Мир Трех Лун - Орловский Гай Юлий. Страница 69

Гмыр бежит в сторонке, полностью полагаясь на меня, потому смотрит под ноги, а я чуть ли не впервые в жизни ощутил себя в роли вожака, странное чувство, никогда им не был, всегда один из стаи, всегда один из стаи…

Впереди в тени деревьев проступило нечто огромное и темное, присевшее под раскидистым стволом. Я всмотрелся, все верно, заброшенная избушка, такие называют охотничьими, на высоких некогда столбах, теперь почти полностью утонувших в мягкой лесной земле, окна зияют пустотами, дверь сорвана и лежит на земле в двух шагах от входа, а сквозь нее проросла не только трава, но и ветки кустарника.

Гмыр взыграл и намерился войти, я сказал резко:

— Мы куда идем?

— Но вдруг там тоже клад… Такое бывает.

— Хорошо, — ответил я, — как хочешь. Я пошел.

Он с тоской посмотрел, как я даже ускорил шаг, как же, отвязался от назойливого попутчика, пока еще не доказавшего полезность, выругался и бросился за мной следом, но в пяти шагах благоразумно взял в сторону.

Деревья все мощные, раскидистые, кора чудовищно толстая, изрытая не трещинами, а ущельями, наплывы уже не наплывы, а блестящие, как покрытые лаком, холмы. Иногда попадаются дупла, черные и страшные, я опасливо обходил стороной, а то вдруг что-то цапнет или клюнет, мало не покажется.

Гмыр идет послушно в пяти шагах, а когда мне казалось, что начинает придвигаться ближе, я готовил дубинку для удара, что сразу проломит череп. Гмыр вздрагивал и отодвигался, наконец взмолился:

— Да я же ничего и не думаю!.. Просто иногда страшно так, что прыгнешь не в ту сторону…

— Прыгай в другую, — отрезал я. — А то лучше бы сразу головой в дерево, чем ко мне.

Он охнул, деревья начал обходить так, чтобы ни к одному не прикоснуться, я сам чуть не вскрикнул, заметив на стволе ближайшего… вместо коры чешую огромных рыб.

Даже не думал, что такие рыбы бывают, крупные вообще обычно бесчешуйные, как вон акула или рыба-кит…

— Улучшатель, — позвал он дрожащим голосом, — я слышал, такая чешуя стоит дорого!

— Не вздумай, — предостерег я.

— Не оборву?

— Дерево оторвет твою дурную голову быстрее, — сказал я замогильным голосом. — Посмотри на ветви!

Он посмотрел и дальше шел на полусогнутых. Ветви в самом деле тянутся к нам, но метаболизм у растительных замедлен, разве что заснувших в лесу могут опутать ветвями, а то и корнями, чтобы использовать эти богатейшие склады ценных минералов и органических кислот.

Над головами страшно ухает, скребется, рычит, еще страшнее утробные звуки, словно в огромном брюхе перевариваются целиком проглоченные лоси или медведи.

— Да что такое, — простонал он, — тут же это на каждом шагу…

— Хорошо, — одобрил я.

— Что хорошего?

— Дальше будет на каждом полшаге, — заверил я бодро.

Он вздрогнул, а я подумал невольно, что всегда в любом деле и в любом месте один чуточку более, а другой чуточку менее. И тогда тот, кто чуточку более, чувствует свое превосходство и становится лидером, а тот, кто хоть самую чуточку менее, покорно идет следом, полностью полагаясь на такого лидера. Такое поведение, конечно, выверено и отработано не дурными людьми, а мудрой эволюцией как самое правильное.

А то, что двух одинаковых нет, один всегда более, а второй менее, легко заметить в любом месте, например, при переходе с приятелем оживленной улицы.

Ветви, знакомо покрытые длинными пучками серого мха, опускаются так низко, что иногда приходится чуть ли на четвереньках, а еще в то время сверху что-то ухнет или заскрипит страшным голосом, я замирал в ужасе, это же клюв размером с дельтаплан, это если клюнет, то клюнет…

Гмыр прохрипел:

— Лучше вернуться…

Я сам так подумывал, но, когда рядом кто-то трусит, всегда чувствуешь себя храбрее, потому сказал небрежно:

— Что, крокодилов на деревьях испугался?

— Че… го?

— Древесных крокодилов, — пояснил я. — Есть лягушки древесные, вот и крокодилы есть. Они тоже лягушки, только побольше и зубатее. И не комаров, а людёв хватають почем зря. Но ты не бойся.

— Ну да, — сказал он нервно. — Ага…

— Что крокодилы, — сказал я беспечно, — они обычно ночью спят. Не все, конечно, но в большинстве. А вот летучие мыши, они тут с волков размером, эти все наоборот… так и шастают, так и шастают.

Он охнул.

— Ты сумасшедший! И чего тебя самого заставило?

— Если не принесу травы-синюхи, — сообщил я, — то завтра умру. Мне такой яд в еду подложили. А тебе?

Он посмотрел на меня со страхом.

— Яд? Все равно помрешь… А чего меня туда несет?

Я сказал ласково:

— Если каким-то чудом вернусь с травой, мне дадут противоядие. А вот ты можешь вернуться прямо сейчас. Не углубляясь. Тебе только рощу с крокодилами пройти, мимо стаи летучих мышей и гарпий проскочить хотя бы наполовину живым, а от волков и ночных упырей убежишь легко, вон у тебя какие ноги кривые и толстые…

Его передернуло, но на миг остановился, заколебавшись, но тут же догнал меня, сократив допустимую дистанцию еще на шажок. Я смолчал, это существо напугано больше меня, какие там удары в спину, он счастлив, что я жив и защищаю его уже своим существованием.

Об ударе в спину вспомнит, сказал я себе трезво, только когда будем выходить из леса. Но вспомнит обязательно, люди этого уровня не знают ни дружбы, ни благодарности, ни даже чувства локтя.

Глава 19

Деревья еще не расступились, но приближение к той самой таинственной горе я ощутил всеми фибрами: легкая дрожь прошла не по коже, как у коня, а внутри, по нервам или что там у меня мелкое, хромобласты или лейкоциты.

Мир чуть дрогнул, едва заметно колыхнулся и замер. Я перевел дыхание, в прошлый раз пространство изгибалось так, что все трепетало, будто нарисованное на тонкой занавеске. Хотя, скорее всего, вряд ли это пространство-время так себя ведет, наверняка я сам так воспринимаю по своей толстокожести…

Гмыр испуганно охнул:

— Землетрясение?

— Для тебя персонально, — сообщил я.

— А тебе…

— Как с гуся вода, — ответил я гордо. — Пойдем, уже полночь. Самое время для сбора травы и… вообще для нечисти.

Он торопливо поплевал через плечо.

— Да что ты все пугаешь?

— Я реалист, — ответил я со скорбным достоинством. — Не витаю. Ибо. Так что вот так…

Он заспешил, все еще держась в пяти шагах. Гора приблизилась, как темный ледокол, луна светит с той стороны, Гмыр вдруг ахнул и ускорил шаг.

— Синюха!.. Трава-синюха!

Я спросил невольно:

— Где ты… Ах да, это же так неплохо…

У подножия горы синеет неширокая полоска, я рассмотрел гордо торчащие прямо в небо веточки кустарника, в самом деле похожего на куст крыжовника. Все верно, на горе, наверное, ничего не растет, там неизвестно что за, если металл или кристалл, то и вовсе…

Гмыр бросился бегом, на этот раз уже я поспешил следом, а он добежал до полосы с чародейской травой, что не трава, рухнул там на колени.

— Это она, — крикнул он, — это она!..

— Погоди, — закричал я, — не ломай…

— Да пошел ты, — огрызнулся он и, выхватив из-за пазухи хитро упрятанный нож, принялся быстро и ловко срезать веточки. — Это же трава-синюха, за нее что угодно дадут…

Я открыл рот, но тут же захлопнул, глупо плямкнув. В руках у Гмыра уже пучок срезанных веток, а если альвы не просто пугали, то с предупреждениями я опоздал. Хотя, конечно, не очень-то и старался, но все-таки предупредил бы, есть в нас такое вот, что сами убить не беремся, а когда дурак сам лезет под падающее дерево, то и хрен с ним…

Он жадно нарезал веток столько, что едва-едва втиснул в сумку, застегнул на деревянные колышки и поднялся с широкой от счастья мордой и сияющими глазами.

— Ну вот, — сказал он победно, — можно возвращаться!

— Я еще не успел, — ответил я.

Он ухмыльнулся.

— Тогда поторопись. Тут поганое место.

— Хорошее, — возразил я. — Ты просто не чувствуешь дивной красоты этих мест! Какие чудовищно прекрасные деревья с этими покрученными ревматизмом ветвями, с какой дивной избирательностью за ворот сыплются жуки и пауки, как чудесно и громко вскрикивают над головой совы, филины и прочие жители ночного леса!..