Болтливые куклы (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 7

В коричневых, как спелые каштаны, глазах друга Шен увидел и страх, и радость, и надежду… Ободряюще улыбнувшись младшему, он особенно ясно осознал, что должен выдержать это испытание в том числе и ради Хекки. Нагнувшись к самому уху друга, Шен Ри прошептал:

— Я смогу. И ты тоже. Однажды мы будем танцевать вместе на празднике луны, я обещаю!

Он не любил давать обещаний, в которых не был уверен, но на этот раз изменил своим привычкам, повинуясь странному наитию.

Выходя из трапезной, Шен Ри поймал взгляд белого Зара. Одним лишь движением век старший пожелал ему удачи.

В гримировочной комнате Шен предстал перед мастером Ро.

В роскошном золотом халате, с высокой умасленной прической на голове, обутый в туфли из кожи змей, мастер стоял у высокого зеркала, скрестив руки на груди.

— Добро пожаловать, дитя, — певучий голос звучал так, словно был полон чар. Шен Ри и раньше видел мастера Ро в коридорах театра, но всегда издалека — встречаться с легендарным Творителем Образов лично ему не доводилось. — Сегодня у тебя важный день. Садись на эту скамью, я подарю тебе лицо, подходящее испытанию.

Что происходило дальше, Шен Ри запомнил смутно, будто и в самом деле оказался опьянен чужими чарами.

Мастер Ро подобрал для него изысканный наряд из жемчужно-белого шелка с розовыми хризантемами — рубаха и штаны пришлись Шену точно впору. В ритуальных театрах не принято скупиться на костюмы даже для самых неопытных актеров на последних ролях. А поскольку ученик никогда не знает, что именно ждет его на испытании, то и одежда его должна быть простой и удобной, но в то же время приятной глазу.

И эти розовые хризантемы ярче всего впечатались в память Шен Ри. Все остальное пронеслось как сон — и большая сцена крытого зимнего театра, и лица опытных танцоров, и повелительно-нежный голос главного распорядителя, и его собственный танец…

Даже музыку он позабыл, едва только она окончилась.

Замер на сцене, не понимая, что делать дальше. Словно дышать разучился, как только отзвенела последняя струна. И кто-то бережно увел его, взяв за локоть, в гримировочную. Кто-то стер с его лица белила и кармин. Кто-то дал ему в руки полную кружку теплого травяного настоя.

В общую спальню для мальчиков-учеников Шен Ри уже не вернулся.

Сразу после испытания мастер Хо поводил его в ту часть театра, где полагалось жить актерам.

Так началась новая, взрослая жизнь.

Разумеется, никто с первых дней работы в театре не удостоил Шен Ри возможности играть Лунную Деву. Только спустя несколько недель усердных репетиций и не менее усердных наставлений ему позволили выйти с ролью Робкой Служанки. Более незаметную и маленькую роль придумать трудно, но было бы странно, если бы двенадцатилетнему новичку, только вчера сменявшему ученический статус на актерский, дали возможность блистать на сцене подобно мастеру Лоа

Шен Ри и не претендовал на это. Он робко осваивался в своей новой жизни, где больше не было малыша Хекки, мастера Хо и страха найти водяную змею в ботинке. В этой жизни у него также не было и завистников — кому придет в голову завидовать неопытному мальчишке? Шен Ри снова, как несколько лет назад, стал незаметным и маленьким. Но его это не огорчало. Тем более, что актерская жизнь дарила множество преимуществ. И самым лучшим из них была возможность поселиться не в огромной комнате на полтора десятка учеников, а в небольшой уютной спальне для двоих.

Вторым актером оказался красивый молодой юноша, которого, как и многих, взяли в труппу не из храмовой школы, а из другого театра. Прежде Шен Ри только слышал, что многие танцоры вовсе не обязаны отдавать Великой богине всю свою жизнь без остатка. Они — лишь наемные работники при храме, а не его служители, как сам Шен, Хекки, Зар и другие, выросшие в стенах храма.

Этот чужой юноша, сполна познавший все прелести внешнего мира, смотрел на Шен Ри точно на диковинную зверушку. Вероятно, раньше ему не приходилось видеть таких молодых учеников храма Великой богини. К счастью, вопросов он не задавал, а напротив был сам охоч до разговоров и рассказов о себе. Очень быстро Шен узнал, что его сосед происходит из старинной танцевальной династии, где мальчики раньше учатся изящным актерским жестам, чем начинают ходить. Красивый и совершенно благополучный, Атэ Хон был любимчиков в своей семье и рано начал собирать бурные овации поклонников и поклонниц. Неудивительно, что распорядитель храмового театра охотно взял Атэ в свою труппу, когда тот пожелал больше славы и, разумеется, денег.

Эти рассказы трогали что-то очень хрупкое в глубине души Шен Ри. Что-то, о чем он предпочел бы забыть. Но Атэ не являлся самым чувствительным человеком в мире и потому он продолжал говорить о своей мирской жизни, а Шен был вынужден слушать все эти многочисленные истории. И чем больше он слушал, тем отчетливей понимал, что очень мало знает о внешнем мире, откуда его забрали слишком рано. Да и прежде того разве он видел настоящий мир? Родовое поместье Ри мало походило на то, о чем рассказывал Атэ Хон, а до него — малыш Хекки, покуда тот еще помнил другой мир, отличный от храмового.

Чем дальше, тем сильней в душе Шен Ри расцветало пагубное и нечестивое желание покинуть храм и посмотреть на жизнь за его высокими стенами из красного, точно кармин, кирпича. Желание приходилось сдерживать всеми силами — Шен слишком хорошо помнил историю со срезанным с пятки клеймом. А ведь тот мальчик даже не пытался выбраться за пределы чертогов Великой богини. Он просто оказался недостаточно талантлив…

Грешные мысли разъедали ум изнутри, поэтому, стремясь их отогнать, Шен Ри все более и более усердно оттачивал свое танцорское мастерство. Он научился просыпаться прежде своего болтливого соседа — который не особенно и старался вставать по первому гонгу — и тихо ускользать в храмовый сад, где в полном одиночестве до изнеможения повторял сложную череду танцевальных па. И это был вовсе не скромный выход Робкой служанки. Шен Ри в своей безмерной гордыне и дерзости репетировал роль Лунной Девы. Только она позволяла ему с головой уйти в танец, забыться и отрешиться ото всех мирских желаний, будь то мысли о женщинах или стремление попробовать сказочные сладкие лакомства с неведомого Речного рынка…

Шло время. Танец все больше наполнял существо Шен Ри, вытесняя за пределы тела и разума все остальное. Постепенно даже Атэ Хон осознал, что его россказни про мир за пределами храмового театра — пустой звук для вечно погруженного в себя танцора из рода Ри. И перестал навязывать не только свои истории, но и свое общество в целом.

Единственное, что возвращало Шена в обычный — насколько обычным он может быть в храме — человеческий мир, это встречи с Хекки. Редкие, слишком редкие, чтобы насытить неутолимую жажду быть рядом, поддерживать, помогать… Без Шена Хекки быстро научился сам давать отпор излишне задиристым мальчикам из числа учеников (а когда у него это не получалось, на помощь всегда приходил молчаливый Зар). Но еще интересней было то, что он научился… нравится мастеру Хо. Нет, конечно же, тот не перестал звать Хекки крысенком, как он звал почти всех малышей в театральной школе, но стал ему очевидно благоволить и спускать с рук мелкие шалости или танцевальные промахи. Чем объяснить этот парадокс, Шен не знал. На его памяти — и задолго до его — мастер Хо слыл самым строгим наставником, совершенно не поддающимся очарованию своих воспитанников. Но малыш Хекки сумел сделать то, что было другим не под силу. Как ему это удалось — он так и не сказал, сделал вид, что ни при чем. А Шен не стал донимать младшего друга. Того времени, что он урывал для общения с Хекки и так-то было немного — уж точно не стоило тратить его на подобные расспросы.

Прошел почти год, прежде, чем еще один ученик храмовой школы сумел, выдержав испытание, примкнуть к числу действующих артистов. И к огромной радости Шен Ри им стал не кто иной, как Зар, все еще называемый за глаза Белым Змеем. Неприятное прозвище намертво прилепилось к молчаливому молодому танцору, но тот, казалось, будто и не замечал этого. И вовсе не обижался.