Дамы с заначкой - Чацкая Ангелина. Страница 35

Валерия сидела в кресле, уставившись в одну точку. На низком журнальном столике стояла едва начатая бутылка виски. Обычно Привалова не пила крепкие напитки, предпочитая сухие вина, но сейчас ей хотелось напиться до бесчувствия…

Не думать, не слышать и, главное, не помнить того, что случилось два часа назад. Пока ничего не получалось, яркая в мельчайших подробностях картинка стояла у нее перед глазами… В бокале уже давно растаял лед. Она не глядя протянула руку, отпила несколько глотков и снова оцепенела, держа бокал в руке. Словно ледокол прошел через ее жизнь, круша, как хрупкий лед, надежды на счастье и оставляя за собой лишь черную пугающую глубину вод…

Время от времени в ее мозгу вспыхивала мысль о том, что нужно что-то сделать… Вспыхивала и гасла. Валерия как-то сразу оплыла в кресле, ничто не напоминало ту энергичную и жизнерадостную женщину, которую она видела в зеркале утром. В комнате стало совершенно темно, ее стало знобить, но пить больше не хотелось. Побелевшими от напряжения пальцами она все еще держала бокал. С трудом разжав пальцы, она неловко поставила его на край столика, но не рассчитала, бокал со звоном упал на пол. Валерия щелкнула выключателем, неяркий свет выхватил из темноты небольшой кусок пола возле журнального столика. Стакан разбился пополам. «Как странно…Две части одного целого, а уже не склеить». Она подумала, что над женщинами в их роду висит какое-то проклятие, поэтому не находят они счастья в личной жизни. Не была исключением и ее любимая бабушка.

Наталья Игонина вышла замуж рано. Как только закончила ремесленное училище, и на ее пути возник тихий неприметный слесарь Степан Шапошников. Он работал на том же заводе, на который Наташа пришла сразу после училища.

В тридцать шестом у них родилась дочь Анна, жизнь начала налаживаться. Но в сорок первом Степан ушел на фронт, а через год в Екатеринбург пришла похоронка. Наталья работала на заводе, день и ночь делая снаряды, маленькая Аня спала тут же в цеху, свернувшись калачиком на матери иском тулупе. Закончилась война, и у людей наконец-то появились надежды на лучшую жизнь. В конце сороковых годов к ним в заводской поселок по направлению комсомола прибыла молодежь с Кубани, веселые хлопцы и девчата, говорящие на таком родном для Наташи наречии, что сердце у нее больно сжалось. Егор Демин, кудрявый механик, сразу положил глаз на зеленоглазую красавицу Наталью. Аньку он принял как родную, а через два года увез жену в Краснодар. Так Наталья Игонина вернулась домой. Город она не узнала, только старый центр напоминал ей тот Екатеринодар, по которому она гуляла с матерью. Общих детей у Егора и Натальи не было. Егор начал пить. Наталья целыми днями пропадала на работе. В четырнадцать лет у Анны обнаружили туберкулез. Врачи сказали, что ребенку необходимо усиленное питание. Чтобы вы лечить дочь, Наталья устроилась санитаркой в больницу, а в редкие свободные дни ездила на сезонные работы в поля. Судьба сжалилась над бедной женщиной, и болезнь отступила. Годы шли", похожие один на другой, муж спивался, дочь взрослела и вовсе не радовала мать. Наталья не замечала в своем ребенке стремления состояться, вырваться из этой бесцветной жизни. Тихая Аня часто лгала, училась плохо и не старалась хоть чем-то облегчить жизнь своей матери. Закончив семь классов, она стала работать официанткой в ресторане железнодорожного вокзала, где и познакомилась однажды со своим будущим мужем, неоцененным артистом ростовской филармонии. Уже после того как она привела его в маленькую квартирку своих родителей, выяснилось, что из филармонии его выгнали, а искать другую работу ему не позволяла его артистическая натура. Беременность Анны роковым образом сказалась на ее слабом здоровье: снова напомнил о себе туберкулез, и она умерла оставив десятидневную малышку Валерию (такое имя выбрал артист Привалов) на руках у Натальи. По хоронив дочь, Наталья выгнала из дома никчемного зятя и посвятила себя крошке Рябушке.

Когда яркое солнце начало проникать сквозь задернутые портьеры, Валерия уже знала, какой шаг она сделает дальше.

23

Арчибасов бесстрастно наблюдал за воробьями, весело толкавшими друг дружку в борьбе за лакомый кусочек. Ксюша стояла на ступеньках и крошила на землю овсяное печенье. Анатолий пустился в рассуждения: "Вот у птичек жизнь: толкайся, дерись, дергай перья, никто тебе ничего не скажет, не осудит. Наоборот, уважают, мол, кто съел, тот и хозяин жизни, у него и кусок пожирнее, любая самка готова с ним гнездо разделить. А люди… Выдумывают себе какие-то идеалы, любовь… Чушь все это! Ну привел эту Верку!

Господи, что тут такого? Мужик я или не мужик?

Радоваться надо, что здоровья хватает, а не глаза закатывать. Черт ее принес, эту рыжую дуру! Не могла задержаться на работе, как обычно? И не пострадала бы морально". Он хихикнул, вспомнив лицо Валерии, увиденное им в дверях спальни через Веркино плечо. «Обалдела! А думала небось, что меня можно с потрохами купить за какую-то паршивую тачку и компьютер? Не на того напала, да и что это за размах? С такой фигурой и рожей еще сюсюкает: „Ах, котик, ах, зайчик, иди к своей девочке!“ Девочка — трехдюймовочка! Приобрела, как мебель! Да что там мебель — как плюшевого мишку на кровать! Лежи, милая игрушка, ожидай свою хозяйку, она бизнесом занимается, она устала, сделай ей массаж…» Анатолий в ярости сжал сигарету, которую собирался прикурить. Раскрошив ее в ладони, стряхнул табак на пол, достал новую и прикурил от дорогой золотой зажигалки, подаренной Приваловой. «Чтобы мой котик мог дать мне прикурить красиво!» Господи, сама же не курит, а пыталась изображать томную барышню с тонкой сигареткой в толстых пальчиках!"

Арчибасов сжал зубы. Все же до чего гадко на душе! Он вспомнил; как ушел из квартиры Валерии, выпихнув сначала Верку. «Мы еще увидимся?» — пыталась навязаться ему та. Он ничего не ответил, просто вытолкнул ее на лестничную площадку и захлопнул дверь. Таких Верок у него было и будет, стоит только пальцем поманить…

Арчибасов раздавил окурок в пепельнице и сунул в рот следующую сигарету. Нет, он все-таки дурак! Он думал об этом и в гостинице, куда пошел переночевать, чтобы не идти домой и не объяснять ничего матери, которую он не видел уже больше месяца. Он дурак, что привел Верку в квартиру Приваловой, надо было к ней пойти, звала ведь. Нет, захотелось покрасоваться, похвастаться, мол, какие мы, вам нечего и мечтать!

А Верка-то и в постели ничего из себя не представляет! Та же Привалова лучше, засиделась в девках, не сдерживает себя, боится не угодить…

Боже, какой идиотизм! Анатолий застонал от бессилия. Надо же было так подставиться…

Занятый своими мыслями, он и не заметил, как Ксюша вошла в кабинет. Ей пришлось дважды окликнуть его:

— Анатолий Георгиевич, к вам посетитель.

Посетительница, — уточнила секретарша и улизнула, как-то смущенно улыбаясь.

— Кто? — запоздало спросил он, но Ксюши уже и след простыл.

— А кого ты еще ждешь? — На пороге стояла Валерия в ярко-красном костюме, который он помнил по ее прошлому визиту в их офис больше месяца назад.

«Лицо бледноватое, веснушки горят, но держит себя в руках», — невольно отметил Анатолий.

— Тебя я действительно не ждал, я не думал… — начал он.

— Это я уже заметила, что ты не способен думать, — ответила Валерия. — Ничего, зато ты будешь вспоминать, чего лишился из-за своей глупости и похоти! Ты, наверное, думал, что я тебя осыплю золотом за твою красоту? Думаешь, я не раскусила тебя, не поняла, что ты был со мной лишь из-за денег? — Валерия чеканила слова, дрожа в душе от обиды, боясь на самом деле, что он заметит ее неуверенность, ее желание услышать от него объяснение, которое она смогла бы посчитать приемлемым, чтобы простить его. Анатолий молчал и глядел на нее. — Что же ты не забрал свои любимые вещи? Или ты собираешься ходить в тех обносках, в которых я тебя подобрала? Как же ты подцепишь другую богатую дуру? Тебя же в приличное место испустят в твоем секонд-хэнде! Ты ведь привык к шелку и атласу, к дорогому парфюму! Вот я тебе все и привезла! Она пнула ногой чемодан, который раскрылся, изрыгнув из своих недр разноцветный ворох.