Болтливые куклы (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 62

— А это? — Хекки робко коснулся своего лица в том месте, где у его сестры был длинный темный шрам. — Откуда?

Жун криво улыбнулась.

— Подарок от одного высокородного. Я тогда еще с нашим семейством жила. Бегала по улице, да попалась под ноги какому-то мерзавцу. Верней, его лошади. Ну он и хлестнул меня не глядя. Мать говорила, мне еще повезло. Мог насмерть зашибить. Или затоптать. А так просто шкуру немного подпортил… Из-за этого больше папенька огорчался, когда Папаша Ло дал ему меньше денег, чем мог бы, — Жун презрительно дернула щекой и снова откусила от груши. На сей раз косточки она сердито сплюнула себе под ноги. — А по мне, так и демоны с ним, с этим шрамом, да и с глазом тоже! Зато публика денежки охотней дает, и у Папаши я на хорошем счету.

— Жун… — так странно было назвать это имя, — как ты нашла меня?

— Делов то… Мы часто в Таре выступаем. Заглянула к маменьке, а она мне уж не раз про старшего братика из храма рассказывала… Ну я и спросила, как тебя найти, — Жун посмотрела на огрызок в своей руке и отбросила его в строну. — Она там гордится тобой до икоты. Дескать, такой талантливый мальчик получился, кто ж знал…

— Ни разу не пришла… — сорвалось у Хекки.

— И не придет, — отрезала Жун. — Отец ей запретил, а она его боится. Да и старая уже стала. Ходит плохо. Я ей костыль новый в этот раз подарила, да что толку… Все равно дальше двора уж два года как не высовывается.

Хекки прикрыл глаза.

Он хорошо помнил, какой жизнерадостной и подвижной была мама, когда он жил вместе с ней. Помнил ее улыбку, мягкие руки, как она все успевала по дому и всегда умела утешить.

— Жаль… — сказал он, внезапно охрипшим голосом.

Жун пожала плечами.

— Сама так захотела. Никто не принуждал столько рожать. Конечно, все здоровье в детишек ушло. Ниа была уж одиннадцатой.

Ниа…

Еще одна сестра.

Хекки тряхнул головой, отгоняя жалостные мысли. Что было — то прошло. Жун права. Мать сама выбрала такой путь. Сама выбрала себе в мужья человека, который не принес ей счастья.

— Ладно, братец, мне пора, — Жун вытащила из кармана своих ярко-красных штанов еще одну грушу и вручила ее Хекки. — Рада, что увидела тебя. Танцуешь ты и впрямь красиво. Жаль, в клетке. Если надумаешь сбежать из этой… святой обители, спроси про балаган папаши Ло. Он тебя наверняка возьмет. И так переиначит, что даже маменька не узнает.

Хекки машинально кивнул, но сестра этого уже не увидела — она быстро удалялась прочь из большого опустевшего зала.

Прошло почти полгода, прежде чем Хекки увидел Жун снова.

Эти полгода были полны танцами, музыкой, сладким табачным дымом и ночами без сна. Хекки знал, что не должен терять над собой контроль, иначе тело его перестанет подчиняться ему, и потому часто отсыпался в своей комнате днями, в то время, когда не было репетиций. Он также никогда не отдавал по-настоящему свой разум вину, каким бы сладким оно ни было. Еще в самые первые дни визитов в дом сановника Гао, Зар настрого запретил младшему другу туманить сознание крепкими напитками. И хотя Хекки теперь редко слушал старших, тот разговор он не забыл — уж очень красочно Белый Змей расписал, как отказывают ноги у танцоров, что не знают меры в винных возлияниях. Хочешь, не хочешь, а запомнишь…

Но без вина прожить вполне можно — в мире и других удовольствий хватает.

Прошло не так много времени, когда все стражи на Северных воротах окончательно привыкли к тому, что один из младших актеров постоянно уходит из храма по молчаливому попустительству главного распорядителя. При виде Хекки эти суровые воины у ворот чаще всего делали вид, что просто его не замечают. Им так было проще. А сам Хекки и вовсе давно уже не смотрел в их сторону — его больше занимал мир за пределами храма. После той беседы с Жун он много думал о ее словах, примеривал их на себя так и этак, но страх все равно был сильнее желания убежать. И потому Хекки предпочитал оставлять все, как есть. Ему и без вольной жизни было очень даже неплохо.

Со временем он понял, что стражи ворот ничего не знают о том, с кем и куда он отправляется, и это окончательно развязало ему руки. А вернее, ноги: Хекки стал уходить из храма не только по вечерам, но иногда и днем. И он уже не дожидался, когда за воротами в условленное заранее время появится экипаж. Все чаще Хекки сбегал из храма вместе с Атэ Хоном, который был также охоч до приятных развлечений, любовных утех и угощений. Вдвоем они останавливали первую же попавшуюся повозку и отправлялись в те дома, где им всегда были рады. Благо, Атэ Хон знал немало таких мест и щедро делился с Хекки своими связями и знакомствами.

Когда Жун появилась в храме во второй раз, Хекки как раз гадал, как бы поинтересней провести предстоящий вечер. На завтра в театре не было запланировано ни спектаклей, ни утренних репетиций, так что он вполне мог позволить себе уйти хоть на всю ночь.

Гостям храма не позволено бывать в той часть обители, где находятся жилые комнаты — обычно если кто-то намеревается повидать актера или другого служителя Небесной Богини, для этого следует прийти в одну из беседок для свиданий и попросить ее смотрителя устроить встречу.

Но Жун, конечно же, не считала нужным соблюдать какие-либо правила.

Хекки сначала услышал странный отчетливый звук, как будто на пол упал большой орех, а потом ощутил внезапный тычок в спину. Подняв глаза, он увидел за раскрытым окном свою младшую сестру. Жун сидела в развилке невысокого дерева и вдохновенно обрывала с него мелкие незрелые сливы. Ими она и кидала в комнату, целясь в ее обитателя.

— Экий ты, братец, смешной, — сказала она, запуская в него очередным зеленым плодом. Хекки легко уклонился от летящей в него сливы и улыбнулся. Он сам не понял почему, но сердце его моментально наполнилось радостью.

— Как ты сюда попала? — спросил он, выбираясь в сад через окно.

— Как и все, — насмешливо ответила Жун. — Ногами. В город со мной пойдешь?

Или она прекрасно знала, что Хекки давно уже протоптал себе тропинку за пределы храма, или решила проверить на смелость.

— Пойду, — ответил Хекки, возвращая ей ухмылку.

За полгода Жун не особенно изменилась — она была такой же худой и маленькой, какой Хекки запомнил ее. Только волосы отросли, да вместо зимнего наряда появился летний, еще более пестрый и вызывающий. Жун носила мужское платье и стригла волосы так же коротко, как сам Хекки — они едва доставали ей до плеч. Оказавшись вместе с сестрой в городской толпе, Хекки быстро понял, что окружающие обычно принимают ее за мальчишку.

— Так удобней, — ответила Жун на вопрос, зачем ей нужен этот маскарад. — Ты, вот, любишь притворяться девочкой, а мне больше по душе выглядеть, как парень. Меньше пристают разные… Да и залезть куда-нибудь я гораздо быстрей смогу в этих штанах, чем в девчоночьем наряде.

Она крепко держала Хекки за руку и, ловко лавируя в потоке людей, шла в ту сторону, где ему бывать еще ни разу не доводилось. Минуя шумный рынок, а затем — несколько оживленных ремесленных кварталов, Жун вывела Хекки к реке.

— Ух ты… — он восторженно уставился на широкий мутный поток, величественно несущий себя меж забранных в камень берегов. — Как здесь… просторно.

— А то! — Жун села на край каменной ограды и свесила ноги к воде. — Это тебе не клетке прыгать целыми днями.

— Да я и не прыгаю, — Хекки сильно задевало, когда сестра напоминала про его несвободу. — Я давно уже в город выхожу. Ну… чаще по вечерам.

— Ага, — хмыкнула Жун, — и в компании со своим дружком-павлином! Я видела.

И когда успела?

— Атэ Хон не павлин, — сердито ответил Хекки. — Он хороший. Мне с ним весело.

— Да уж… С такими всегда весело, — сестра достала из штанов горсть зеленых слив и принялась размашисто кидать их в воду. — Смотри потом не наплачься.

— Но… Почему?

— Потому. Павлин, он и есть павлин. Только собой любуется. А ты ему для пущей красоты нужен. Будь с ним поосторожней, братец.