, попросил посмотреть гитару.

— Вы умеете музицировать, ваше сиятельство? — подавая гитару, на грифе которой был голубой бант, спросил военный.

— Есть такой грех, — согласил я.

Пару минут я настраивал гитару под себя, после чего сделав гитарный перебор, затянул песню бременских музыкантов. Она прошла с восторгом всех пассажиров, даже Олеся наклонилась чуть вперёд и, развернувшись в мою сторону, что вызвало даже некоторую ревность со стороны поручика, впитывала каждое слово и звук струн.

'Очи чёрные' и 'Увезу тебя я в тундру' прошли с ещё более крупным успехом. Под конец, когда дорога стала хуже я спел про маркизу, на ходу переделав песню. Общалась маркиза, узнавшая о трагедии в доме не через телефон, а на пляже, куда прибыли её слуги. Ольга Маркована тряся своими телесами пыталась отсмеяться, вытирала глазами слёзы.

— Хорошие песни, никогда о них не слышал, — с восторгом признался поручик, принимая гитару, что я ему возвращал. — Ваши?

— Аргентинские, я их немного переделал, когда переводил.

После меня пел уже поручик, но заметно бледнее, хотя одна баллада, что растянулась на сорок минут, поразила даже меня. Нет, не смыслом, а тем, что поручик смог запомнить её. Год учил наверное, не меньше.

Также я травил анекдоты, они тоже с успехом шли у попутчиков. Когда ехали в карете я рассказывал обычные, даже детям слушать можно, а когда мы у харчевни или таверны где ночевали, выходили покурить с поручиком и Анатолием Григорьевичем, я уже рассказывал неприличные, вызывая громовые раскаты дружного мужского гогота.

Так и ехали, весь наш путь занял почти сутки, переночевали мы в одной гостинице в небольшом городке, пока не прибыли под вечер в Екатеринбург.

Отказавшись от приглашения Ипатьевых переночевать у них, мы с Андреем взяли багаж и направились к главной гостинице города, где в основном и останавливались дворяне.

Во время регистрации, слуга только-только взял наши вещи, как в фойе вошли трое мужчин в форме, как я понял жандармов. Причём самое интересное они направились к нам с самым решительным видом.

— Извините господа. Кто из вас человек, выдающий себя за некоего князя Аргентинского? — вопрос, что задал ротмистр, обращался к нам с Андреем, но смотрели жандармы только на меня.

— Как я понимаю вас, интересует моя персона? — усмехнулся я, слегка склонив голову.

Один из жандармов унтер, как я понял, сместился к моему правому боку и контролировал мою кобуру и нож, внимательно следя и контролируя все мои движения.

— Ваши документы, — протянул руку ротмистр и, получив их, увлёкся их изучением.

— Господа, в чём дело? — спросил удивлённый Андрей.

— Дело в том, поручик, — повернулся к нему ротмистр. — Что этот самозваный князь пользуется грубо сделанными документами. Фальшивками, более того… Марзин!

Стоявший рядом унтер схватил меня, с любопытством наблюдавшего за сем этим представлением за руку и задрал рукав.

— Каторжник, — с удовольствием констатировал ротмистр глядя на след верёвок на моих запястьях.

— Повеселились? — поинтересовался я, и тут же жёстко сказал глядя в глаза ротмистра. — Не во всём ты прав, служба.

Переметнув через бедро унтера, стопой ноги в грудь отправил в полёт второго жандарма, я и, увернувшись от попытки захвата которое пытался произвести ротмистр, закрутив его вокруг своей оси, как это делает танцор со своей партнёршей, отправил его в полёт. Тот его не закончил, встретился с не успевшим увернуться Андреем и оба офицера свалились на пол.

Все присутствующие были шокированы. В фойе кроме портье и прислуги присутствовали некоторые дворяне-постояльцы числом трое. Благо военных не было, а то наверняка бы попытались принять участия в потасовке.

— Стоять! — рявкнул я тем поставленным командным голосом, который нарабатывал многие года. — Встать по стойке смирно!

Ротмистр, который уже распутался с Андреем, где у кого чья рука или нога, вставал с пола доставая саблю, замер по стойке смирно, удивлённо вытаращившись на меня, как и другие жандармы, придя в себя.

Неспешно отстегнув пояс, я положил его на стойку, после чего расстегнув пуговицы на рукавах, снял крутку, бросил её к поясу.

— Кое в чём вы правы, но только в том, что у меня есть поддельные документы. Кстати, не поясните, как вы об этом узнали? То, что Добронравов сообщил, это понятно, но где я попался?

— Орфографические ошибки в тексте, которая якобы сделана служащим таможни.

— Да, ваш язык я плохо знаю, — согласился я. — Но это ещё не всё, того уезда что указан в документе не существует. Я его вообще со смеху написал, заметите или нет. Смеюсь… не заметили.

Ротмистр с недоверием посмотрел на меня и, подняв с пола лист, стал изучать его, после чего нехотя кивнул, признавая свою ошибку.

— Однако должен добавить, что я действительно являюсь князем. Великим князем. Я это титул вполне заслужил своими делами и ношу его по праву и ваше мнение мне, честно говоря, глубоко безразлично, признаете вы его или нет. Я иностранец и не являюсь поданным короны. Волею судьбы я оказался в Пермской губернии, причём, вышло так, что моя лодка перевернулась, я получил бортом по голове и потерял сознание. Очнулся я на песчаной косе, ко мне приближались неизвестные люди. Так представьте себе, вместо того чтобы помочь попавшему в беду дворянину эти неизвестные, вместе с которыми был также хозяин тех земель, избили меня ногами, потерявшего все силы. Потом связали и повезли в поместье некоего Сергея Игоревича Луцкого. Там не спрашивая и не давая возможности сказать кем, я являюсь, был признан как местный крестьянин, который входил в какую-то неизвестную мне банду и был приговорён к двадцати ударом плетью. Я не мог сообщить кто я, так как у меня был кляп и я постоянно бы связан, а когда у меня вытащили кляп и вставили деревяшку перед экзекуцией я не успел ничего сказать, — говоря я расстегнул рубаху и скинув её повернулся спиной к слушателям. Одна дама от вида моей спины охнули рухнула в обморок, её спутник не успел поддержать свою даму. — Я был в сознании, когда меня были. Именно от этих верёвок у меня остались грубые шрамы на руках и на ногах, последние вы не видите. Что сделали с моей спиной, вы уже лицезрели. Я князь, я дворянин. Моя кровь бурлила от той ненависти, что я испытывал к местному помещику и его людям. Когда вытащили деревяшку, я не стал ничего говорить. Просто не имело смысла, так как я решил, что все кто присутствовал при казни, умрут от моих рук. В жилах моих вен течёт кровь многих предков, которые прославились как жестокие воители, все они всегда раздавали долги. Для нас это священно. От наших рук даже умирали короли и цари, когда он были нашими врагами. Моя кровь тоже бурлила, требуя мщения. Я смог освободить одну руку, кровь из ран ослабили верёвку, позволяя мне это сделать…

Накинув рубаху и облокотившись локтём о стойку, я спокойно рассказывал, как пережидал в лесу, пока заживут глубокие раны на моём теле и как вернулся в поместье. Дама, которую подняли с пола, опять хлопнулась в обморок, да и двум мужчинам поплохело от моих подробных рассказов как поместье превратилось в одну общую могилу, как я расправился с охотниками и как воздал должное Авдею и помещику.

— … а помещик слабаком оказался. Три удара и умер от разрыва сердца. В штаны наложил и умер со страху. Авдей и то покрепче был. После того как месть свершилась и подонки получили своё, я забрал лодку, трофеи и отплыл вниз по реке пока не сел на почтовую карету и не встретил вас. Там уже мелочь, не требующая уточнения. Фальшивки я сделал во время плаванья. Не думал, что они мне особо понадобятся. Мои планы были добраться до Питера и отплыть ближайшим рейсом во Францию или Англию. Ваша страна мне не понравилась. Негостеприимная, знаете ли.