Героев не убивают - Топильская Елена Валентиновна. Страница 6

«Хороший вопрос работнику прокуратуры, на территории которой произошло похищение», — подумала я.

— Я так думаю, что это она сама все инсценировала. Сука она первостатейная.

— Роза Петровна, — деликатно прервала я ее, — прошу извинить, но у меня много работы. Я могу чем-то быть вам полезна?

— Да, простите. Я все поняла, — откликнулась Роза Петровна. — Извините, что задержала вас. Приятно было поболтать. Значит, так: на жалобу можете не отвечать; по делу меня уже допрашивали, я все, что знала, сказала. Телефон мой в деле есть. Звоните, может быть, это я вам буду полезна.

Когда она вышла, я покрутила головой, дивясь, какие характеры подсовывает следственная практика, и полезла в мусорную корзину за изгаженной жалобой. Расправив ее, я с тоской подумала, что, к сожалению, оставить ее без ответа я не могу, не положено. Написав три слова, я отнесла ответ Зое в канцелярию и собиралась было вернуться к себе, но тут из своего кабинета высунулся шеф.

— Вы тут? Зайдите, — коротко распорядился он и скрылся за своей дверью.

Я послушно пошла следом, но остановилась у входа. Прокурор шумно уселся в свое кресло и стал барабанить пальцами по столу. Я терпеливо ждала.

— Ну?! — наконец прервал он молчание.

— Вы про похищение?

— Ну а про что же еще?!

Мы оба помолчали.

— Городская телефоны обрывает, — пожаловался шеф. — Все про это похищение спрашивают. Я уж начальнику РУВД дал команду, если кто-то где-то — сразу мне доложить… Вы ничего не знаете?

— Владимир Иванович, — я оторвалась от притолоки, — а что, в городской прокуратуре тоже ничего не знают?

— С утра звонить начали, не было ли заявления, — шеф вздохнул. — Я уж, грешным делом, подумал, не в ФСБ ли заявление, но тогда в горпрокуратуре знали бы…

— Владимир Иванович, а откуда пресса узнала? Если заявления не было?

— Сам голову ломаю. Либо видел кто…

— Либо информация просочилась. Если ее украли с целью выкупа, то сообщили только мужу, Масловскому. Значит, от него «потекло» или из его штаба.

— А если от похитителей?

— А зачем? Им-то зачем?

— Мало ли… Может, они побоялись прямо на него выходить, решили объявить о похищении через прессу. Да вы присядьте.

— А вот интересно, — задумалась я вслух, присаживаясь к прокурорскому столу, — если они хотели через прессу довести до сведения Масловского факт похищения его жены, значит, они организовали присутствие на месте происшествия какого-нибудь ангажированного журналиста, от него информация и пошла.

— Поди сейчас найди, от кого информация пошла, — проворчал шеф.

— Владимир Иванович, сейчас еще не поздно установить, кто первый подал сигнал. Если бы это был анонимный звонок, то и ТВ, и радио трубили бы об этом.

А поскольку они ссылаются на информированные источники, а в правоохранительных органах на сегодняшний день таких нет — то это только свои журналюги…

— Угу, — кивнул шеф. — А дальше-то что? Что в городскую сообщать?

— А чего от вас-то хотят? Заявления о похищении не поступало…

— Мария Сергеевна, а вы что, забыли про статью сто восьмую УПК?

Публикации в средствах массовой информации тоже считаются заявлением о преступлении и подлежат проверке.

— Вы хотите провести проверку? — уставилась я на шефа.

— Ну а что еще делать, — вздохнул он, отводя глаза. — Если все СМИ сообщают о том, что похищена жена руководителя топливного холдинга Масловского, — это повод к возбуждению уголовного дела. Мы обязаны это проверить.

— Даже если он сам молчит?

— А он может молчать по вполне понятным причинам. Почему родственники похищенных скрывают от правоохранительных органов случившееся? Боятся повредить тем, кого похитили.

— Та-ак. — Я откинулась на спинку стула. Мое предназначение в этой комбинации открылось мне со всей очевидностью. — Мне что, приступать? — обреченно спросила я.

— Да, Мария Сергеевна, идите, запишите в книгу учета происшествий и приступайте. Мне доложите к концу дня.

— К концу дня?! — ужаснулась я, — Вы что, думаете, что я сегодня успею что-то сделать? Да я до Масловского неделю добираться буду…

— Не прибедняйтесь, Мария Сергеевна, — шеф махнул на меня рукой. — Ваши связи в РУБОПе вам помогут.

— Владимир Иванович, да им не до этого сейчас. Вы же знаете, РУБОП расформирован, их всех вывели за штат.

— Ну, значит, используйте ваши связи в среде организованной преступности, — отмахнулся шеф.

— Вы за кого меня принимаете? — возмутилась я, но шеф замахал обеими руками.

— Найдете, как на Масловского выйти. Все, за работу, за работу.

— А телевидение? — упиралась я.

— Что телевидение?

— Как мне с ними разговаривать?

— Послушайте, что вы как маленькая? — Шеф насупил брови. — Все, хватит языком болтать, работайте. Идите, идите. — Он быстро вынес свое грузное тело из-за стола и буквально вытолкал меня за дверь.

— Но, Владимир Иванович…

— Все, все, я сказал.

Дверь прокурорского кабинета захлопнулась, я осталась в канцелярии, растерянно глядя на Зою.

— Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.

— Давай заявление, зарегистрирую. — Зоя протянула руку.

— Зарегистрируй как заметку в печати.

— Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. — Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?

— Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. — Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.

— Угу, — язвительно откликнулась Зоя, — а Горчаков?

— Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.

По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:

— Представляешь, поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что.

— Я не понял, Швецова, — Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. — Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?

— В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.

— Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, — донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.

Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре — толстые кирпичные стены, и даже в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, — подумала я, — меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные утлы рта, и главное — тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет?

Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».

В РУВД меня уже встречали. Шеф (спасибо ему большое) позвонил начальнику управления, попросил помочь. Начальник с истинно руководящим радушием принял меня как человека, на которого он теперь может свалить собственные проблемы. Ему тоже пришлось несладко — главк замучил его требованиями разобраться с похищением. Мы с ним работали в одном районе сто пятьдесят лет, я его помню простым опером, а он меня — стажеркой.

Потом он стал замом начальника отдела уголовного розыска, потом начальником, а там и до главы РУВД дослужился. Но те, кто работал операми, остаются операми до самой смерти, хоть они разначальники, хоть генералы или адмиралы.

Усадив меня в кресло в комнате отдыха, примыкающей к его кабинету, начальник РУВД достал из холодильника бутылку минералки.