Вирус - Цзюнь Цай. Страница 19

Вдруг кто-то вошел, и я услышал голос Е Сяо:

– Похоже, дела сердечные…

Я ничего не ответил. Просто долго глядел на него, широко раскрыв глаза.

– Ты что, снова посещал сайт «Блуждающие души древних могил»? Извини, что я все о том же, ведь в новогоднюю ночь надо говорить только о хорошем. – Е Сяо понизил голос до шепота.

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда в чем же дело? – спросил он. Я не ответил.

– Из-за девушки? Я кивнул.

– Опять женщина, – сказал он себе с тяжелым вздохом.

– В твоих словах слышится сочувствие больному. Ты что, болен той же болезнью? – Я наконец нашел в себе силы пошутить.

– Не переводи разговор в шутку. Что было, то прошло. Не желаю вспоминать об этом. А что у тебя? Поссорились?

– Нет. Я сейчас стою перед серьезным выбором.

– Принял решение?

– Нет еще.

Он похлопал меня по плечу и прошептал:

– Все будет хорошо.

Он вышел. Я остался один в комнате. Группа «ASKA» продолжала петь. Под ее аккорды я впервые ощутил себя эгоистом. Я же всегда думаю только о себе и никогда не думаю о других. Все мои раздумья, да и любой выбор, если говорить откровенно, – это всего лишь выбор того, что удобно мне. В полном смятении я размышлял только об одном: нельзя ли после оформления брака с Хуан Юнь потом с ней не разводиться, а превратить фиктивный брак в настоящий и обладать ею? Но мне тут же вспомнился Лу Бай, его страшный, невыносимый для человеческого взгляда труп, выловленный из реки Хуанпу.

Подумал я и о том, что после процедуры развода на мне будет пятно – я навсегда останусь разведенным мужчиной, и найдется ли тогда другая женщина, которая согласится выйти за меня замуж? Как ни скрывай, как ни объясняй – в таком деле ничто не поможет, и мне придется прожить разведенным всю оставшуюся жизнь.

Внезапно я вспомнил о Розе. Как я могу сейчас думать о ней? Все смешалось у меня в голове.

«ASKA» продолжала петь.

Долго ли, коротко ли – я не следил за временем – настала полночь. Мы простились с годом Дракона и приветствовали год Змеи.

Папа азартно, как мальчишка, поджигал хлопушки. Как и к тысячам других семей, счастье Нового года приходило к нам в огне и дыму взрывов, и мы молились о том, чтобы все беды ушли и осталось только счастье.

Я распахнул окно. Мне в лицо дохнуло холодным воздухом, пропитанным запахом горячего дыма. В этом новогоднем дыхании мне вдруг послышался тихий и печальный шепот: «Она – в – подземном – дворце».

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА

Я проснулся особенно рано, гораздо раньше, чем всегда. Украдкой я вытащил из ящика маминого комода свой паспорт и оставил вместо него записку.

Ушел я очень тихо, никого не разбудив.

ТРИДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ

Смотрю на часы: девять часов пятьдесят минут тридцать секунд.

Я стою у входа в районный загс. В нагрудном кармане у меня паспорт и служебное удостоверение. Может быть, требуются еще какие-нибудь документы? Не знаю. Но это и не важно. Сейчас важно только то, что я пришел: я сделал выбор.

Сегодня первый рабочий день. Спешащие на работу люди выглядят утомленными: еще не успели опомниться после бесконечных праздничных дней. Я стою возле входа в загс. Яркое зимнее солнце слепит мне глаза. Неожиданно для себя самого я успокоился.

Ровно десять. Я смотрю на часы: как быстро бежит секундная стрелка. Вообще время идет очень быстро, и не важно чем его измерять – кварцевым механизмом или падающими каплями древних водяных часов. Того, что ушло, уже не вернешь.

Постепенно я весь сосредоточиваюсь на секундной стрелке, обегающей циферблат круг за кругом. Одиннадцать часов. Хуан Юнь еще нет.

Что с ней? Может, ее намерения изменились? А вдруг с ней что-то случилось?

Я стою и жду ее.

Солнце поднялось высоко. Я отрываюсь от созерцания циферблата, чтобы посмотреть на небо. Зимнее солнце не слепит глаза, а лишь приятно согревает лицо.

Двенадцать часов.

«… Я буду ждать тебя у входа в районный загс. Если ты согласишься, приходи к десяти часам со служебным удостоверением и паспортом. Я буду ждать тебя до двенадцати часов, а если не дождусь, то пойду в больницу и сделаю аборт. Я уже договорилась…» – эти слова Хуан Юнь, как магнитофонная запись, без конца крутятся у меня в голове.

Двенадцать часов.

Она так и не пришла. Я вообразил, что она в больнице. Наверное, сейчас принимает таблетки. Что дальше – даже представить страшно.

Ее надо найти.

Ее необходимо найти.

Ни телефона, ни адреса Хуан Юнь я не знал. Я вспомнил о докторе Мо, поколебался и все-таки позвонил в консультацию. Мне ответил милый и приятный для моего слуха голосок Розы:

– Добрый день! Психологическая консультация доктора Мо. Слушаю вас.

– Роза? С Новым годом тебя.

– С Новым годом. Это ты? – Она узнала меня по голосу.

– Да. Здравствуй. Доктор на месте?

– Да, я тебя с ним соединю.

В телефонной трубке раздался противный голос доктора:

– Хелло.

– Доктор Мо? Это я.

– Наконец-то вы позвонили мне.

– Позвольте спросить, не знаете ли вы телефон Хуан Юнь?

– Вы хотите ей позвонить? – Да.

– Что-то случилось?

– Извините, не могу вам сказать. – Я хотел сохранить секрет Хуан Юнь в тайне.

– Сейчас уже поздно звонить ей. Лучше сразу поехать к ней домой. – Доктор продиктовал мне адрес Хуан Юнь.

– Спасибо.

– Не за что. – Мо повесил трубку.

Что он хотел этим сказать? Я не понял. Доктор сказал, что сейчас звонить уже поздно, но посоветовал мне быстрее ехать туда. Неужели он знал, что я непременно поеду? Он что, действительно читает мои мысли? У меня не было времени на размышления. Взяв такси, я поспешил по адресу, который мне дал доктор Мо.

Хуан Юнь жила неподалеку от загса, в переулке старой застройки. Дома в этом переулке со всех сторон окружали современные высотные здания, но, к счастью, милый кусочек старого города сохранился в первозданном виде. Жилые дома в этом переулке – бывшие складские здания. Перед каждым из них – просторный двор, отгороженный от улицы высоким покосившимся забором с большими воротами.

Войдя в огромные ворота, непонятно как висящие на сломанных петлях, я оказался в довольно просторном дворе, который пересекала мощеная дорожка; все остальное пространство покрывал ковер неизвестных мне цветов. В доме жило множество семей. Я поднялся по высокой крутой лестнице, постучал в дверь, которую открыла женщина лет сорока. В ее волосы был воткнут маленький белый цветок, на плечи накинута черная шаль.

– Вам кого? – спросила она, с подозрением глядя на незваного гостя.

– Позвольте узнать, семья Хуан Юнь здесь живет?

– Вы к Хуан Юнь? – растерянно спросила она.

– Да.

– Я ее мама. Входите, пожалуйста. Посреди светлой просторной комнаты – большой стол. На столе – большая черно-белая фотография Хуан Юнь. Фотография в черной рамке. Хуан Юнь, как живая, улыбается мне с нее.

Перед портретом на столе расставлены блюда со свежими цветами и фруктами, синеватым дымком курятся три ароматические свечи.

Я внимательно посмотрел на траурную одежду матери Хуан Юнь, на черную рамку фотографии – и все понял.

Невыразимое словами горе поднялось в моей душе и, словно потоп, заполнило все мое существо. Я молча глядел на портрет Хуан Юнь. Она была великолепна. Должно быть, снимок сделал талантливый мастер в частном ателье. Глаза Хуан Юнь были веселыми и блестящими, чуть подкрашенные губы контрастно оттеняли нежную белизну кожи. Такая старомодная черно-белая фотография была необычайно уместна здесь, в старом доме старого Шанхая.

– Тетушка, могу я поставить свечку Хуан Юнь?

– Спасибо, конечно, можете. Воскурив свечу, я склонил голову и трижды поклонился фотографии Хуан Юнь. Ее мама принесла мне стул, налила чаю и ласково спросила:

– Вы друг Хуан Юнь?

– Да, я также был другом и Лу Бая.

– Ах, Лу Бай! Такой несчастный мальчик. И наша Хуан Юнь такая же несчастная, как и он.