Своих не сдаю - Михайлов Максим. Страница 26

— Ну что Вы… Какие могут быть счеты, мы же офицеры… Вот только помочь не могу, нет правда, действительно не могу… Дело в том, что не моя прерогатива, я к генералу без прямого вызова не ходок, а такой вызов еще когда будет, может и несколько месяцев Ваш отчет пролежать… — и видя, что отчаявшийся нарочный уже готов согласиться даже на такой срок поспешно добавил: — А то и целый год, всякое может быть… Это Вам надо все же с адъютантом договариваться…

— Да пробовал уже, — махнул рукой полковник. — Куда там договариваться?! Гордый, на сраной козе не подъедешь…

Виктор Сергеевич, не сдержавшись, все же фыркнул в кулак. На сраной козе! Эх, сапог ты, сапог неотесанный…

— Ну Вы попробуйте с ним как-то по-человечески пообщаться… Душевнее, что ли… Спросите, к примеру, эдак с намеком, какой марки коньяк он предпочитает в это время дня, да и презентуйте бутылочку…

— Коньяк? В это время дня? — у полковника так комично отвисла челюсть, что Виктор Сергеевич вновь еле сдержался.

— Ну а как Вы хотели? Это же Москва!

— Москва, блядь! — сплюнул ставший уже совершенно пунцовым полковник и круто развернулся на каблуках. — Окопались тут, уроды!

— Не стоит плевать у меня в кабинете! — ледяным голосом произнес в удаляющуюся широкую спину оскорбленный в лучших чувствах Виктор Сергеевич.

Хлопнула отделанная пластиком под дерево кабинетная дверь и даже сквозь неплохую звукоизоляцию долетела до Виктора Сергеевича длинная матерная тирада полковника единственным более-менее приличным словосочетанием из которой были незабвенные во все времена «крысы тыловые».

Виктор Сергеевич осуждающе покачал ему вслед головой и вновь вернулся к прерванному визитом полковника чрезвычайно важному занятию. Он оформлял свой план индивидуальной работы. Данный документ был любовно зашит в те самые красные корочки столь милые генеральскому сердцу, написан от руки красивым, практически каллиграфическим почерком и ярко раскрашен красными, зелеными, синими цветами. Посвященным было известно, что красным цветом штрихуются дела полностью выполненные, зеленым — по каким-либо независящим от исполнителя причинам перенесенные на следующий месяц, синим — вовсе заваленные, естественно тоже не по вине исполнителя. Оформление подобного плана было работой кропотливой и творческой, занимало как правило две трети рабочего времени, но любая проверка, сунься она вдруг к Виктору Сергеевичу ни за что не нашла бы к чему придраться, а начальники просто млели от того, что под их чутким руководством служит такой исполнительный офицер. Естественно, план был чистой липой, но доказать это было практически невозможно, разве что действительно подсчитать количество человеко-часов необходимых на его создание и оформление и вычесть их из общего рабочего времени. Нехитрый подсчет показывал, что начальник отдела по работе с личным составом, управления воспитательной работы воздушно-десантных войск на собственно претворение в жизнь запланированного тратит едва ли треть своего служебного времени. Но такая мысль в штабе никому прийти в голову просто не могла, на то он и штаб, чтобы не искать простых путей и решений. Виктор Сергеевич любил брать с собой план при выездах для инспекций и проверок в войска, там он заранее предвкушая свое торжество, с подковыркой спрашивал какого-нибудь в несчастную минуту попавшегося под руку замордованного учениями, тревогами, стрельбами и обслуживанием техники комбата:

— А покажите-ка, милейший, свой план личной работы на этот месяц!

И когда на свет извлекалась помятая, наперекосяк написанная шариковой ручкой, лишь бы отвязались придурки штабные, бумажка, Виктор Сергеевич закипал праведным гневом.

— Вот откуда все идет! Вот! Рыба гниет с головы! Что это за план? Что это за план, я Вас спрашиваю?! Это грязная, сортирная бумажка! Как Вы только можете?! Вы же офицер! Командир! Что уж тогда спрашивать с подчиненных?!

В кульминационный момент из специальной кожаной папки извлекался собственный план.

— Смотрите! Смотрите и учитесь! У меня, полковника из штаба рода войск, план как на картинке! Или Вы считаете, что полковник должен себе план готовить, а Вам это не обязательно?

— Да, вот… Ну… — краснел и бледнел под грозным взглядом проверяющего комбат, честно отпахавший несколько командировок на чеченскую войну, последний раз бывший дома неделю назад, потому что ночевал в казарме, готовясь к этой вот проверке, точно знающий, что требуемая от него бумажка пишется просто в угоду большим звездам и на хер на самом деле никому не нужна, поскольку не имеет никакого практического значения. Наконец он решался и, собравшись с духом, выпаливал: — Времени не было, товарищ полковник, неделю как пришли с полевого выхода, надо было технику обслужить, вооружение проверить…

— Что?! — перебивал его истерическим визгом Виктор Сергеевич. — У начальника отдела штаба есть время! А у командира батальона, видите ли, его не хватает! Вы что, сильно заняты?! Может быть, Вы просто не в состоянии справиться со столь высокой должностью?! Может надо поставить вопрос о назначении Вас на должность с меньшим объемом работ?!

Комбат, вовремя вспомнив, что плетью обуха не перешибешь, а все штабные один черт дебилы полные, потому объяснять им что либо, только время зря тратить, тупо замолкал, опустив голову и внимательно рассматривал носки своих говнодавов с высоким берцем, сравнивая их с точеными остренькими мысками модельных туфелек проверяющего. В процессе этого изучения он многократно и с потрясающим разнообразием посылал в душе придурка-полковника в такие дальние и заповедные места, что выскажи он все это вслух, изрядно удивил бы любого знатока русской словесности красотой и богатством чрезвычайно образных оборотов.

Виктор Сергеевич покричав для порядка, еще немного выдыхался и, наконец-то, отпускал исстрадавшуюся грешную душу комбата на покаяние, в глубине души торжествуя победу и ликуя: «Проняло, небось! Будет теперь знать, как вместо планов отписки подсовывать!» Уходил от своей жертвы он абсолютно счастливым. Но поскольку по характеру своему был злопамятен и мстителен, все равно по окончании проверки, что традиционно отмечалось за накрытым командиром проверяемой части столом, иногда в ресторане, иногда в баньке, частенько в компании с молодыми разбитными не то связистками, не то поварихами, он все же в подходящий момент строго пожевав губами, ронял вроде между делом фразочку, для напряженно ловившего все нюансы поведения проверяющих командира:

— А этот-то у тебя, Степаныч, как его там? Комбат, который… Борзоват, борзоват, грубил мне, возражать пытался… Я-то его, конечно, мигом построил, но ты его, Степаныч, подтяни, а то совсем он что-то…

Командир мелко понятливо кивал и клятвенно обещал разобраться с наглым офицером по всей строгости. Тогда Виктор Сергеевич успокаивался окончательно и мог уже с чистой совестью предаться удовольствиям, что обещали щедро накрытый за счет сэкономленных солдатских паек стол и зазывно улыбающиеся связистки.

Виктор Степанович, от старательности высунув язык и осторожно водя по очередной клеточке плана красным маркером, свидетельствующим о выполнении какой-то там задачи, довольно улыбнулся, вспомнив последнюю проверку. Эх, хорошо погуляли! Даже рука дрогнула, и жирная красная линия легла у границы клетки, чуть-чуть захватив соседнюю. Это был вопиющий непорядок. Виктор Сергеевич с неодобрением глянул на дело своих рук. Настроение стремительно портилось. В довершение всех бед задребезжал телефон.

— Столяров, — буркнул, как плюнул, в мембрану Виктор Сергеевич.

Вообще-то по принятым в Вооруженных Силах правилам он должен был полностью назвать свое подразделение и звание, но в штабе царил несколько другой этикет.

— Зайди ко мне. Пулей! — сухо прошелестела трубка, тоже совершенно против правил, гадай теперь к кому и зачем идти.

Но человек на том конце провода был искренне уверен, что все нижестоящие должны узнавать его просто по голосу, потому не стал утруждать себя формальными представлениями. В данном случае он был прав, поскольку являлся прямым начальником Виктора Сергеевича и начальником всего управления воспитательной работы генерал-майором Меркуловым.