Хорнблауэр и «Атропа» - Форестер Сесил Скотт. Страница 58

За Гибралтарским проливом осень уже вступила в свои права. Задули западные равноденственные ветра, шторм налетал за штормом. К счастью, ветра эти помогали им держаться на безопасном удалении от португальского берега, когда им пришлось ложиться в дрейф на широте Лиссабона, потом на широте Порту, потом в Бискайском заливе. С последними отголосками шторма они долетели до Ла-Манша; потрепанные, с текущими палубами, под взятыми в три рифа марселями и с непрерывно работающими помпами. Вот и Англия, едва различимая, но такая знакомая. На ее неясно проступающий берег невозможно было смотреть без сердечного трепета. Старт, мыс Сент-Катеринс. Целый час было непонятно, удастся ли им пройти с подветренной стороны острова Уайт, или же их вынесет дальше в Ла-Манш. К счастью, шторм ненадолго поутих, и они достигли закрытых от ветра вод Солента. Невероятно зеленый остров Уайт оказался слева от них. Они добрались до Портсмута и бросили якорь. Было так тихо и спокойно, что казалось — шторм только пригрезился им.

Береговая лодка отвезла Хорнблауэра к пристани Салли Порт. Он вновь вступил на английскую землю, испытав прилив истинного волнения, поднялся по ступеням и увидел хорошо знакомые дома. Старик-попрошайка, поджидавший на берегу, увидев Хорнблауэра, побежал за тачкой. Он был такой дряхлый, что не смог в одиночку поднять сундучки, и Хорнблауэру пришлось ему помогать.

— Благодарствую, капитан, благодарствую, — сказал старик. Он говорил «капитан» машинально, не зная, в каком Хорнблауэр чине.

Никто в Англии — даже Мария — не знает, что Хорнблауэр вернулся. Кстати, никто в Англии не знает и о последних подвигах «Атропы», о захвате «Кастильи». Копии донесений Форда и Хорнблауэра Коллингвуду в запечатанном пакете вручили капитану «Орла» — тот передаст их в Адмиралтейство «для сведения Их Сиятельств». Денька через два они появятся в «Вестнике». Возможно даже, их перепечатают «Военно-Морские Хроники» и ежедневные газеты. Конечно, слава и честь достанутся Форду, но и Хорнблауэру перепадут какие-нибудь крохи. Хорнблауэр с удовольствием думал об этом, слушая как стучат по мостовой деревянные колеса тележки.

Горечь, испытанная им при расставании с «Атропой», почти улетучилась. Он вернулся в Англию, он идет к Марии и детям. Он свободен от тревог, он может радоваться, может тешить себя честолюбивыми мечтами о фрегате, который ему возможно дадут Их Сиятельства. Он может отдохнуть, слушая счастливую болтовню Марии, и глядя, как маленький Горацио носится по комнате, а маленькая Мария делает героические попытки подползти к отцу. Колеса тележки весело стучали в такт его мыслям.

Вот и дом, и хорошо знакомая дверь. Он постучал, услышал, как стук молотка эхом прокатился по дому, помог старику сиять сундуки, сунул шиллинг в дрожащую руку и быстро повернулся, услышав, как открывают дверь. На пороге стояла Мария с ребенком в руках. Она целую секунду смотрела на Хорнблауэра, не узнавая. Наконец она заговорила, как во сне.

— Горри! — сказала она. — Горри!

На ее изумленном лице не было ни тени радости.

— Я вернулся домой, милая, — сказал Хорнблауэр.

— Я… я думала, это аптекарь, — медленно выговорила Мария. — М-малыши нездоровы.

Она протянула ему ребенка. Видимо, это была маленькая Мария, но Хорнблауэр не узнал красное, пышущее жаром личико. Закрытые глазки приоткрылись, и тут же зажмурились — свет раздражал их. Малышка недовольно отвернулась и захныкала.

— Ш-ш. — Мария опять прижала ребенка к груди. Потом снова поглядела на Хорнблауэра.

— Зайди, — сказала она. — Холодно.

Памятная прихожая. Боковая комната, где он сделал Марии предложение… Лестница в спальню. Над кроватью склонилась миссис Мейсон; даже в полумраке занавешенной комнаты было видно, что ее седые волосы растрепаны и неопрятны.

— Аптекарь? — спросила она, поднимая голову.

— Нет, мама. Это вернулся Горри.

— Горри? Горацио?

Миссис Мейсон обернулась. Хорнблауэр подошел к кровати. Мальчик лежал на боку, тоненькой ручонкой сжимая палец миссис Мейсон.

— Он болен, — сказала миссис Мейсон. — Бедненький. Он очень болен.

Хорнблауэр встал на колени и потрогал горячую щеку сына. Мальчик повернулся, и Хорнблауэр коснулся его лба. На ощупь лоб был какой-то странный — словно под мягкую ткань насыпали дробинок. Хорнблауэр знал, что это означает. Он знал это в точности, и должен был твердо осознать сам, прежде чем сказать женщинам. Оспа.

Прежде чем встать с колен, он твердо решил еще одно. Остается долг. Долг перед королем и отечеством, перед флотом, долг перед Марией. Марию надо поддержать, утешить. Он будет поддерживать ее всегда, до конца жизни.