Арестант - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 70

— Ну что ж, — сказал Чайковский после паузы. — Давайте составлять протокол обыска.

Рядом с «парабеллумом», наполовину торчащим из расстегнутой визитки, лег бланк протокола обыска. Чайковский привычно заполнял графы казенной бумаги. Изредка он бросал на Обнорского быстрые взгляды. Казалось, майор о чем-то сожалеет.

Где-то вдали чавкал и хрустел костями добычи Гувд. Ошеломленные понятые рассматривали рукоятку пистолета. На экране телевизора сидели в обнимку новобрачные — Примадонна и Зайка. Зайка был похож на сытого, обожравшегося сметаной кота. В Балтийском море поисково-спасательные суда все еще вылавливали трупы в ярких спасательных жилетах. Сергей Березов на хате у проститутки жадно втягивал дорожку кокаина.

Майор аккуратно извлек пистолет из визитки. Через носовой платок он оттянул затвор — на стол выпал желтенький патрон. Чайковский выразительно посмотрел на Андрея.

Глаза их встретились… Встретились глаза, и Чайковского как током ударило: Обнорский смотрел на него с нескрываемой иронией. И-с нескрываемым презрением. Виктор Чайковский все понял. (Чего же не понять?) И пронзительно остро осознал свою мерзкую роль в этом деле. Он как будто увидел себя глазами Андрея Обнорского. Тошно стало в меру подлому майору. Он понял, что в эту секунду необратимо изменил свою жизнь, перечеркнул все годы тяжелой ментовской пахоты. Понял, что подлость в меру переросла в подлость безмерную. И Гувд сожрал не только Обнорского — Гувд сожрал уже его самого. Оглушил рукояткой подброшенного «парабеллума» и швырнул в открытую пасть.

Майор тряхнул головой, сглотнул комок и через силу сказал:

— Обратите внимание, товарищи понятые, — обнаруженный нами пистолет был изготовлен к выстрелу: патрон находился в патроннике.

Понятые кивнули.

Майор извлек магазин, продемонстрировал понятым и пересчитал патроны сквозь окна магазина: семь штук. Понятые снова кивнули. Чайковский написал в протоколе:

В результате обыска обнаружено и изъято:

1. Предмет, похожий на пистолет марки «Парабеллум». Указанный предмет находился на полу туалета, за унитазом. Указанный предмет находился внутри закрытой на молнию сумочки типа визитка светло-коричневого цвета. При тщательном осмотре установлено:

Предмет, напоминающий пистолет «парабеллум», черного цвета, весом около одного килограмма, имеет на левой стороне выбитые цифры: 5629. Предохранитель пистолета находится в нижнем положении, открывая при этом надпись латинскими буквами Cesichert.

Предмет, изготовленный из металла желтого цвета, похожий на патрон, на момент обнаружения находится в патроннике. Патрон имеет маркировку на донышке гильзы: 9Раг.

В обойме пистолета находятся еще семь аналогичных патронов.

При внешнем осмотре в стволе пистолета нет признаков нагара, отсутствует запах продуктов выстрела.

После этого Чайковский вложил «парабеллум» в большой коричневый конверт, патрон и магазин — в другой. Заклеил и опечатал.

— Ну, Андрей Викторович, давайте начистоту. До того, как мы сами найдем: что еще есть в квартире? Проще же будет, если оформить добровольную выдачу… по-дружески вам говорю.

— Не знал, что мы с вами друзья, — ответил Обнорский.

— Ладно… А все же: что есть криминального?

— Нет ничего. Кроме, разве что, вас…

— Хорошо. В принципе, и пистолета за глаза хватит. — Чайковский вздохнул и продолжил оформление протокола. Не отрываясь от бумаг, он спросил Обнорского: — Вы продолжаете настаивать, что пистолет…

— Предмет, похожий на пистолет, — язвительно вставил Андрей.

— Точно… Но очень сильно похожий. Так вот: вы настаиваете, что пистолет подброшен вам неизвестным лицом?

— Да, настаиваю.

— Хорошо. Так и запишем.

Вскоре Чайковский закончил с бумагами, опечатал конверты и предложил присутствующим расписаться. Довольно часто в такой ситуации подозреваемый от подписи отказывается — Обнорский подписал. Да еще и не читая.

— А теперь, Андрей Викторович, вам придется поехать с нами.

Полковник Семенов совершил непростительную для профессионала ошибку… Он совершил ошибку, которая еще будет иметь драматические последствия, и даже не догадывался об этом.

А все дело было в том, что во время последнего своего разговора с Николаем Наумовым Семенов вскользь обмолвился о старом знакомстве с Обнорским. Ведь вроде пустяк. Мелочь. И вообще — дела давно минувших дней…

Все так, но Наумов за эти слова зацепился. Засели они в сознании у Николая Ивановича. Крепко засели. Сначала он не придал этому особого значения: мало ли кто с кем пересекался раньше? Он и сам с Обнорским встречался… И даже отца его знавал. И что? А ничего… абсолютно ничего…

Но вот знакомство Обнорского с Семеновым почему-то настораживало Наумова. Где они встречались раньше? — задавал он себе вопросы. — Когда? При каких обстоятельствах? Ответов не было. Зато были серьезные основания полагать, что и Обнорский, и Семенов (а возможно, и Рахиль Даллет) как-то связаны с Комитетом. А уже эта мысль подталкивала к другой: не могут ли они сговориться между собой и начать собственную игру? Мысль казалась совершенно абсурдной, с одной стороны. И совершенно реальной, с другой. Мир больших денег предполагает самые неожиданные союзы и предательства. Впрочем, мир больших денег не признает этих понятий… Этические нормы как-то неуместны рядом с зелеными Монбланами. И несовместимы…

Николай Иваныч подумал, что для подстраховки он должен принять превентивные меры. Вот только не знал — какие?

Обнорского привезли в Смольнинское РУВД. Замотанный милицейский следак раздраженно бросил Чайковскому:

— На хер ты его привез? Сам видишь, что тут творится! Бандюков всю ночь сюда тащили… Камеры забиты, рук не хватает, а ты какого-то наркота приволок. Ну ты даешь, Чайковский!

— У него при обыске ствол обнаружился, — ответил майор. Он отлично понимал раздражение следователя. В течение последних полутора суток, что прошли после выстрела в Кудасова, вся милиция стояла на ушах. Задержанных было столько, что их не успевали отрабатывать. Вид у следователя был усталый, злой, костяшки пальцев на правой руке опухли.

— Ствол, говоришь? — следак задумался. — Ну ладно, давай его сюда.

В кабинете он бегло ознакомился с протоколом обыска и спросил у Чайковского:

— Экспертизу, конечно, еще не делал?

— Когда ж? Но ты не писай: пушка, она и в Африке пушка. Двести восемнадцатая в чистом виде. Гарантирую.

— Ну-ну… поглядим.

Следак посмотрел на Обнорского, бросил неопределенное:

— Да-а-а… совсем, понимаешь, оборзели…

Потом он достал чистый бланк и приступил к допросу:

— Фамилия? Имя? Отчество? Дата и место рождения? Домашний адрес? Место работы?

На столе перед ним лежал положенный Чайковским паспорт Андрея. Ответы на все те вопросы, что задавал следак, в нем содержались. Кроме места работы, конечно… Андрей ответил. Он немножко даже сочувствовал следователю, видел, что замотан тот до предела.

— Итак, как давно вы проживаете в своей квартире, Обнорский?

— Три года.

— Ясно. Один живете?

— Один.

— И опять ясно. Ну, а как вы объясните происхождение «парабеллума»?

— Я не знаю…

— Однако, согласно протоколу обыска, вы утверждаете, что оружие вам подкинули. Кто мог это сделать?

Обнорский пожал плечами. Следователь неопределенно хмыкнул.

— Пожалуй, хватит на сегодня, — сказал он, быстро заполняя протокол. — Прочитайте и распишитесь.

Когда протокол был подписан, следователь зевнул и сказал:

— Ну, Обнорский, ты попал. Теперь будешь изучать криминальную тему изнутри. Ща тебя в камеру определим — там братвы полно… Скажи спасибо, что кое-кого уже вышвырнули. Вот если б ты к нам днем попал… Днем у нас был аншлаг. Братаны от духоты сознание теряли. А теперь курорт, всего по пятнадцать харь в камере.

Младший сержант с неприятным угреватым лицом отвел Обнорского вниз, в ИВС. Коридор изолятора был отделен двойной металлической дверью с массивными гаражными замками. Внутри прохаживался милиционер с резиновой дубинкой. Из дальнего ума поблескивал глаз телекамеры. Густей воздух пах массой спертых человеческих тел и вокзальным сортиром, тускло светили лампы, забранные в решетки.