Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин. Страница 115

— Вы должны передать пославшим вас, что не может быть и речи о переговорах, пока не будут получены репарации от Аскула, — надменно заявил Скавр. — Сенат не желает вас видеть.

— Аскул — лишь доказательство того, как решительно настроена вся Италия, — ответил глава депутации Публий Веттий Скатон, представитель марсов. — Не в нашей власти требовать чего бы то ни было от Аскула. Это должны решать сами пицены.

— Подобное решение, — сурово сказал Скавр, — принято Римом.

— Мы снова настаиваем на встрече с Сенатом, — сказал Скатон.

— Сенат не намерен встречаться с вами, — непреклонно ответил Скавр.

После этих слов двенадцать посланцев встали и направились к выходу, причем, как заметил Скавр, они вовсе не выглядели удрученными. Прежде чем выйти, Скатон сунул в руку Скавра свернутый документ.

— Прошу тебя, Марк Эмилий, возьми это от имени народа марсов.

Скавр не заглядывал в документ, пока не пришел домой, где писец, которому он доверил письмо, принес его для прочтения. Развернув документ с некоторой досадой, потому что успел забыть о нем, Скавр со все возрастающим удивлением начал разбирать его содержание.

На рассвете он созвал заседание Сената. Филипп и Цепион, как обычно, не удосужились явиться. Однако Секст Цезарь пришел, как и все вступающие в должность консулы и преторы; были все уходящие народные трибуны и большинство новых — при подозрительном отсутствии Вария. Бывшие консулы тоже присутствовали. Подсчитав по головам, Секст Цезарь с удовлетворением заключил, что кворум все-таки собран.

— Вот документ, — сказал принцепс Сената Скавр, — подписанный тремя людьми от имени марсов — Квинтом Поппедием Силоном, который именует себя консулом, Публием Веттием Скатоном, называющим себя претором, и Луцием Фравком, который именует себя членом совета. Я должен ознакомить вас с ним.

Палата загудела. Гай Марий протянул руку к документу, и Скавр передал ему письмо. Его медленно передавали из рук в руки, пока каждый из присутствующих не убедился, что текст подлинный и недвусмысленный.

— Кажется, нам предстоит война, — произнес Марий.

— С марсами? — удивился великий понтифик Агенобарб. — Когда я говорил за Коллинскими воротами с Силоном, он сказал, что будет война, но ведь марсы не могут победить нас! У них нет достаточного количества людей, чтобы воевать с Римом! Те два легиона, которыми располагает Силон, — это все, что могли бы наскрести марсы.

— Это выглядит смешно, — согласился Скавр.

— Пока — да, — заметил Секст Цезарь, — но есть и другие италийские народы, замешанные в это дело.

Однако никто, включая Гая Мария, не мог поверить всерьез в объявление войны. Заседание закончилось; решение так и не было принято, если не считать того, что все согласились с необходимостью уделять более пристальное внимание Италии — но не с помощью еще одной пары странствующих преторов! Сервий Сульпиций Гальба, претор, назначенный для «расследования италийского вопроса» к югу от Рима, получил указание ехать в Рим. Когда он прибудет, палата решит, какие действия следует предпринять. Воевать в Италии? Возможно. Но не теперь.

— Когда Марк Ливий был еще жив, я был абсолютно уверен, что война с Италией не за горами, — обратился Марий к Скавру после заседания. — Но теперь, когда его нет, я не могу в это поверить. Я спрашивал себя, не тот ли это вариант, на который он рассчитывал? И сейчас честно скажу — не знаю. Одни ли марсы здесь замешаны? Получается, что так! И все же… я никогда не считал Квинта Поппедия Силона дураком.

— Я готов повторить все, что ты сказал, Гай Марий, — согласился Скавр. — О, почему я не прочитал этот документ, пока Скатон был еще в пределах Рима? Боги играют с нами, я явственно чувствую это.

Разумеется, время года работало против любых сенаторских замыслов, касающихся окружения Рима, сколь бы серьезны и головоломны они ни были. Никто не хотел принимать решений в тот момент, когда одна пара консулов почти закончила свой срок, а новая пара еще только пробовала свой курс относительно сенатских объединений.

Поэтому в течение всего декабря как в Сенате, так и на Форуме всех занимали в основном внутренние проблемы. Самые обычные дела, близкие и исключительно римские, легко оттеснили объявление Риму войны марсами. Среди таких повседневных вопросов был вопрос о вакансии жреческого места Марка Ливия Друза. Даже много лет спустя великий понтифик Агенобарб все еще чувствовал обиду из-за того, что это место досталось не ему, а Друзу. Поэтому он поспешил выдвинуть на это место своего старшего сына Гнея, ранее обручившегося с Корнелией Цинной, старшей дочерью патриция Луция Корнелия Цинны. Этот понтификат, разумеется, предназначался для плебеев, поскольку Друз был плебеем. Список кандидатов на пост умершего Друза читался как плебейский свиток почета. В него был включен, кроме прочих, Квинт Цецилий Метелл Пий по прозвищу Поросенок — еще один человек, в котором тлел огонек негодования, поскольку место его отца в результате выборов ушло к Гаю Аврелию Котте. И в самый последний момент принцепс Сената Скавр ошеломил всех, добавив туда патрицианское имя — Мамерка Эмилия Лепида Ливиана, сводного брата Друза.

— Это незаконно по двум причинам, — проворчал великий понтифик Агенобарб. — Во-первых, он патриций, а во-вторых, он из рода Эмилиев. Ты уже являешься понтификом, Марк Эмилий, и это значит, что еще один Эмилий не может принадлежать к коллегии.

— Ерунда, — резко возразил Скавр. — Я выдвинул его не как приемного Эмилия, а как брата умершего жреца. Мамерк тоже Ливий Друз, и я считаю, что он должен быть выдвинут.

Коллегия понтификов в конце концов решила, что Мамерк в этой ситуации может считаться Ливием Друзом, и допустила, чтобы его имя было присоединено к списку кандидатов. Скоро всем стало ясно, как любили Друза выборщики: Мамерка поддержали семнадцать триб, и он унаследовал жреческое место своего брата.

Более решительно — или так казалось в то время — повел себя Квинт Варий Гибрид Сукрон. Когда на десятый день декабря новая коллегия народных трибунов приступила к своим обязанностям, Квинт Варий немедленно выдвинул закон о государственной измене, по которому подвергались преследованию все граждане, поддерживавшие предоставление гражданства италикам. Все девять его коллег немедленно наложили вето даже на обсуждение этого акта. Однако Варий, извлекший урок из мятежа Сатурнина, заполнил комицию продажными низкопоклонниками и преуспел в устрашении остальных своих коллег, заставив их снять свои вето. Он сумел так запугать оставшуюся оппозицию, что к новому году все же был создан специальный суд. Все римляне стали называть его «комиссией Вария», и он был уполномочен судить только тех людей, которые поддерживали предоставление гражданства италикам. Суд толковал законы гибко и неопределенно, и в результате каждый мог быть привлечен к ответу. Его жюри состояло исключительно из всадников.

— Варий использует суд для преследования своих собственных врагов, а также врагов Филиппа и Цепиона, — говорил принцепс Сената Скавр, который не скрывал своего мнения. — Подождите и увидите! Это один из самых позорных законов, когда-либо навязанных нам!

То, что Скавр был прав, Варий доказал выбором своей первой жертвы. Ею оказался чопорный формалист, крайний консерватор Луций Аврелий Котта, бывший претором пять лет назад. Он доводился сводным братом Аврелии со стороны ее отца. Котта никогда не был горячим сторонником гражданства для италиков, но склонен был поддержать его — как и многие другие, — в то время, когда Друз яростно боролся за эту идею в палате. И одной из причин этого было отвращение Котты к Филиппу и Цепиону. Но тогда он совершил ошибку, проигнорировав Квинта Вария.