Жестокие слова - Пенни Луиз. Страница 43

– Значит, если вы выходите за пределы…

– То вы среди чужих, – сказала Мирна. – Вокруг одни угрозы.

Она медленно сжала ладонь. Будучи афроамериканкой, она прекрасно знала, что это значит – «выйти за пределы». Она всю свою жизнь была чужаком. Пока не переехала сюда. Теперь она была в пределах, и наступила очередь Жильберов стать чужаками.

Но находиться «внутри» было вовсе не так уютно, как она всегда воображала.

Гамаш отхлебнул кофе и посмотрел на Мирну. Ему это представлялось занятным: все знали о том, что Марк Жильбер переместил тело, но никто вроде бы не знал о другом Жильбере – о том, который воскрес из мертвых.

– Вы что сейчас искали? – спросила она.

– Книгу под названием «Бытие».

– «Бытие»? Это о брате Альбере и созданном им сообществе? – Она встала и направилась к стеллажам. – Мы уже говорили об этом.

Она изменила направление и двинулась к дальнему углу своей лавки.

– Да, много лет назад. – Гамаш последовал за ней.

– Теперь я вспомнила. Я подарила один экземпляр Старику Мюндену и Жене, когда у них родился Шарль. Книгу наверняка больше не печатают. Жаль. Блестящее произведение.

Они прошли в уголок лавки, где продавалась старая книга.

– Вот она. Один экземпляр остался. Немного уголки пообтрепались, но с лучшими книгами такое случается.

Мирна протянула Гамашу тонкую книжицу.

– Могу я оставить вас здесь? Я обещала Кларе встретиться с ней в бистро за ланчем.

Арман Гамаш уселся в кресло и принялся читать в свете солнечных лучей, проникающих сквозь окно. Книга о негодяе. И о святом. И о чуде.

Жан Ги Бовуар пришел в переполненное бистро и, заказав пиво у запыхавшегося Хэвока, протиснулся сквозь толпу. Он слышал обрывки разговоров о ярмарке, о том, каким ужасным было судейство в этом году. Да что там ужасным – худшим за все прошедшие годы. О погоде. Но больше всего разговоров было о трупе.

Рор Парра и Старик Мюнден сидели в уголке с двумя другими посетителями. Они кивнули Бовуару, но не поднялись со своих драгоценных мест.

Бовуар обвел взглядом зал в поисках Гамаша, хотя и знал, что его здесь нет. Он понял это, как только вошел. Несколько минут спустя ему удалось захватить столик. Еще минута – и к нему присоединился старший инспектор.

– Запарились на работе, сэр? – Бовуар стряхнул крошки печенья с рубашки шефа.

– Это мое всегдашнее состояние. А ты? – Гамаш заказал имбирное пиво и повернулся к инспектору.

– Я прогуглил Винсента Жильбера.

– И?..

– Вот что я нашел. – Бовуар перелистал свой блокнот. – Винсент Жильбер родился в Квебек-Сити в тысяча девятьсот тридцать четвертом году в известной франкоканадской семье. Отец был членом Национальной ассамблеи, мать принадлежала к франкоканадской элите. Докторская степень по гуманитарным наукам получена в Университете Лаваля, потом степень доктора медицинских наук в Университете Макгилла. Специализировался в генетике. Заработал имя, когда изобрел внутриутробный тест на синдром Дауна. Таким образом, плод с синдромом выявлялся на ранней стадии беременности и принимались меры коррекции.

Гамаш кивнул.

– Но он приостановил свои изыскания, отправился в Индию, а когда вернулся, вместо того чтобы тут же отправиться в лабораторию и завершить свои исследования, присоединился к сообществу брата Альбера в Лапорте.

Старший инспектор положил на столик книгу, подтолкнул к Бовуару.

Инспектор перевернул книгу. На заднике была фотография надменного, высокомерного лица. То же самое лицо Бовуар видел всего час назад, когда стоял, упершись коленями в грудь старшего Жильбера.

– «Бытие», – прочитал он и положил книгу.

– Это о том времени, что он провел в Лапорте, – сказал Гамаш.

– Я читал об этом, – сказал Бовуар. – Заведение для людей с синдромом Дауна. Вернувшись из Индии, Жильбер добровольно отправился туда в качестве директора по медицинской части. А потом отказался продолжать исследования. Я-то думал, что, работая там, он еще сильнее проникся желанием избавить человечество от этой болезни.

Гамаш постучал пальцем по книге:

– Ты должен это прочесть.

Бовуар ухмыльнулся:

– Расскажите мне, о чем это.

Гамаш помедлил, собираясь с мыслями.

– Вообще-то, «Бытие» не о Лапорте. Эта книга даже не о Винсенте Жильбере. Она о высокомерии, смирении и о том, что значит быть человеком. Это красивая книга о красивом человеке.

– Как можно говорить такое о человеке, с которым мы только что расстались? Он просто дерьмо собачье.

Гамаш рассмеялся:

– Не могу не согласиться. Такими были большинство святых. У святого Игнатия были приводы в полицию, святой Жером был ужасный, подлый человечишка, святой Августин распутничал. Он как-то произнес молитву: «Господи, дай мне непорочность, только не сейчас».

Бовуар хмыкнул:

– Похоже, их было немало. Так почему же один из них становится святым, а другой – мерзавцем?

– Не могу тебе сказать. Это одна из тайн мироздания.

– Ерунда. Вы даже и в церковь-то не ходите. Нет, что вы на самом деле думаете?

Гамаш подался вперед:

– Я думаю, быть святым – это значит быть человеком. А Винсент Жильбер определенно принадлежит к этому виду.

– Но у вас есть еще что-то на уме, ведь так? Я же вижу – вы им восхищаетесь.

Гамаш взял в руки потрепанный экземпляр «Бытия», поднял взгляд и увидел Старика Мюндена, который попивал колу и ел сыр и паштет на французском хлебе. Гамаш вспомнил крохотную ручку Шарля Мюндена, вцепившуюся в его палец. Само доверие, сама невинность.

И он попытался представить себе мир без этого. Доктор Винсент Жильбер, великий человек, наверняка получил бы Нобелевскую премию, продолжи он свои исследования. Но он остановил их и вместо премии заслужил презрение коллег и чуть ли не всего мира.

И в то же время «Бытие» не было апологией. Оно даже не было объяснением. Оно просто было. Как Шарль Мюнден.

К ним подошел Габри:

– Готовы?

Они сделали заказ, и, когда Габри собирался уходить, появился агент Морен:

– Надеюсь, вы не возражаете?

– Вовсе нет, – сказал Гамаш.

Габри принял еще один заказ и опять собрался уходить, но тут появилась агент Лакост. Габри провел пятерней по волосам.

– Господи Иисусе, – воскликнул Бовуар, – да они словно из волшебной шкатулки выскакивают!

– Это еще что, – сказал Габри и принял заказ у Лакост. – Вы здесь не ожидаете всю Канадскую конную полицию?

– C’est tout, patron, [52] – заверил его Гамаш. – Merci. Я тебя не ждал, – сказал он Лакост, когда Габри отошел на достаточное расстояние.

– Я не собиралась приезжать, но хотелось поговорить с вами лично. Я встречалась и с боссом Оливье в банке, и с его отцом.

Она понизила голос и пересказала им то, что услышала от топ-менеджера банка «Лорентьенн». Когда она закончила, принесли ее салат. Креветки, манго, кинза на листиках молодого шпината. Но она с завистью поглядывала на тарелку шефа, над которой поднимался парок, а в ней – шампиньоны, чеснок, базилик и пармезан поверх пасты домашнего изготовления.

– Значит, неясно было, собирался ли Оливье похитить деньги или вернуть их, – сказал Бовуар.

Некоторое время он разглядывал свой поджаренный на открытом огне стейк, а потом отправил в рот порцию жареной картошки.

– Тот человек, с которым я говорила, был убежден, что Оливье зарабатывал деньги для банка. И все же, если бы он не уволился сам, его, вероятно, выгнали бы.

– Они уверены в том, что все деньги, которые он заработал на этой малайзийской сделке, пришли в банк? – спросил Гамаш.

– Они считают, что пришли, и нам пока не удалось найти ничего другого на Оливье.

– Так что мы не знаем, откуда появились деньги на покупку всей этой собственности, – подытожил Бовуар. – А что сказал отец Оливье?

Изабель рассказала им о своем посещении «Абита?». Когда она закончила, их тарелки были пусты, а официант принес меню десертов.