Коммунисты - Семанов Сергей Николаевич. Страница 77

Через несколько часов, когда германские дипломаты были в автомобиле, чтобы ехать в Санта-Маргериту, Ратенау сообщили, что его просит к телефону Ллойд Джордж. Ратенау помедлил какое-то мгновение и со словами: «Le vin est tire, il faut le boire» [10], — махнул рукой. Машина тронулась, а спустя несколько часов был подписан знаменитый русско-немецкий договор, вошедший в историю под названием Рапалльского. Договор обеспечивал восстановление дипломатических и консульских отношений между РСФСР и Германией, открывал возможности установления тесных взаимовыгодных торговых и хозяйственных отношений, стороны взаимно отказывались от претензий друг к другу.

Чичерин прекрасно понимал, что пойти на подписание договора Германию вынудило развитие событий, которые предсказал Ленин. Искусство советской дипломатии заключалось в упреждении событий и их блестящем использовании. Пять лет спустя в одном из писем к Литвинову, отвечая на высказанную последним мысль о том, что в генуэзское время Германия якобы была весьма дружественно настроена по отношению к России, Чичерин разъяснил: «В действительности теперь Германия вовсе не враждебна, а раньше не была дружественной. Когда Германия была наиболее угнетенной, при Гаазе, Шейдемане, Бауэре, Германе Мюллере, она относилась к нам хуже всего и пресмыкалась перед Антантой. Она стала лучше относиться к нам, когда начала выкарабкиваться. Но еще Ратенау в Каннах предложил известную резолюцию, по которой Германия была бы оружием Антанты для эксплуатации РСФСР… Ратенау побежал в Рапалло и поспешил подписать договор, потому что боялся, что Англия договорится с нами и перестанет нуждаться в Германии для операций против нас».

Заключенный 16 апреля 1922 года договор между РСФСР и Германией стал важнейшим документом в истории дипломатических отношений, его значение ощущалось многие десятилетия. Участники Генуэзской конференции — кто со злорадством, кто с негодованием, но никак не безразлично — были вынуждены признать, что русские и немцы одурачили Антанту. Внешнеполитическая изоляция, шантаж и угрозы оказались бессильными; Советская Россия утверждала себя на международной арене, чтобы по принадлежавшему ей праву неотвратимо влиять на развитие мировых событий.

Прекрасным ответом на попытки ворчунов приуменьшить значение Рапалльского договора был ленинский проект резолюции ВЦИК. В нем отмечалось, что делегация правильно выполнила свои задачи и ВЦИК приветствует Рапалльский договор как единственно правильный выход из затруднений, хаоса и опасности войны, признает нормальным для отношений с капиталистическими странами лишь такого типа договоры и поручает СНК и НКИД вести политику в этом духе.

После подписания договора в буржуазной печати поднялась буря возмущения русско-германскими действиями. Еще бы, расчеты Ллойд Джорджа, Барту и всей антантовской компании рухнули. Им не удалось навязать Советской России кабальных обязательств.

Рапалльский договор явился полной неожиданностью для участников конференции. «Русское пасхальное яичко» взбесило до невероятности Барту. В письме Чичерину он грозно заявил, что Франция рассматривает договор как враждебный акт, направленный против нее. Чичерин спокойно разъяснил не в меру вспыльчивому французу, что договор не затрагивает интересов Франции и служит единственной цели — упорядочить отношения между РСФСР и Германией в интересах обеих наций, а следовательно, и всей Европы.

Противники русско-германского сближения попытались интриговать, распространяли злонамеренные слухи, чтобы дискредитировать и договор, и подписавшие его делегации. Они прибегли к излюбленному приему буржуазной дипломатии — грубому нажиму на обе делегации. Искусно подогреваемые ими слухи о том, что германскую делегацию отстраняют от дальнейшего участия в конференции, ввергли дрожавшего за свою карьеру Ратенау в глубокое уныние. Советской делегации пришлось потратить немало усилий, чтобы успокоить немца и его коллег и убедить их выступить 22 апреля в печати с сообщением о том, что, по мнению Германии и России, аннулирование Рапалльского договора недопустимо. Противникам договора ничего не оставалось делать, как смириться с дипломатическим поражением.

Советская делегация заняла теперь более прочные позиции, ее активность приобретала действенный характер. Чичерин в письме Ллойд Джорджу 20 апреля твердо заявил о согласии РСФСР признать в целях способствования работе конференции долговые обязательства при условии списания военных долгов и просроченных процентов. И еще при условии, если России будет предоставлена финансовая помощь.

29 апреля нарком в ответ на неутихающие антисоветские страсти во Франции написал письмо Барту. В нем он предупреждал: «Будучи далеким от того, чтобы быть направленным против Франции или против какой-либо другой державы, вышеозначенное соглашение является в намерении Русского правительства лишь началом ряда частных соглашений, которые должны, по мнению русской делегации, дополнить общее соглашение, к которому стремятся державы, собравшиеся в Генуе».

Это было неслыханным: русская делегация перешла в наступление и оповестила всех, что выигранное сражение — это только начало. Одна против всех и тем не менее добивалась успехов.

Папа римский обратился к делегациям стран, поддерживающих дипломатические отношения с Ватиканом, с воззванием: «В исторический час, когда вопрос идет о принятии обратно России в консорциум цивилизованных наций, Святой Престол желает, чтобы религиозные интересы, которые являются основанием всякой цивилизации, были обеспечены в России». В то же время официальные представители римского папы в Генуе несколько раз, на удивление верующим, встречались с отъявленными безбожниками — коммунистами и вели с ними переговоры. Чичерин поразил ватиканских посланцев своими знаниями в области религий и религиозных отношений. Казалось, что этот человек всегда находил тему для разговора и для него не было неизвестных областей человеческих знаний: с экономистами он охотно и долго беседовал об экономике, с историками — об истории, с гурманами — о тонкостях кулинарии и вин. И ни в чем он не был дилетантом. Для многих в Генуе это было настоящим открытием: подумать только, большевик с энциклопедическими знаниями и в превосходно сшитом фраке! Не случаен тот факт, что после Генуи в книгах некоторых западных политиков появилось утверждение о том, что революцию в России совершили наиболее образованные в Европе люди.

В респектабельном буржуазном обществе советские представители стали «сенсацией № 1». На приемах их всегда окружала такая толпа, что к ним невозможно было пробиться. В пригнанных фраках, в безукоризненно белых крахмальных сорочках, блестящие собеседники, не нуждавшиеся в толмачах, они завоевывали симпатии.

22 апреля муниципалитет Генуи дал банкет в честь участников конференции. Собравшиеся гости с нетерпением ожидали появления советских дипломатов и совершенно забыли о присутствии Ллойд Джорджа. О приеме, который был оказан Чичерину и Красину, писали газеты: «Они стали предметом всеобщего и открыто выражаемого преклонения, их встречали аплодисменты, (им) подносили цветы, (у них) просили автографы. Вообще отношение демократических слоев Генуи к русской делегации можно считать настоящим триумфом».

Популярность советских дипломатов была столь велика, что им стало затруднительно появляться на улицах Генуи. «Посещение известного генуэзского кафе советской делегацией, — сообщала одна городская газета, — собрало перед помещением громадную толпу народа, среди которой находились лица, старающиеся воспользоваться оказией и побеседовать с советскими дипломатами. Чичерину лишь с большим трудом удалось уйти из кафе боковым ходом».

Рост авторитета советской делегации окончательно вывел из равновесия ее врагов, они начали кампанию угроз и запугивания. Газеты запестрели сообщениями о том, что в Генуе раскрыт белогвардейский заговор против советской делегации, что в городе появился известный террорист Савинков.