Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин. Страница 89

— Если ты будешь усердно лечиться, все пройдет недели через две, если нет — примерно через столько же. Так что доверь лучше Элии заниматься твоим лечением, мой тебе совет.

Затем Луций Корнелий прошел к себе в кабинет, озабоченно гадая, кто бы и с чем мог к нему пожаловать. Вряд ли какой-нибудь клиент, ибо щедростью он не славился. Редкие посетители бывали обычно солдатами или сотниками, которых ему когда-то доводилось встречать и походя облагодетельствовать. Он зачастую приглашал их навестить его в Риме, но мало кому оставлял адрес.

Таинственным посетителем оказался Метробий. И как он сразу не догадался?! Верный признак того, насколько последняя экспедиция сказалась на его умственных способностях… Сколько же сейчас Метробию? Тридцать два, должно быть, или тридцать три. Куда уходят годы? В забвение… Однако Метробий как будто даже не изменился и, кажется, по-прежнему был полностью к его услугам (свидетельством чему мог служить его приветственный поцелуй).

Вдруг Суллу пронизала дрожь. В последний раз Метробий посетил их дом, когда умерла Юлилла. Молодой человек не приносил с собой счастья, хотя и полагал, что любовь — достойная замена счастью. Для Суллы же любовь ничему не могла служить заменой. Он решительно отстранился от Метробия и уселся за стол, после чего отрывисто бросил:

— Тебе не следовало приходить сюда.

Метробий вздохнул, грациозно опустился на стул, предназначенный для клиентов, поднял на Суллу свои чудесные темные глаза, полные печали, и произнес:

— Я знаю, Луций Корнелий. Но я все же тебе не чужой! Ты добился для меня гражданства без статуса вольноотпущенного — и теперь официально я Луций Корнелий Метробий, из рода Корнелиев. И коли уж на то пошло, то я думаю, твой управляющий скорее обеспокоен нерегулярностью моих появлений в этом доме, нежели наоборот. Уверяю тебя: я не делаю и не говорю ничего такого, что могло бы повредить твоей драгоценной репутации! Ни друзьям, ни коллегам по театру, ни моим любовникам, ни твоим слугам… Ты должен мне верить!

— Я знаю, Метробий, и благодарен тебе. — Сулла прогнал невольно навернувшиеся на глаза слезы, поднялся и направился к полке, где у него хранилось вино. — Выпьешь стаканчик?

— Не откажусь.

Луций Корнелий поставил серебряный кубок на стол перед Метробием, затем обнял его за плечи и, стоя рядом, прильнул щекой к густой черной шевелюре. Однако прежде чем тот успел обнять его в ответ, Сулла высвободился и вновь уселся по другую сторону стола, спросив при этом:

— Так что за срочное дело привело тебя ко мне?

— Тебе знаком человек по имени Цензорин? — вместо ответа спросил его Метробий.

— Который? Мерзкий Гай Марций Цензорин-младший или другой — богатый завсегдатай Форума с притязаниями на сенаторский титул?

— Второй. Я и не знал, что ты так хорошо знаком со своими римскими согражданами, Луций Корнелий.

— С момента нашей с тобой последней встречи я успел побыть в должности городского претора. Эта работа заполнила многие пробелы.

— Не сомневаюсь.

— Так что же этот второй Цензорин?

— Он собирается выдвинуть против тебя обвинение в государственной измене: в том, что ты, будучи на Востоке, принял от парфян крупную взятку — в обмен на предательство интересов Рима.

— О боги! — Сулла вытаращил глаза от неожиданности. — Я и не думал, что кого-то в Риме так интересуют мои приключения на Востоке! В Сенате от меня даже не потребовали полного отчета об экспедиции. И вдруг этот Цензорин… Откуда ему знать, что происходило хотя бы за пределами Форума, а не то что к востоку от Евфрата? И откуда это известно тебе, раз до меня не доходило никаких слухов?

— Он любитель буффонады и развлекается тем, что устраивает вечеринки с участием актеров, преимущественно трагиков, — с улыбкой поведал Метробий тоном, в котором не было и тени уважения к тому, о ком он говорил. — Я тоже посещаю эти вечеринки. Нет, Луций Корнелий, не подумай ничего плохого: он вовсе не мой любовник! Я его презираю, но люблю вечеринки — хотя, увы, таких, какие в свое время устраивал ты, ныне не сыщешь. Однако у Цензорина все проходит вполне сносно. Там собирается примерно одно и то же общество, которое мне приятно, и подают хорошую еду и вино. Однако последние несколько месяцев у Цензорина появляются довольно странные личности. И еще он похваляется новым моноклем из чистого изумруда, какого ему ни за что бы не купить, даже если у него и достаточно денег, чтобы выплатить сенаторский ценз. Это камень, достойный Птолемея, а не какого-нибудь завсегдатая Римского Форума.

— Как любопытно! — процедил Сулла, потягивая вино. — Похоже, мне стоит заняться этим Цензорином — до того, как он организует суд надо мной. У тебя есть какие-нибудь догадки?

— Полагаю, он состоит на службе у… видимо, у парфян или еще каких-нибудь восточных правителей. Его странные гости явно происходят с Востока: в одеждах, расшитых золотом и усыпанных камнями, и с карманами, полными денег, которые они с готовностью опускают в каждую протянутую руку.

— Нет, это не парфяне, — решительно возразил Сулла. — Происходящее к западу от Евфрата их совершенно не беспокоит, это мне доподлинно известно. Это или Митридат Понтийский, или царь Армении, Тигран. Я склоняюсь к первому. Что ж, выходит, сначала Гай Марий, а теперь и я вызвали в Понте изрядное беспокойство? И похоже, меня они опасаются больше, чем Мария! Все оттого, что я встретился с Тиграном и заключил договор с сатрапами царя Парфянского. Прекрасно, прекрасно!

— Что ты будешь делать? — встревоженно спросил Метробий.

— О, обо мне не беспокойся, — энергично произнес Сулла, поднимаясь, чтобы поплотнее притворить оконные ставни. — Вовремя предупредить — значит заранее вооружить. Я выжду, пока Цензорин сделает свой ход, и затем…

— Что затем?

— Я заставлю его пожалеть о том, что он родился на свет. — Сулла ощерился в злобной улыбке, затем, запирая одну за другой обе двери, ведущие из кабинета, добавил: — А пока, моя единственная любовь, раз уж поздно что-либо исправлять и ты явился ко мне, я не могу отпустить тебя, не прикоснувшись к тебе еще хоть раз.

— И я бы не позволил себе уйти… Ты помнишь наши счастливые годы? — мечтательно спросил Метробий, пока они стояли, обнявшись.

— Тебя в нелепой желтой юбке и алую краску, стекающую по твоим ногам? — улыбнулся Сулла, одной рукой ощущая знакомую строптивость черной шевелюры, а другой скользя по стройной спине.

— И тебя в парике из живых змей…

— Что ж, я ведь был Медузой!

— Поверь мне, ты был похож на нее как две капли!

— Ты слишком много говоришь.

Метробий вышел от Суллы лишь спустя час с лишним. Визит этот не привлек ничьего внимания. Своей неизменно ласковой и любящей Элии Сулла поведал, что только что в конфиденциальной обстановке услышал весть о грозящем ему суде по обвинению в государственной измене.

— О, Луций Корнелий!.. — вырвалось у той.

— Не волнуйся, дорогая, — успокоил ее Сулла. — Ничего страшного не произойдет, это я тебе обещаю.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — с тревогой спросила она.

— Поверь мне, жена, я давно себя не чувствовал так прекрасно и не был в таком расположении слиться с тобою… Иди же скорей в постель! — проворковал он, обнимая ее за талию.

Сулле не пришлось наводить дальнейших справок о Цензорине, ибо на следующий же день тот сам нанес первый удар. Он явился к городскому претору Квинту Помпею Руфу и потребовал привлечь к ответу Луция Корнелия Суллу за мзду, принятую тем от парфян в обмен на предательство интересов Рима.

— У тебя есть доказательства? — строго спросил претор.

— Есть.

— Тогда вкратце изложи мне их суть.

— Пока я не стану оглашать их, Квинт Помпей. А в суде покажу все, что мне известно. Речь идет не о наложении штрафа, а о деянии, наказуемом казнью. К тому же по закону я не обязан излагать все подробности до возбуждения дела, — ответил Цензорин, оглаживая пальцами под тогой драгоценный изумруд, слишком дорогой, чтобы оставить его дома, и чересчур заметный, чтобы носить его открыто.