Шаманские техники личностных изменений. Опыт превращений - Перкинс Джон М.. Страница 7

Пустыня Ирана. ФОТОГРАФИЯ АВТОРА

Вечером, после возвращения с роскошного фуршета в отель «Интерконтиненталь», я нашел под дверью записку. Я был поражен, взглянув на подпись: ее прислал человек по имени Ямин. Хотя мы никогда не встречались, меня предупреждали о нем. «Радикал» — так мой друг из министерства планирования отозвался о нем.

— Утверждает, что писатель, но числится в черном списке шаха. Я уверен, что он — коммунистический шпион.

Написанная красивым почерком записка приглашала встретиться с Ямином в одном из ресторанов, если я «заинтересован в изучении другой стороны Ирана, той, которую не признает наш шах, но на которую вам обязательно следует обратить внимание. К этому вас должны обязывать моральный долг и обыкновенное любопытство, которое вам, я уверен, присуще».

Я не мог противостоять искушению встретиться с этим загадочным человеком, но никому ничего не сказал. Я вышел из такси у высокого забора вокруг частного дома в фешенебельном квартале «Северный холм». Когда дверь открылась, меня приветствовала красивая иранская женщина в длинном черном платье с золотой вышивкой.

— Вы наш гость, — сказала она, кланяясь. — Добро пожаловать. Следуйте за мной.

Я вошел, но вместо того, чтобы оказаться во внутреннем дворике, увидел перед собой темный коридор, освещенный только парой керосиновых ламп, свисающих с низкого потолка. В конце была тяжелая деревянная дверь. Женщина подвела меня к этой двери и открыла ее. При виде внутреннего убранства этого помещения у меня перехватило дыхание. Вся комната сверкала как бриллиант, и на мгновение я был ослеплен сиянием. Когда мои глаза привыкли, я увидел, что подобный эффект производили стены, покрытые перламутром с вкраплением синих, зеленых и красных камней. Комнату освещали белые свечи в резных канделябрах. Столов было не больше десятка. Каждый был покрыт мозаикой из драгоценных камней, перламутра и кристаллов. Примерно половина столов была занята.

Не успел я прийти в себя, как уже жал руку высокому темноволосому мужчине в вечернем костюме. Его усы и улыбка напомнили актера, популярного во времена моего детства, чье имя я не мог вспомнить.

— Я — Ямин. Счастлив познакомиться с вами, мистер Перкинс, — вежливо произнес он. — Спасибо. Спасибо за то, что нашли в своем плотном графике время для встречи со мной. Я так много о вас слышал.

Его язык представлял собой смесь английского и фарси. После того как мы присели, я спросил, как он узнал обо мне, добавив, что играю во всем этом деле крайне незначительную роль.

Он покачал головой: — О, нет, мистер Перкинс. Вы слишком скромны, очень молоды, но при этом работаете в той достопочтенной группе консультантов, которую собрал шах. Вы еще, я полагаю, не до конца поняли политику компании. Возможно, вы недооцениваете силу своей позиции и своей страны.

Я чувствовал неприятное смущение. Дело в том, что я в свое время вступил в «Корпус Мира», только чтобы избежать призыва в армию и отправки во Вьетнам, и теперь был среди этой «достопочтенной группы» исключительно благодаря случайной встрече в эквадорском городке Сукуа. Я был скромен не без причины и никогда не питал иллюзий относительно своей исключительности или влиятельности. Я все же спросил, в чем же, по его мнению, заключается «сила» моей позиции.

— Я думаю, что вы очень хорошо знаете, что руководства наших двух стран намерены изменить эту землю. Не является особым секретом, что ваше правительство обладает здесь неограниченной властью.

Я спросил: все ли из этих необратимых изменений являются только изменениями к худшему.

Он помедлил. — У нас есть пословица, гласящая, что цвет песка зависит от того, где стоит наблюдатель. Я уверен, что у вашей страны есть причины желать превращения моей культуры в подобие вашей, — сказал он, глубоко вздохнув. — Пустыня — это символ подобного превращения. Ее озеленение — это гораздо больше, чем просто возрождение сельского хозяйства.

— То есть вы выступаете против проекта озеленения пустыни? Он мягко улыбнулся, но не без иронии. — Как я уже сказал, пустыня — это символ. Но простите это отступление. В конце концов, мы здесь, чтобы кушать.

Он склонил голову самым благовоспитанным образом, что, как и многое другое в его облике, противоречило маске бунтаря и радикала.

— С вашего разрешения, я закажу на нас обоих. Познакомить вас с настоящей персидской кухней — честь для меня.

Он подозвал официанта. Сделав заказ, он снова повернулся ко мне: — Мистер Перкинс, позвольте задать вопрос: что послужило причиной уничтожения культуры коренных жителей вашей страны — индейцев?

— Многое: жадность белого человека, желание завладеть новыми территориями, лучшее вооружение, в конце концов…

— Да. Правильно. Все это так. Но не было ли основной причиной разрушение окружающей среды? Как только леса были вырублены, а бизоны истреблены, как только племена были загнаны в резервации, не разрушилось ли основание их культуры? Видите, здесь происходит то же самое. Наша естественная среда — пустыня. Проект озеленения пустыни угрожает не больше и не меньше разрушением нашей культуры. Как мы можем это позволить?

— Но идею подали ваши люди. Он фыркнул. — Шах — всего лишь марионетка вашего правительства, пешка в глобальной игре капитализма против коммунизма. Настоящий перс никогда ничего подобного бы не позволил.

— Они говорят, что этот регион был когда-то плодородным. — Чистая выдумка. Предлог изменить окружающую среду, превратить ее в то, что вы хотите видеть, сделать так, чтобы она была похожа на американские прерии. И окончательно уничтожить нашу самобытность.

Начали подавать блюда. Мне тогда казалось, что я имею некоторое представление о персидской кухне, но ничто из того, что я пробовал прежде, не могло сравниться с сырами, фруктами, соусами и бараниной, которые принесли. Однако Ямин не позволил еде мешать разговору.

— Мы люди пустыни, — сказал он, — и очень гордимся своим наследием. Заберите у нас пустыню, и мы станем ничем. В глубине души мы все еще бедуины. Тысячи тегеранцев проводят отпуск в пустыне. Вы, скорее всего, не знали об этом? Но это правда. У многих есть шатры, в которых может поместиться целая семья, — некоторые являются бесценными семейными реликвиями. Свои отпуска мы проводим именно там.

Мне вспомнился огромный церемониальный шатер в Персеполисе, древних руинах, которые были сосредоточением могущества обширной персидской империи. Я рассказал ему о своих впечатлениях от этого места.

Ямин улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

Церемониальный шатер шаха. Персеполис, Иран. ФОТОГРАФИЯ АВТОРА

— О, да. Наш шах утверждает, что является потомком Дария и Александра. Это глупость, конечно. Его предки были бедуинами. Церемониальный шатер — очень выразительный символ. Этот символ значит намного больше, чем полагает шах. Зачем человеку, чьи предки были бедуинами, разрушать пустыню? Человеку, предъявляющему права на «павлиний трон», провозглашающему себя «царем царей» нации бедуинов?

Мы — мои люди — часть пустыни. Люди, которыми шах, как он утверждает, правит железной рукой, не просто живем в пустыне. Мы и есть пустыня.

Подняв бокал, он продолжил: — За вас, мистер Перкинс. Я уверен, вы слышали обо мне то, что могло бы отпугнуть малодушного человека. Ваше присутствие здесь — честь для меня. Я пью за вашу смелость.

Он поднес бокал к губам и сделал долгий глоток. — Настоящее персидское. Отличное, на мой вкус! Я бы хотел рассказать одну историю. Надеюсь, вы простите мне эгоистичное поведение.

— Именно за этим я и пришел — услышать от вас «О другой стороне Персии».

— Точно. Ямин помолчал, неподвижно глядя в одну точку, а затем начал свой рассказ. — Когда мне не было еще и десяти лет, я отправился вместе со всей семьей в пустыню на неделю, как и ежегодно. Однако на этот раз отец пообещал показать нечто особенное. Он сказал, что я уже достаточно большой, чтобы узнать секрет пустыни.