Коммунисты - Семанов Сергей Николаевич. Страница 38

В небольшой квартире собрались все члены фракции, представители местных партийных организаций: М. Воронин (от Иваново-Вознесенска), В. Н. Яковлев (от Харькова), Линде (от Риги) и двое от Петроградской организации — Н. Антипов, член исполнительной комиссии ПК, И. Козлов, путиловский рабочий, член правления страховой кассы. Приглашенный на совещание Каменев, живший тогда в Финляндии, сообщил, что из конспиративных соображений он приедет через день.

Совещание началось 2 ноября 1914 года. Делегаты рассказывали о положении на местах — в губерниях, о работе организаций, настроении рабочих и их отношении к войне. Выяснилось, что повсюду партийные силы и даже легальные профессиональные союзы понесли тяжелые потери от арестов, но все же некоторая работа велась: надежды на укрепление подпольных комитетов и активизацию их деятельности все делегаты связывали с сохранением думской большевистской фракции, которая в это лютое время была единственным центром, связывающим все партийные организации в России.

На второй день обсуждался главный вопрос — о военной платформе партии. Тезисы Ленина были поддержаны единогласно. Предстояло теперь размножить их и разослать во все губернии, где еще сохранились партийные организации, с тем чтобы широко развернуть антивоенную агитацию. Об этом шла речь на третий день — 4 ноября. Неожиданно, часов около пяти вечера, в дверь раздался сильный стук. Под ударами винтовочных прикладов дверь сорвалась с петель и рухнула. В комнату ввалилось больше десятка полицейских и жандармов. Офицер с револьвером в руке скомандовал: «Руки вверх!»

— По какому праву? — спросил, выходя вперед, Петровский. Он старался выглядеть невозмутимым. — Я и эти мои товарищи — члены Государственной думы, и вы, я надеюсь, знаете закон о неприкосновенности депутатов… Вот мой мандат…

Офицер взял в свободную руку удостоверение на имя депутата думы Петровского, повертел его так и эдак, вернул Григорию Ивановичу и с любопытством оглядел невысокую фигуру Петровского. По-видимому, депутатский мандат Петровского возбудил в офицере почтение, и он стал вежливее.

— Прошу прощения, господа, — жандармский ротмистр небрежно кинул руку к козырьку фуражки, — у меня имеется ордер на арест, — он показал бумажку с подписью начальника Петроградского жандармского управления.

Пока Петровский говорил с офицером, полицейские успели уже вывернуть все карманы у Бадаева, Шагова, Самойлова и других товарищей. Муранов и Петровский категорически заявили, что не позволят себя обыскивать, и несколько раз отразили попытки жандармов ощупать у них карманы. К протестам Петровского и Муранова присоединились другие депутаты. Неуверенный в том, имеет ли право он арестовать и обыскать членов Государственной думы, ротмистр несколько раз убегал из дома — пытался дозвониться до своего начальства и получить разъяснение. Меж тем, пользуясь замешательством среди полицейских, участники совещания тайком пытались уничтожить компрометирующие документы — адреса явок, протокол совещания, записи в личных блокнотах. Но все материалы уничтожить не успели. Возвратившийся с улицы ротмистр сообщил, что скоро сюда прибудет его начальство и депутаты смогут объясниться с ним лично, а пока он обязан держать арестованных под охраной. Офицер приставил к ним жандармов и запретил всем переговариваться. К вечеру примчался жандармский генерал. Узнав, что еще не все обысканы, он выругался и приказал обыскать Петровского и Муранова силой. Полицейские накинулись на них, выворачивая руки и шаря по карманам. Протесты не достигали ушей генерала, молча и хмуро наблюдавшего эту сцену.

Но как заиграло улыбкой лицо высокого чина, когда из кармана Петровского вынули газету «Социал-демократ» с ленинской статьей. Обнаружили еще кое-какие документы. Некоторых участников совещания и хозяйку квартиры Гаврилову (самого хозяина не было) отправили под конвоем в тюрьму, а депутатов думы отпустили, вернув каждому отобранные личные вещи и депутатские билеты.

Уже светало, когда Петровский и его товарищи покинули злополучный дом. Едва они прошли сотню шагов, как натолкнулись на полицейских, патрулирующих по улице. В боковых переулках также видны были размазанные утренними сумерками силуэты городовых. Перед депутатами прошмыгнул и быстро пошел вперед, в ту сторону, куда шли они, человек в штатском. Потом они заметили таких же молчаливых субъектов позади. Шпики сопровождали их до самого города совершенно открыто. Каждого из депутатов они «любезно» проводили до дверей квартиры. Ясно было, что депутатской «неприкосновенности» положен конец. По-видимому, правительство уже приняло относительно них какое-то решение.

С наступлением утра депутаты собрались вместе, чтобы обсудить, как быть дальше. Решили, во-первых, известить о случившемся все подпольные партийные комитеты; во-вторых, потребовать сегодня же, то есть 5 ноября, от председателя думы Родзянко принять меры против произвола полиции, нарушения ею закона о депутатской неприкосновенности. С этим требованием Петровский как председатель большевистской фракции и отправился к Родзянко. Он вручил тому заявление, подписанное пятью членами фракции. Депутаты-большевики во время перерыва между заседаниями рассказали в кулуарах думы депутатам левых фракций о наглом налете полиции. Некоторые выражали им сочувствие, обещали сказать об этом безобразии с думской трибуны, заявить протест правительству и т. п. Но, конечно, большевики не могли ожидать поддержки от черносотенной думы, которая не простила им ни одного антиправительственного выступления, а тем более голосования против военного бюджета.

В этот день ни Петровскому, ни другим депутатам-большевикам не удалось оповестить о случившемся партийные организации и профсоюзы Петрограда. Наутро они уже были в руках полиции: всех пятерых депутатов взяли прямо из квартир.

Так, насильственно, правительство 5 ноября 1914 года пресекло деятельность рабочих депутатов — Г. И. Петровского, А. Е. Бадаева, М. К. Муранова, Ф. Н. Самойлова, Н. Р. Шагова. Большевистская фракция в думе прекратила свое существование.

Их рассадили по одиночным камерам в доме предварительного заключения на Шпалерной улице.

Ленин, узнав об аресте депутатов-большевиков, был очень встревожен. «Ужасная вещь, — писал он Шляпникову в Стокгольм. — Правительство решило, видимо, мстить РСДР Фракции и не остановится ни перед чем. Надо ждать самого худшего: фальсификации документов, подлогов, подбрасывания «улик», лжесвидетельства, суда с закрытыми дверями и т. д. а т. д….

Во всяком случае работа нашей партии теперь стала во 100 раз труднее. И все же мы ее поведем! «Правда» воспитала тысячи сознательных рабочих, из которых вопреки всем трудностям подберется снова коллектив руководителей — русский ЦК партии».

После заключения депутатов-большевиков в тюрьму правительство какое-то время хранило молчание. Зато реакционные газеты подняли вой, призывая к расправе с рабочими депутатами, изменившими якобы отечеству, предавшими родину и народ русский. Черносотенные журналисты пытались создать так называемое «общественное мнение». А наиболее кровожадные из них открыто требовали для рабочих депутатов виселицы.

Либеральная буржуазная пресса же «благоразумно» отмалчивалась, как будто вообще ничего такого особенного не произошло. В самой думе депутаты различных партий толковали между собой не о том, чтобы защитить как-то престиж думы и права ее членов от произвола властей, а лишь о том, как бы арест рабочих депутатов не вызвал новых волнений на заводах и фабриках.

Полиция, жандармерия и охранка начали массовые аресты в рабочих организациях.

А Николай II, демонстрируя «единение царя с народом», в сопровождении огромной свиты сановников, попов и, понятно, тайной полиции разъезжал в эти дни по петроградским заводам и фабрикам, произнося речи и похваляясь демократическим обращением с рабочим людом.

Но понемногу тревожная весть об аресте депутатов стала проникать в среду рабочих. Однако выступить открыто в их защиту даже закаленные питерские пролетарии не могли. Свирепый военно-политический режим, массовые аресты, патриотический угар среди населения столицы — все это сильно давало себя знать, сковывало по рукам и ногам.