Тайная история американской империи: Экономические убийцы и правда о глобальной коррупции - Перкинс Джон М.. Страница 59
На этом довольно шатком фундаменте шах — читай, мы — намеревался провести «Белую революцию» — программу масштабных социально-экономических реформ. Оглядываясь назад, я содрогаюсь от нашего тогдашнего цинизма, потому что мы еще в то время в глубине души понимали, что революция была лишь ширмой, прикрывающей нашу истинную цель — укрепить власть шаха.
Со стороны Иран казался моделью достойного всяческого одобрения сотрудничества между христианами и мусульманами. На деле же он становился проводником гегемонии США на Ближнем Востоке. Именно этой участи для своей страны так противился доктор Асим. И именно это имел в виду Джордж Рич, рассуждая о необходимости установления нашего контроля над Ближним Востоком и Африкой во имя будущих поколений американцев.
Начиная с 1974 года объемы контрактных обязательств MAIN в Иране резко возросли. Это и неудивительно — жажда нефти достигла запредельной остроты, и наша задача приобрела конкретные очертания: заставить ОПЕК плясать под дудку США, сделать ее послушной прислужницей империи.
В этом контексте моя работа приобретала критическую важность. На основе моих прогнозов регионального развития наши плановики и инженеры должны были разрабатывать проекты создания энергетических систем, призванных напитать электроэнергией нарождающуюся промышленность Ирана, а также коммерческую и военную сферы. Это было главным гарантом процветания иранской элиты, а от ее благополучия и довольства напрямую зависела прочность шахского трона и, соответственно, бесперебойное снабжение США нефтью.
«Сначала ты отправишься из Тегерана в Керман, — лично наставлял меня вице-президент MAIN Бруно Замботти. — Это оазис в знаменитой пустыне Деште-Лут, расположенной в центральной части Иранского нагорья, по которому пролегал маршрут войска Александра Македонского. Сам оазис — это что-то необыкновенное. Ты и вообразить не можешь, какой это чудный райский уголок под сенью фиговых деревьев и финиковых пальм. Потом через пустыню, самую великолепную на всей планете, доберешься до Бендер-Аббаса. Ты не смотри, что сейчас это сонная рыбацкая деревушка — придет время, и она еще поспорит с Ривьерой».
Уже тогда я знал, что Бруно склонен к преувеличениям, жаль только, не представлял, в какой степени…
Из Тегерана в Керман я вылетел на маленьком самолетике в компании двух инженеров — сотрудников MAIN. Стояла середина лета, и хотя мы отправились в путь под вечер, жара была нестерпимой. Городок оказался забытым богом и почти безлюдным местом, если не считать стайки ребятишек и нескольких стариков, прохлаждавшихся в тени. Если пылища, скудость и запустение — атрибуты райского уголка и источники тайного наслаждения, то Бруно был прав — это действительно выходило за рамки моего воображения.
Истекая потом, мы наконец устроились в лучшей гостинице городка. Вестибюль был тесный, мрачный и совершенно голый — никакой мебели не наблюдалось. Юноша за конторкой портье осчастливил нас сообщением, что в патио-баре подают холодное пиво. Под впечатлением этой радости мы договорились встретиться там через полчаса и разошлись по номерам — каждому полагался свой, как нам было сообщено, «с ванной».
Обстановка в номере тоже не поражала воображение изысканностью, зато было на удивление чисто. Я очень обрадовался, заметив встроенный в окно кондиционер, который жутко гудел, но зато исправно выполнял свою функцию. Затем я обследовал ванную комнату.
Несомненно, это была ванная комната. Правда, в туалете, как я обнаружил, вода не спускалась. Рядом с унитазом на разной высоте из стены торчали два крана. Тот, что был над моей головой, имел крошечный поворачивающийся носик и, по всей видимости, представлял собой душ. А из нижнего можно было наполнить водой стоящее тут же ржавое ведро — для смыва унитаза.
Я смело ступил под душ в тесное пространство между стеной и унитазом. Занавески, конечно же, не было. Я повернул кран душа, и жалкая струйка воды потекла, минуя меня, прямехонько в унитаз. Изогнувшись над ним, я все же умудрился подставить под воду спину, кое-как намылиться и даже ополоснуться.
Кстати, единственным признаком, указывающим на то, что это помещение предназначено для душа, была проделанная в противоположной части «ванной комнаты» дыра в полу, куда журча утекала вода, пока я мылся. Интересно, думал я, когда Бруно был в этом «оазисе» в последний раз?
Как это ни удивительно, но душ освежил меня. Я направился в патио-бар — так называлось огороженное место на террасе гостиницы, откуда открывался впечатляющий вид на пустыню. Под навесом пристроились четыре ржавых стола и дюжина стульев. За столом восседал один из моих спутников, Фрэнк. Перед ним стояли три пивных бокала.
«Здесь только один сорт пива. Надеюсь, тебе понравится», — произнес он. Я сел рядом, и мы принялись ждать нашего третьего компаньона. Прошло четверть часа, а он все не появлялся. Должно быть, он там уснул, решили мы и, пожелав друг другу удачи в завтрашней поездке, приступили к пиву.
Не успели мы опустошить бокалы, как появился наш третий товарищ — Джеймс. Он вяло тащился через террасу к нашему столу, весь какой-то взъерошенный и мокрый. Скомканную рубашку он почему-то нес в руке, держа ее на отлете. Она была настолько мокрая, что с нее капало. Поравнявшись с нами и шмякнув рубашку на стол, Джеймс с грохотом пододвинул к себе стул, тяжело плюхнулся рядом с нами и одним глотком осушил свой бокал.
«Что случилось?» — спросил Фрэнк.
«Сел на унитаз, а вода не спускается, — пожаловался Джеймс. — Вижу это чертово ведро, открываю кран. Оказалось — не тот. Вот, весь облился из этого проклятого душа».
Мы с Фрэнком покатились со смеху. Отсмеявшись, он проговорил, что на такой жаре да при такой сухости рубашка высохнет в пять минут.
«Конечно! — ответил Джеймс. — Если бы не это, стал бы я тащить эту тряпку в такое фешенебельное заведение!»
Следующим утром мы продолжили путь в Бендер-Аббас. За нами на джипе заехали два иранца, инженер (и по совместительству переводчик) и водитель. Они сидели спереди, а мы втроем втиснулись на заднее сиденье. Как самый молодой я оказался на самом неудобном месте — посередине, еле уместив ноги по обе стороны кожуха, прикрывающего карданный вал. Нам предстояло пересечь пустыню Деште-Лут, спускаясь с центрального плато вниз, к побережью Персидского залива. Инженер-иранец сообщил нам, что это старинный караванный путь.
«Эта пустыня — одновременно наше проклятие и благословение, — продолжал иранец, — она всегда служила нам защитой от врагов, но из-за нее было невозможно пересечь собственную страну. В наши дни она приобрела для Ирана еще большую важность. Видите ли, Деште-Лут разделяет Европу, Африку и то, что вы зовете Ближним Востоком. Кроме того, через нее пролегает прямой путь из Советского Союза прямо к берегам Персидского залива. Посмотрите на карту. Вам ведь известно, что русские хотят захватить нас. Не смотрите, что сейчас дорога, по которой мы следуем, разбита и вся в ухабах. Скоро она превратится в суперсовременную автостраду, по которой пойдут русские войска. Потому что как раз по этому маршруту, — он указал на дорогу, — они хотят протянуть нить нефтепровода. Бендер-Аббас, городишко, где мы сегодня будем ночевать, они хотят превратить в коммунистический форпост и наводнить его своей военной техникой — боевыми самолетами, ракетами, атомными подводными лодками, авианосцами. Так они смогут держать под контролем важнейшие мировые пути транспортировки нефти».
Повинуясь его жесту, Фрэнк, Джеймс и я стали оглядывать из окна пустыню. «Только представьте, что из всего этого следует, — заметил Джеймс, — какая важная работа нам поручена. Выше нос, друзья мои; все, что от нас требуется, — это спасти мир от коммунизма».
«Главное, — подхватил иранец, — чтобы мы — вы, американцы, и мы, персы, опередили в этом деле русских. Мы сами должны построить шоссе и превратить Бендер-Аббас в нашу собственную крепость».
«Именно поэтому мы здесь», — подал голос Фрэнк.
«Только всегда помните, — сказал иранец, — что мы иранцы, а не арабы, мы — персы, арийцы. Мы мусульмане, а арабы, хоть и одной с нами веры, угрожают нам. А мы с вами, американцами, на все сто».