Героев не убивают - Топильская Елена Валентиновна. Страница 41
— Напиши сразу постановление, — предложил он.
— Какой смысл? Все равно надо идти к шефу за санкцией, так что не раньше утра понедельника.
— А доложить в течение суток?
— И провести обыск без санкции? Спасибо, в такие игры я больше не играю.
— А если действительно нужно будет сделать неотложный обыск?
— Все равно. Зачем мне на неприятности напрашиваться?
Царицын заинтересовался этой ситуацией и попытался ее развить:
— Обыск ведь, как написано в законе, можно провести для обнаружения не только предметов, но и людей. Представь, что в квартире — разыскиваемый преступник; пока ты ездишь за санкцией, он уйдет или, того хуже, передушит других людей, находящихся в квартире. И что, ты потащишься на другой конец города за санкцией?
— Теперь — да.
— Но это же абсурд!
— А если я полезу в квартиру с неотложным обыском, меня накажут. Да чего там, уже наказали.
— Какая ерунда, — фыркнул он, — Идешь в суд и обжалуешь взыскание.
— А куда я иду после суда, ты подумал? Ты думаешь, мне дадут работать после этого? Все, хватит обсуждать беспредметные вещи.
Мы договорились, что Царицын заедет ко мне утром после выходных за постановлением, сделает обыск, а после этого мы возьмемся за Розу Петровну. При этом он намекнул, что вот у них следователи всегда составляют планы расследования, а не пытаются удержать все в голове, так исторически заведено в их солидном учреждении, что и обусловило его солидность и незыблемость. А я в ответ на этот выпад мстительно подумала, что в их солидном заведении клюют на непроверенную информацию, кидаются обкладывать со всех сторон лиц, непричастных к совершению преступления, случайно попавших в поле зрения правоохранительных органов (хотя этот упрек скорее адресовался к Крушенкову, но очень хотелось подумать какую-нибудь гадость про Царицына, а больше ничего на ум не приходило). И раз они такие солидные специалисты, то пусть они до посинения составляют планы расследования и учат следователей жизни. А я уж, как безответственный, не приученный планировать свою работу сотрудник абсолютно несерьезного учреждения, в подходящей мне компании охла-мона Кораблева, займусь не важной личностью — молодым любителем оружия с изуродованным лицом по имени Федор Пальцев.
Из ФСБ я поехала в прокуратуру и позвонила Кораблеву. Он, маясь от безделья, тут же прискакал и даже любезно предложил отвезти меня в лагерь к ребенку. «По дороге и поговорим», — сказал он. Рассчитав, что бывший муж часам к семи как раз покинет лагерь, а я раньше и не приеду, я оседлала кораблевскую машину, и мы поехали за город.
Когда я рассказала Леньке про мальчика-пиротехника Феденьку Пальцева, Кораблев воодушевился.
— Ну так сейчас осталось дело техники, — заявил он. — Адресочек у нас есть, я быстренько включу мероприятия, через недельку будем все знать. Главное, майору Царицыну поменьше говорить об этом.
— Лень, — попросила я, — можешь мне на вторник вызвать вдову Вострякова? Я тебе адрес скажу, заедь к ней, а? Не хочу ее вызывать по телефону.
— Не уверены в своем телефоне? Это правильно. Заеду, конечно. Что еще?
— Еще хочу тебя попросить сопроводить меня в магазин, торгующий ВАЗами…
— Ночными? — подозрительно спросил Кораблев.
— Машинами, — уточнила я. — Хочу провести следственный эксперимент.
Пусть мне поставят в один ряд «девяточки»: серую, синюю, зеленую и «балтику» с «муреной».
— Что, собрались тачку покупать? Дело хорошее, только «балтика» и «мурена» — уже устаревшие цвета.
— А мне нравятся. Хочу притащить туда гаишника, который видел, как увозили мадам Масловскую. Пусть посмотрит, может, выберет цвет машины, на которой его отвлекали. Он говорил, что выехал мужик на «девятке», только он цвет плохо запомнил. Вдруг, если увидит несколько цветов, выберет нужный?
— А зачем это надо-то?
— Как зачем? Раз уж у нас появилась в поле зрения «девятка», надо проверить…
— Надо так надо, — добродушно согласился Кораблев.
Нет, я его решительно не узнавала. В воскресенье, поставив на самое видное место коробочку со сказочным цветком с острова Сицилия, я занялась домашней работой. От нее меня оторвал телефонный звонок моего бывшего сожителя Стеценко. Он предлагал прогуляться, поскольку погода уж больно хорошая.
— Как интересно, — задумчиво сказала я. — Тебе не с кем прогуляться?
— Может, я хочу прогуляться именно с тобой.
«Почему бы нет», — подумала я, соглашаясь на прогулку.
Прогулка прошла удивительно плодотворно.
Смотря на Стеценко, я поражалась тому, насколько правильно сказано про «сердцу не прикажешь». А я-то думала про себя, что мне не угрожают страсти роковые и что никогда мои эмоции не окажутся сильнее разума. Вот идет рядом со мной человек, с которым — я точно знаю — я уже ни за что не смогу жить вместе, и забыть которого — это я знаю так же хорошо — я не смогу никогда.
За время этой совместной прогулки я убедилась, что кардинальных изменений в мировоззрении Александра Стеценко не произошло и он по-прежнему искренне не понимает, за что же я с ним так обошлась.
«Ну и хорошо, — подумала я, когда Стеценко прощался со мной у двери моего подъезда, наверняка ожидая приглашения войти. — Клин клином вышибают.
Возьму и уеду в Италию… Уеду и буду до конца дней своих, вспоминать Сашку, потому что лучше, чем он, меня никто никогда не понимал». Мне вдруг показалось, что за то время, которое мы в разлуке, мы каким-то волшебным образом прожили пятнадцать-двадцать супружеских лет, привыкнув друг к другу, врастя друг в друга корнями; ушло сексуальное влечение, взамен которого осталась всепоглощающая нежность, дружеские чувства и сознание того, что ближе этого человека у меня на свете никого нет. Но хоть и ушло влечение, я прекрасно знала, что если я буду медлить, то дело кончится приглашением в гости. Я попрощалась и вошла в парадную.
В понедельник, прихватив Кораблева, я заехала домой к инспектору ДПС, на глазах которого разыгралось похищение. И мы отправились в автомагазин, где к нашему приезду уже была готова декорация.
Инспектор заметно нервничал. Бегая вдоль ряда машин, он все время беспомощно оглядывало» на меня и снова переводил взгляд на разноцветные машинки. Наконец, покрывшись потом и сведя брови, он показал на «девятку» сине-зеленого цвета, в паспорте которой значилось, что этот цвет гордо называется «мурена». Что и требовалось доказать, — посмотрела я на Кораблева. Он кивнул.
Мы быстро оформили протокол, завезли домой инспектора, и я поехала изучать медицинские документы, с таким трудом привезенные из квартиры доктора Вострякова.
Я быстро нашла там историю болезни Игоря Горбунца. Конечно, Востряков наверняка оформил липовую историю, чтобы оправдать пребывание больного в стационаре, но где-то он должен был фиксировать ход лечения от наркомании.
Странно только, что он не уничтожил эти документы; хотя, с другой стороны, он же не готовился заранее к самоубийству, все произошло внезапно. Не до этого ему было.
Нашла я и карточку Масловской. Но, заглянув в нее, поняла, что мне нужно разбирать эти документы вместе с медиком, одна я не справлюсь. Моих скромных познаний в медицине хватило на то, чтобы определить — Масловскую лечили не от гинекологических заболеваний. А вот от чего? От наркомании или от СПИДа — лучше спросить у врача. Появился повод снова увидеться со Стеценко.
Конечно, он не отказался мне помочь, и я потащилась в морг вместе с карточками. Решив не унижаться перед шефом и милицией в поисках машины, я вызвала такси.
Посмотрев на меддокументы, Стеценко порадовал меня заявлением, что тут работы не на один день. «Интересно, — подумала я, — это действительно так, или он просто ищет способ продлить наше общение?» Как бы там ни было, эти карточки меня серьезно интересуют. Я составила себе список фамилий, которые встречались в этих документах, попросила Стеценко посмотреть карточки получше, заверив, что завтра я заеду за результатом, и уехала в прокуратуру. Мне нужно было подумать.