«Был жестокий бой» - Зарипов Альберт Маратович. Страница 17

Я не видел водителя. Вместо лобовых и боковых стёкол были установлены бронированные листы с узкими прорезями для обзора. На этих толстенных прямоугольниках тоже виднелись многочисленные царапины… А потом я внезапно увидел то, что Урал-Наташка вёз в своём открытом кузове.

— Равняйсь! Отставить! Карась! Равняйсь! Смирно! Два шага вперёд — шагом марш! Кру-гом! Равняйсь! Равняйсь, я сказал!

Хоть и не сразу, но солдаты всё же выполнили мои резкие и быстрые команды. Теперь шеренга бойцов стояла спиной к приближающемуся Уралу. Вечно неугомонный Наместников попытался было опять посмотреть на расстрелянный грузовик с белым флагом… И страшным грузом в открытом кузове… Но я рявкнул ещё раз и должный порядок был восстановлен… Моя разведгруппа стояла не шелохнувшись… Зато перед моими глазами стало медленно проплывать, пожалуй, самое ужасное зрелище в моей жизни.

В кузове Урала находились тела погибших солдат и офицеров нашей Российской Армии. Их было так много… Ведь эти трупы лежали в одной большой куче… Причём, друг на друге… И мёртвые бойцы и командиры, мотострелки и десантники, другие солдаты… Все они лежали в наброс… И эта куча погибших была слишком большой. Может быть их общее количество насчитывало человек тридцать… А может все сорок или даже пятьдесят. Я не мог это определить даже приблизительно… Потому что вершина пирамиды из человеческих тел возвышалась над верхним срезом деревянных бортов… Вернее, над их остатками.

«Боже мой! — думал я, пребывая в жутком оцепенении. — Боже ты мой!.. Сколько их тут? И это за один рейс?!.. Бож-же т-ты мой!..»

Я ещё ни разу в жизни не видел такого огромного количества мёртвых тел… А тем более столько погибших солдат и офицеров! Даже в Афганистане мне не доводилось встречаться с чем-то подобным… Самое большее что я видел — это пять или шесть трупов солдат Ахметшинской группы, попавшей в засаду… Но они лежали на носилках. И каждое тело было тщательно обёрнуто в блестящую непрозрачную плёнку… а тут…

А в январе 1995-го года наших погибших воинов вывозили из города Грозного вот на таком расстрелянном Урале. Похоронные команды подбирали их прямо на улицах и во дворах микрорайонов… Там, где они попали под перекрёстный или прямой автоматно-пулемётный огонь, под разрывы гранат или под беглый миномётный обстрел. Тела убитых бойцов находили на их последних боевых позициях… Получив серьёзные ранения, наши ребята медленно истекали кровью в подъездах и квартирах, подвалах и других убежищах… Откуда их, уже остывших и сжавшихся в комок перед кончиной… Откуда их выносили местные жители, чтобы затем уложить на газоны и обочины дорог. Одним словом, трупы наших военнослужащих находили именно там, где их и настигла беспощадная и ненасытная смерть.

«Боже мой!.. А лейтенант… Боже мой!»

Урал-Наташка с обломками досок вместо привычных бортов сейчас проезжал как раз напротив меня. Причём, с самой минимальной скоростью. И лежащий с краю молодой парень с двумя лейтенантскими звёздочками… Он улыбался мне дико и страшно… Как бы демонстрируя мне все свои зубы!

Я впал в ещё больший шок… Пока не понял одну простую вещь — лицо погибшего лейтенанта обгрызли одичавшие собаки. Ведь нам об этом рассказывал Стас, который совсем недавно вернулся из Грозного… Что бездомные псины от голода совсем уже озверели… И теперь они едят лежащие на улицах трупы…

«Вот бедняга!.. Молодой парень!.. Ему бы жить да жить!.. А теперь его везут… Вот в таком виде… Боже ты мой! За что же это всё!?»

Застывший напротив Урал внезапно дёрнулся вперёд и поехал дальше. Я машинально посмотрел ему вслед и заметил ещё одну «деталь». Через низкий задний борт наружу торчало несколько ног. И мне сразу же вспомнился эпизод из какого-то старого фильма про гражданскую войну. Когда на обычной крестьянской телеге в деревню привозят тела убитых то ли красноармейцев, то ли белогвардейцев. Правда, это был постановочный эпизод художественного фильма… Но даже в кино все эти трупы в белом исподнем белье и торчащими из телеги голыми ступнями… Мелко подрагивающими на ухабах… всё это смотрелось очень жутко.

А здесь было не кино. Совсем не кино… Тут была самая настоящая действительность. Вместо обыкновенной крестьянской подводы теперь ехал донельзя прострелянный Урал-Наташка с продырявленной во многих местах белой простынёй и истрепавшимся красным крестом. Вместо нескольких тел в нательных рубахах и с босыми ногами… Вместо них сейчас вповалку лежало 30–40 трупов, одетых в камуфлированное и обычное обмундирование… Обутых кто в ботинки-берцы, кто в сапоги.

«Прогресс, так сказать, налицо! Заместо телеги с лошадью — современный Урал!.. Вместо исподнего белья и босых ног — уставная форма одежды и обувь! Тогда везли трёх-четырёх, а теперь тридцать-сорок!.. Современная стадия гражданской войны… Только вот одичавших собак-людоедов тогда вроде бы не было!.. Тогда ещё успевали хоронить… Не в пример нынешнему времени!»

Я медленно брёл позади своей группы, направлявшейся сейчас в предоставленную палатку… Я исподлобья смотрел на колыхающиеся при ходьбе солдатские спины с РД-54, из которых торчали деревянные рукоятки сапёрных лопаток… Я слушал то, как чавкает под ногами холодная грязь… А мысли мои всё ещё витали в воздухе. Причём, над тем самым Уралом со сваленными в общую кучу телами.

Я отлично понимал то немаловажное обстоятельство, что бойцы из похоронной команды занимались эвакуацией погибших как в минуты настоящего затишья, так и в ходе вялотекущих перестрелок. А может быть они загружали трупы на какой-нибудь спокойной улице, но на обратной дороге всё же попадали под вражеский обстрел. Ведь этот самодельный флаг, сотворённый из обычной армейской простыни и нашитого на неё красного креста… Этот широко известный символ всеобщего гуманизма знают все участники нынешней войны… И вроде бы даже достигнуто соглашение о том, чтобы обе стороны не стреляли друг в друга во время эвакуации погибших… Ведь трупы надо убирать всем: как нашим, так и чеченам. И тем не менее этот белый флаг с красным крестом уже был прострелян во многих местах, а материя по краям начала рваться так, что это стало заметно даже издалека. Видать, принципы человеколюбия нынче приветствуются не всеми. Раз уж можно вести огонь по Уралу похоронной команды.

Что тут ни говори, но моё настроение было испорчено на весь оставшийся день. Мои подчинённые, которым всё-таки удалось разглядеть страшный груз проехавшего Урала, тоже пребывали в удручающем состоянии. Ведь одно дело — ехать на чеченскую войну, которую так часто показывают на телеэкранах. И совершенно другое дело — когда впервые в своей жизни столкнёшься со столь ужасающим зрелищем… Когда в непосредственной близости провезли такое большое количество убитых на войне сверстников. Таких же молодых, как и все наши остальные бойцы… То есть, наши живые солдаты.

«Да-а-а… — думал я. — Такой войны мне ещё не доводилось видеть… Афган по сравнению с Чечнёй — это детская прогулочка… Хоть там и пустыни были, и горы, да ещё и в чужой стороне. а здесь… Всё знакомое и привычное: одноэтажные дома на окраинах, хрущёвки и девятиэтажки в городских кварталах. Противник вооружён точно таким же оружием. Взрослые чеченцы служили в нашей Советской Армии, а значит многое знают и понимают что да как. И главное — что все они разговаривают на русском языке!.. Хоть и с чеченским акцентом. Но всё-таки они выросли в одной культурной среде — в нашем общем на всех Советском Союзе! И мы же сейчас… Да с ними же и воюем!.. Это даже не тройной абсурд!.. Судя по такому количеству убитых, это самый настоящий кошмар и ужас! Боже ты мой!.. Сколько же их там было?!.. В этом кузове?!»

Разведгруппа уже завернула за угол пятиэтажной гостиницы. Там мы и обнаружили три большие палатки, одна из которых была выделена для нашего в ней проживания. Мы подошли вплотную к дальнему брезентовому жилищу, обследовали его снаружи и изнутри… После чего пришли к невесёлому мнению… Что жить здесь, конечно же, можно, но только для этого нам придётся сильно постараться.