Хорнблауэр и «Атропа» - Форестер Сесил Скотт. Страница 34

— Да, сэр.

— Очень хорошо.

«Атропа» вошла в пролив, Хорнблауэр приказывал рулевому. Ни над одним фортом не видно было флага, значит, салютовать пока не надо. Расстояние между мысом и островом было с полмили или чуть меньше, дальше открывался вид на Мармарисский залив, с трех сторон окруженный высокими горами.

— Здесь город, сэр, — сказал Тернер. — Так себе городишко.

Белая башня — минарет — отражала послеполуденное солнце.

— Сейчас вы видите красный курган за городом, сэр.

— Где затонул «Стремительный»? — спросил Хорнблауэр.

— Левее от нас, сэр. Прямо на линии между красным курганом и фортом на острове Пэседж. Мыс Ада по азимуту зюйд-зюйд-ост и полрумба к зюйду от того места.

— Сделайте замеры сейчас, — приказал Хорнблауэр. Они вошли в залив. Вода была гладкой, не настолько, впрочем, чтоб отражать синее небо. Тернер взял азимут на форт. Другой азимут Хорнблауэр мог взять на глаз. Не вредно будет встать ближе к месту намечающихся работ. Так они впоследствии привлекут меньше внимания, чем если сначала встанут в одном месте, а потом вынуждены будут менять стоянку. Джонс без заминки убрал фор— и грот-марсели передние паруса. «Атропа» тихо скользила по воде.

— Руль круто направо, — сказал Хорнблауэр рулевому. «Атропа» развернулась, Джонс взял крюйсель на гитовы помогая маневру. Судно почти совсем остановилось, крохотные волны лизали его нос.

— Отдать якорь!

Заскрежетал канат. «Атропа» повернулась на якоре. Они в турецких водах. То, что они пересекли трехмильную границу, даже прошли пролив, еще можно было бы впоследствии оспорить. Якорь же, зарывшийся рогами в песок, это уже нечто определенное, на это можно указать в дипломатической ноте.

— Позовите доктора, — сказал Хорнблауэр. Дел много — надо связаться с турецкими властями, если они не свяжутся с ним раньше. Но прежде, не теряя времени, надо приготовиться к операции. Жизнь Маккулума висит на волоске, и не только его жизнь.

XII

Хорнблауэр сидел у себя в каюте. «Несколько минут» — столько, по оценке Эйзенбейса, потребуется на операцию. Хорнблауэр знал, что доктору придется работать быстро, чтоб свести к минимуму шок.

— На «Ганибале», сэр, — сказал санитар в ответ на расспросы Хорнблауэра, — мы за полчаса отняли одиннадцать ног. Это было в Альхесирасе, сэр.

Но ампутация — дело сравнительно простое. Половина раненых выживала после ампутации конечностей. Сам Нельсон лишился руки — ему ее отняли темной ночью в шторм, в море, — и жил после этого до тех пор, пока при Трафальгаре его не настигла ружейная пуля. То, что задумал Эйзенбейс — не ампутация. Если его диагноз неверен, это хуже чем бесполезно. Даже если диагноз верен, дело все равно может кончиться плохо.

На судне воцарилась тишина. Вся команда остро переживала за судьбу «бедного джентльмена». Они жалели Маккулума, умиравшего от пули, которую ему совершенно незачем было получать. То обстоятельство, что его будут резать, вызывало у них нездоровое любопытство. То, что через несколько секунд он, возможно, умрет, пройдет в таинственные врата, страшившие их самих, заставлялоихсмотреть на него с каким-то особым почтением. Пришлось поставить часовых, чтоб сдерживать и жалостливых, и любо-дытствующих, и искателей острых ощущений. По тишине на судне Хорнблауэр мог сказать, что вся команда с замиранием сердца ждет развязки, надеясь уловить стон или вскрик. Точно так же они ожидали бы повешенья. Хорнблауэр слышал громкое тиканье своих часов.

Вдалеке послышался шум, но на деревянном корабле можно услышать столько разных шумов. Хорнблауэр поначалу не позволял себе думать, что этот шум связан с окончанием операции. Но вот шаги и голоса раздались у входа в каюту — сначала заговорил часовой, потом Эйзенбейс, потом в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Хорнблауэр нарочито безразличным голосом. Увидев Эйзенбейса, он сразу понял, что все в порядке. В тяжеловесных движениях доктора чувствовалась окрыленность.

— Я нашел пулю, — сказал Эйзенбейс. — Она была там, где я и предполагал — под нижней оконечностью лопатки.

— Вы ее извлекли? — спросил Хорнблауэр. Эйзенбейс позабыл сказать «сэр», а Хорнблауэр его не одернул — верный признак, что он вовсе не так спокоен, как притворяется.

— Да, — ответил Эйзенбейс.

Он театральным движением выложил что-то на стол перед Хорнблауэром. Это была пуля — бесформенная, сплющенная, со свежей царапиной.

— Здесь на нее наткнулся мой скальпель, — гордо сказал Эйзенбейс. — Я сразу вошел в нужное место.

Хорнблауэр с жаром схватил пулю и осмотрел ее.

— Все было, — продолжал Эйзенбейс, — как я и говорил. Пуля ударила в ребра, сломала их, и проскользнула вдоль них, пройдя между костью и мускулами.

— Да, понятно, — сказал Хорнблауэр.

— И вот что еще там было. — Эйзенбейс с гордым видом ярмарочного фокусника, извлекающего кролика из шляпы, положил перед Хорнблауэром что-то маленькое.

— Это что, пыж? — спросил Хорнблауэр, не пытаясь прикоснуться к отвратительному комочку.

— Нет, — сказал Эйзенбейс. — Таким его вытащилмойпинцет. Но поглядите…

Эйзенбейс толстымипальцами расправил комочек.

— Я просмотрел все это под лупой. Вот кусочек синем сюртука. Это — кусок шелковой сорочки. Это клочки хлопчатобумажной рубашки, а это — нитки вязаной нижнем рубахи.

Эйзенбейс лучился торжеством.

— Пуля затащила все это с собой? — спросил Хорнблауэп

— Именно так. Конечно. Зажатая между пулей и костью ткань была разрезана, как ножницами, а пуля затащила клочки с собой. Я нашел их все. Не удивительно, что рана гноилась.

— Обращайтесь ко мне «сэр». — Напряжение спало, и Хорнблауэр заметил, что Эйзенбейс не величает его, как должно. — В остальном операция была так же успешна?

— Да… сэр, — сказала Эйзенбейс. — После того, как были удалены чужеродные тела, а рана перевязана, пациенту сразу стало лучше.

— Он пережил сильный шок?

— Не очень. Санитарам почти не пришлось его держать. Он добровольно позволил себя оперировать, как вам и обещал. Хорошо, что он лежал спокойно. Если б он сопротивлялся, сломанное ребро могло бы повредить легкое.

— Обращайтесь ко мне «сэр», — сказал Хорнблауэр. — Я последний раз прощаю вам это упущение.

— Да… сэр.

— Сейчас пациент чувствует себя хорошо?

— Когда я уходил, он чувствовал себя хорошо… сэр. Понятно, скоро я должен буду к нему вернуться.

— Вы думаете, он выживет?

Торжествующее выражение на лице Эйзенбейса несколько поблекло. Он сосредоточился, формулируя ответ.

— Теперь он скорее всего выживет, сэр. Но никто не может знать наверняка. Всегда возможно, что рана вдруг воспалится и убьет пациента.

— Больше вы ничего не можете сказать?

— Нет, сэр. Рана должна оставаться открытой для оттока гноя. Накладывая швы, я вставил дренажную трубку.

— Очень хорошо, — сказал Хорнблауэр, чувствуя, как на него накатывает тошнота. — Я понял. Возвращайтесь к пациенту. Я глубоко признателен вам, доктор, за то что вы сделали.

Эйзенбейс ушел, но Хорнблауэра в покоене оставили. В дверь постучали, и вошел мичман Смайли.

— Мистер Стил свидетельствует свое почтение, сэр, и сообщает, что к нам с берега движутся лодки.

— Спасибо. Я иду наверх. И если мистер Тернер не на палубе, скажите ему, что он мне нужен.

Несколько пестро раскрашенных лодочек двигалисьнавеслах, передняя же шла очень круто к ветру под латинским парусом. Пока Хорнблауэр смотрел, матросы убрали парус, пазвернули лодку и снова поставили его на другом галсе. У латинского паруса есть свои недостатки. На новом галсе лодка легко шла к «Атропе».

— Послушайте, мистер Тернер, — сказал Хорнблауэр решение, два последних дня подспудно зревшее несмотря на множество других забот, оформилось окончательно. — Когда вы будете с ними говорить, скажите, что мы ищем французскую эскадру.

— Прошу прощения, сэр?

— Мы ищем французскую эскадру. Два корабля — два корабля достаточно. Линейный корабль и фрегат, прорвавшие блокаду на Корфу три недели назад. Прежде всего спросите, не заходили ли они сюда.