Брежнев: правитель «золотого века» - Семанов Сергей Николаевич. Страница 4

— Вам, наверное, хотелось приворожить парня?

— Конечно, хотелось! Жених он был видный, серьезный. Учился прилежно — значит думал жизнь основательно устраивать. Как его приворожить? Тогда украшений не носили — буржуазный пережиток! Ни сережек, ни колец, губ не красили, щек не румянили — все натуральное. Прически делали девушки без щипцов: то на гвоздики, то на бумажку накручивали. Стрижку носили короткую, называлась — под фокстрот. Сзади коротко, а впереди волосы начесывали — высокий чубчик получался! Леонид свои густые темные волосы с пробором набок носил. Ухаживал за мной долго, почти три года. В 1925 голу мы познакомились, а поженились только в 1928-м.

— А как он вам в любви объяснился, как предложение сделал?

— Давно это было, не очень-то помню… Ничего особенного. Думаю, как и у всех: время и жизнь тогда были суровыми. Сказал, что любит меня. Спросил: «А ты?» — «Люблю, мол, и я!» Вот и все. Потом, когда он уже получил назначение, говорит: «Давай поженимся». Я говорю: «Хорошо». Пошли в ЗАГС и расписались.

— А конкуренты у него были?

— Были. Другие парни тоже за мной ухаживали. Это сначала, а потом уже все знали, что Леня за мной ухаживает и я его девушка.

— Почему родители вам такое «нерабочее» имя дали?

— Почему Викторией назвали? У нас много соседей-поляков было, и у моего крестного отца дочку звали Викторией. Видно, родителям понравилось имя. У других детей имена обычные — Александра, Валентина, Лидия, брат Константин. Вот только я получилась на польский манер.

Леня уехал в марте, а мы в июле учебу закончили и отправились к ним. Ребята поехали, и мы следом: три подружки, три невесты. Одна в Первоуральск, две в Шемаху, это не доезжая Свердловска километров десять. Леня встречал меня в Свердловске. Мы не знали, что свою станцию проезжаем. Так уж договорились, что всех нас приедут встречать в Свердловск. Тут пообедали, отдохнули и в тот же вечер к себе — до места добрались утром следующего дня. У Лени была комната, снимал у богатого человека, который торговал сельскохозяйственными машинами. Большой дом, внизу магазин, а наверху квартиры. Одну комнату мы с Леней занимали, вторую — Сережа Каменев со своей молодой женой, а третью комнату — Ваня, он не был женат. Кухня общая, большая, полати возле печки — на них играли хозяйские дети. Сначала я и готовить не умела, потом постепенно научилась. Даже хлеб сама пекла. Бабушка научила. Нам давали в пайке ржаную муку, местные жители приносили яйца, кур, молоко. Я тоже устроилась на работу акушеркой. Галина родилась уже не там — в Бисерте. Мы на одном месте не сидели, лето — тут, зиму — там. Переехали в Бисерт. Там Галя и родилась. Леня раньше уехал, говорит: «Квартиру подготовлю. Ты, наверное, здесь родишь». Приехал за мной, удивился: «Ты еще не родила?!» — «Нет, — говорю, — такое по заказу не делается». Ну, поехали в Бисерт, нам с пересадкой ехать двое суток. Приехали утром. Хорошо, в дороге не родила. Леню в тот день принимали кандидатом в партию. Он говорит: «Я тебе лошадь пришлю. Если без меня начнется — отвезут!» Он уехал. И вскоре я чувствую — прижимает. Хозяйка спрашивает: «Что туда-сюда бегаешь?!» А я отвечаю: «Вроде скоро начнется…» — «А ну одевайся!» — «Леня же еще не приехал?!» — «Когда тут Леню ждать?! Пошли!» Идем, идем, остановимся. Уже весна, апрель, ручьи бегут, скользко. А дорога то под горочку, то наверх. Трудно мне идти. Вот мы остановимся, постоим, дальше идем. Страшно — вдруг на дороге начнется?! Но все же успели. Пришли.

Леня поздно вечером прибежал. А нянечка показывает ему на трех младенцев: «Ну вот, выбирайте, какой ваш?!» Леня потом рассказывал: «Я посмотрел: двое рыженьких, думаю, черненькая — наша!» — «Ишь какой, выбрал самого хорошего! Это и есть ваша дочка». Так Галочка у нас появилась».

Так вот Леонид и Виктория Брежневы начали свою семейную жизнь, а продлилась она более полувека, и вполне счастливо, дожили до внуков и правнуков, не разлучались и даже не бранились. Известно, что Леонид Ильич отличался пристрастием к женскому полу, то есть, попросту говоря, бабником был (о чем нам — безо всякого к тому удовольствия! — придется коснуться далее). Однако и это порой случается в жизни, Брежнев оставался добрым семьянином и заботливым супругом, любящим, но строгим отцом и дедом.

О своей семье родительской Виктория позже рассказала писателю Карпову такие вот подробности:

«Я по происхождению из простой русской семьи. Родилась в городе Белгороде 11 декабря 1907 года. Отец, Петр Никифорович Денисов, участвовал в русско-японской войне. В 1905 году вернулся, женился, и с 1906 года они жили с мамой в Белгороде. Ее звали Анна Владимировна. Наш город принадлежал то к Курской, то к Харьковской области, а вообще-то — ближе к Харькову. В Белгороде большой железнодорожный узел, не пассажирский, а товарный. Папа работал машинистом на паровозе, товарные составы водил. А мама — домохозяйка. Был свой семейный домик. Нас пятеро детей: четыре сестры и брат. Я старшая дочь. Училась в школе до 1925 года, — раньше девять классов было, — окончила и поступила в Курский медицинский техникум.

— Кто больше занимался воспитанием детей? Кто сильнее влиял на вас?

— Мама. Она строже. Папа очень мягкий. Да и забот у него было много — единственный кормилец. Семья многолюдная — с нами еще жила папина сестра. Когда она подросла, стала работать белошвейкой, но не самостоятельно, а по найму. Бабушка, папина мать, очень религиозная, тоже с нами жила…

— Родители ваши верующие?

— Вообще редко в церковь ходили, потому как отец все больше в разъездах. На праздники, если не было поездок, особенно на Пасху, ходили с мамой в церковь к заутрене».

Тут следует коснуться одного очень важного и деликатного вопроса, и мы постараемся сделать это с необходимой осторожностью. Уже вскоре после назначения Брежнева в Москву все, кто надо, были отлично осведомлены, что супруга Брежнева — еврейка. О ней не ходило сплетен в столичном бомонде, напротив, о ней дружно отзывались, как о скромной и вполне положительной женщине, занятой сугубо семейными делами, которая скрывалась от репортеров, никогда не лезла людям на глаза, а уж в политические дела супруга — тем паче. Потом о ней вспоминали, поневоле сравнивая ее достойное поведение с развязными Раисой и Наиссой.

Деталь эта вроде бы второстепенная, но в условиях России XX века исключительно важная. Почему — это известно каждому здравомыслящему гражданину. Да, она не была библейской Эсфирью и не воздействовала роковым образом на своего супруга. Более того. Видимо, она происходила из семьи многочисленных в начале XX века выкрестов, из тех, которые приняли христианство искренне, почему, как вспоминает Виктория, ее родители «редко ходили в церковь», но тем не менее оставались православными людьми по обычаям и образу жизни. Однако кровь неизбывно и существенно влияет на душу и поведение всякого человека. Так и Виктория Петровна (ее именовали Виктория Пинхусовна) свое еврейское происхождение неизбывно ощущала, хотя, быть может, рационально не придавала этому значения, что часто случается у выкрестов и даже полукровок. Но нет и никаких сомнений, что супруг Виктории о ее истинном происхождении знал. И влияние еврейского окружения на него было весьма существенным, о чем расскажем позже.

На склоне лет, одинокая и несчастная, пережившая родную дочь и переживавшая за неудачного сына, она бесхитростно рассказывала о своей такой далекой и счастливой, вопреки тогдашним тяготам, юности (а тяготы не чувствовались, ибо так жил тогда весь народ):

«Мне хотелось стать врачом. В Курске и Белгороде не было медицинских институтов, потому поступила в Курский медицинский техникум.

Младшая сестра, Александра, после окончания семи классов уехала учиться в Севастополь, в строительный техникум. Окончила его, поехала работать в Москву, по назначению. А в столице закончила еще и архитектурно-строительный институт. Брат Константин, 1911 года рождения, пошел по железнодорожной части, по стопам отца. После войны работал начальником станции Стрый, там было много бендеровцев, чуть не погиб от их налетов. Позднее перевели его в Харьков, тоже начальником станции. Еще позднее забрали в Москву, там и вышел на пенсию. Сестра Лидия закончила металлургический, работала в лаборатории. Во время войны с мужем прошла фронты. Он строитель — она с ним была. Потом вернулись, на стройках работали. Два года как умерла. Еще одна сестра, Валентина, та совсем молодой умерла. Училась в Москве, на биологическом факультете. Больной ее отправили перебирать картошку. Простудилась, воспаление легких… Учебу Валя закончила, но у нее открылась в легких туберкулезная каверна. Залечить уже не смогли. И замуж поэтому не вышла. Из-за ее болезни папа и мама не эвакуировались, остались в оккупированном Белгороде. 7 ноября 1941 года Валю похоронили. Немцы заняли в нашем доме две комнаты. Нашим оставили только одну. Немцы не знали, что зять моих родителей полковник. Староста, может, и знал, но не выдал».