Штрафбат. Приказано уничтожить - Орлов Андрей Юрьевич. Страница 6

– Молодец, Шмелев! – заорал Вершинин, когда машина вывалилась наконец на поляну и стала разворачиваться. – Ей-богу, ты мастер безопасной езды! А этого придурка, – шепнул он Зорину, выразительно покосившись на набычившегося капитана, – я бы собственными руками придушил, как реального вредителя.

Уже смеркалось, когда они выехали к той самой развилке, и водитель стал выкручивать баранку, выруливая на объездную дорогу. Дождь давно прекратился, дул порывистый ветер, гоня на запад комковатые ватные облака. Темнело стремительно.

– Гони, Шмелев! – рычал Яворский. Собственный горький опыт его ничему не научил. – К ночи мы должны быть в Слеповце, и если не будем, то ты будешь в трибунале!

Люди в кузове помалкивали, говорить было не о чем. Славная идея свернуть капитану шею – и будь что будет! – похоже, посетила всех присутствующих. На середине пути Яворский приказал остановить машину и отбежал в кювет справить нужду. Остальные тоже спрыгивали, разбредались. Хлопотов развернул кисет, предложил желающим сварганить по «курительной трубочке». Зорин с Мишкой отмахнулись – не приучены разведчики крутить самокрутки. Каждый извлек свою пачку.

– Ну, конечно, элита сухопутных войск, – завистливо бурчал Хлопотов, отсыпая табачок Кармазову, – у каждого свой «Беломор».

Не стоило бы расслабляться, но опасности, вроде, пока не предвиделось. А тут еще Мишка принялся рассказывать анекдот из жизни «офицерского собрания», и Зорин отвлекся. Когда народ рассаживался по местам, все еще было нормально. Яворский перебрался в кузов. Шмелев злорадно шепнул Зорину, что на пассажирском сиденье пружина продралась сквозь обшивку. Через километр спустило заднее колесо. Полуторка накренилась, но без прочих последствий обошлось. Выражаясь по матери, Шмелев схватился за домкрат и побежал ставить запаску.

Пришлось повторно вылезать. Хлопотов выражал сомнение, что такими темпами они куда-нибудь доедут, Татьяна успокаивала – мол, до утра без них не начнут. Кармазов настороженно вглядывался в темноту, царящую вокруг машины, постукивал ногтями по кобуре. Разорялся Яворский – поминал трибунал, саботаж, вредительство. А Зорин чувствовал, как растет беспокойство.

Он переместил автомат в положение «на плечо», побродил вокруг машины, поглаживая затворную раму. Притих и Вершинин – у боевого товарища тоже имелся нюх на неприятности, что помогало выживать и, по возможности, обходить эти неприятности стороной.

Не успели они проехать метров триста, как погасли передние фары. Шмелев ахнул и вдарил по тормозам, едва не вмяв бампер о «верстовой» камень на обочине.

– Эй, водила, мать твою за душу, уже не смешно! – рявкнул Кармазов, ударившись виском о борт.

– Мне тоже перестает нравиться, – проворчал избежавший увечий Хлопотов.

– Да включите вы фары, черт возьми! – испуганно закричала Татьяна.

Водитель, подгоняемый рычанием, вывалился из кабины, загремел инструментами, полез под капот. И вынес потрясающий вердикт – фары не работают. Все перегорело к чертям собачьим, а запасных нет. Такое случается… хотя он что-то не припомнит, чтобы такое случалось. Яворский тряс его за грудки, орал, что теперь уж точно без трибунала не обойдется, уж он постарается, он сделает все, чтобы водитель-вредитель получил по заслугам!

– Товарищ капитан, прекращайте! – не выдержал Зорин. – Вы виноваты не меньше Шмелева. По вашей милости мы потеряли три часа, хотя могли уже быть в Слеповце – не забывайте об этом!

– Можем доложить куда следует… – как бы между прочим пробормотал Вершинин.

– Угрожаете, бойцы? – Яворский резко повернулся, глаза загорелись в темноте пугающим волчьим светом.

– Вам никто не угрожает, товарищ капитан. Хватит искать виновных там, где их нет. Давайте лучше думать, что делать дальше.

На душе было неспокойно. Место, в котором их угораздило остановиться, выглядело мрачновато. Перепаханная дорога в кромешной темноте не просматривалась. Проступали из мутной пелены очертания скал, разбросанные по полянам гигантские камни. Справа тянулась отвесная стена с редкими деревьями на гребне. Слева, на западе, тянулась поляна, исполосованная канавами, а за ней, метрах в семидесяти, – черная, неподвижная стена леса. Не нравился Зорину этот лес, и чем он дольше на него смотрел, тем больше не нравился.

С горем пополам было установлено, что ехать по темноте невозможно, – вернее, возможно, но это один из надежнейших способов самоубийства. Неуверенное предложение Кармазова пройти остаток пути пешком не нашло горячего отклика в сердцах соратников. Двадцать километров по темноте и непонятной местности, когда под ногами ничего не видно – проще дождаться предутреннего света и отправиться на машине, все быстрее будет. Нужно подождать всего лишь несколько часов. – осенило Хлопотова. Развиднеется – и можно заводиться! А пока разведем костер, похрустим сухим пайком, все равно никого тут нет. Романтика, черт ее подери!

Кармазов и Хлопотов обломали ветки с валежины, развели в канаве костер. Женщина, освобожденная от мужской работы, сидела на камне – прямая, неподвижная, меланхолично смотрела, как потрескивает пламя. Яворский рычал на Шмелева: никакого отдыха, нужно снимать фары и определить причину поломки. Ругаться со старшим по званию, зарабатывая очки в минус, водителю было не резон – он ковырялся в машине, подсвечивая фонариком, и делал вид, будто занят работой.

Вершинин топтался где-то под обрывом – Зорин слышал, как потрескивает галька. Он на всякий случай снял с плеча автомат и, пригнувшись, пересек поляну на западной стороне. Сел на корточки, прислушался. Сидеть в компании у костра совершенно не хотелось – от Яворского уже тошнило, а ехидные взоры товарища старшего лейтенанта женского пола порядком раздражали. И тревога росла с каждой минутой. Он пристроился за поваленным деревом на опушке, стал слушать.

Лес жил. Ветерок ерошил кроны деревьев, ветки со скрипом терлись друг о друга, белка пробежала по стволу, дятел проснулся, клюнул червячка и снова заснул… Глаза привыкали к темноте. Проявлялись контуры грузовика на дороге, костер потрескивал в ложбине. Тени сгрудились вокруг костра, люди приглушенно говорили. Что-то бросила женщина, и тут же протяжно забубнил Кармазов. Засмеялся Хлопотов: «Может, вам еще набор посуды на двенадцать персон, товарищи эстеты? Уж кушайте, из чего есть, товарищ старший лейтенант…»

«Легкое чувство страшного голода», как шутливо называл это состояние Вершинин, еще не пришло. У сытого чувства не так напряжены. Он повернул ухо к лесу, застыл.

За спиной хрустнуло, Зорин подпрыгнул, выхватывая нож из кожаных ножен, метнулся в сторону, уходя с линии удара.

– Ладно, ладно, задергался… – проворчал Вершинин, приваливаясь к дереву.

– Чего пугаешь? – прошептал Алексей.

– Тренируюсь… Слушай, Леха, мне кажется, будто что-то происходит, или на самом деле что-то происходит? Неспокойно на душе, а почему – ни хрена не соображу. Ладно, Яворский – кретин и зазнайка. Уперлись в тупик, вернулись, а с него как с гуся вода. Но колесо лопнуло на ровном месте – и после того, как мы кругами походили вокруг машины, да еще и основательно потоптались. Странно, да? А только отъехали – освещение вдруг вышло из строя…

– Сам в недоумении, – признался Зорин, – и думаю об этом же, Мишка. Если кто-то из присутствующих яростно хочет, чтобы мы не доехали до Слеповца…

– Или чтобы остановились, разбили костер, что-нибудь сжевали и расслабились, – задумчиво добавил Вершинин. – А еще мне не кажется, что этих шифровальщиков кто-то захочет ликвидировать. Другое дело – прибрать, поскольку информации в них напичкано столько… Слушай, Леха, может, мы просто шизуем, а? Мы ведь, по сути, такие же подозрительные, как Яворский. Во всем видим каверзу и злой умысел. А если нет его, умысла? Череда случайностей, и только? Переживем эту ночку, потом хихикать будем…

– Эх, твоими бы устами, Мишка. – Зорин приподнялся. Дым от костра стлался по земле, но пламя рвалось вверх и из леса, очевидно, неплохо просматривалось. Кто-то перестарался с дровами. Может, намеренно перестарался? Привстал человек – похоже, Кармазов, – нагнулся, чтобы что-то взять, оступился, едва не рухнув в огонь. Посыпались искры. Засмеялся Хлопотов.