Трагедии. Сонеты - Шекспир Уильям. Страница 66

Второй могильщик. Кто строит крепче каменщика, корабельного мастера и плотника?

Первый могильщик. Вот и говори кто, и отвяжись.

Второй могильщик. А вот и скажу.

Первый могильщик. Ну?

Второй могильщик. Не могу знать кто.

Входят Гамлет и Горацио и останавливаются в отдалении.

Первый могильщик. Не надсаживай себе этим мозгов. Сколько осла ни погоняй, он шибче не пойдет. В следующий раз, спросят тебя эту же вещь, — отвечай: могильщик. Его дома простоят до второго пришествия. Ну да ладно. Сбегай, брат, к Иогену [61]и принеси-ка мне шкалик.

Второй могильщик уходит.

(Копает и поет.)

Гамлет. Неужели этот шутник не сознает рода своей работы, что поет за рытьем могилы?

Горацио. Привычка ее упростила.

Гамлет. Это естественно. Рука чувствительна, пока не натрудишь.

Первый могильщик (поет)

(Выбрасывает череп.)

Гамлет. В этом черепе был когда-то язык, он умел петь. А этот негодяй шмякнул его обземь, точно это челюсть Каина, который совершил первое убийство. Возможно, голова, с которою этот осел обходится так пренебрежительно, принадлежала какому-нибудь политику, который собирался перехитрить самого господа бога. Не правда ли?

Горацио. Возможно, милорд.

Гамлет. Или какому-нибудь придворному. Он говаривал: «С добрым утром, светлейший государь. Как изволите здравствовать?» Его звали князь такой-то и такой-то, и он нахваливал князю такому-то его лошадь, в надежде напроситься на подарок. Не правда ли?

Горацио. Правда, принц.

Гамлет. Да, вот именно. А теперь он угодил к Курносой, сам без челюстей, и церковный сторож бьет его по скулам лопатой. Поразительное превращенье, если б только можно было подсмотреть его тайну. Стоило ли давать этим костям воспитанье, чтобы потом играть ими в бабки? Мои начинают ныть при мысли об этом.

Первый могильщик (поет)

(Выбрасывает другой череп.)

Гамлет. Вот еще один. Почему не быть ему черепом законника? Где теперь его крючки и извороты, его уловки и умствованья, его казуистика? Отчего принимает он подзатыльники заступом от этого грубияна и не привлекает его за оскорбленье действием? Гм! В свое время это мог быть крупный скупщик земель, погрязший в разных закладных, долговых обязательствах, судебных протоколах и актах о взысканье. В том ли пеня на пеню и взысканье по взысканью со всех его земельных оборотов, что голова его пенится грязью и вся набита землей? Неужели все его поручительства, простые и двусторонние, обеспечили ему только надел величиной в одну купчую крепость на двух листах бумаги? Одни его передаточные записи едва ли улеглись бы на таком пространстве. А разве сам владелец не вправе разлечься попросторней?

Горацио. Нет, ни на одну пядь, милорд.

Гамлет. Кажется, ведь пергамент выделывают из бараньей кожи?

Горацио. Да, принц, а также из телячьей.

Гамлет. Ну так бараны и телята — те, кто ищет в этом обеспеченья. Я поговорю с этим малым. — Чья это могила, как тебя там?

Первый могильщик. Моя, сэр.

(Поет.)

Гамлет. Верю, что твоя, потому что ты лжешь из могилы.

Первый могильщик. А вы — не из могилы. Стало быть, она не ваша. А я — в ней и, стало быть, не лгу.

Гамлет. Как же не лжешь? Торчишь в могиле и говоришь, что она твоя. А она для мертвых, а не для живых. Вот ты и лжешь, что в могиле.

Первый могильщик. Эта ложь в могиле не останется. Она оживет и уйдет от меня к вам.

Гамлет. Для какого мужа праведна ты ее роешь?

Первый могильщик. Ни для какого.

Гамлет. Тогда для какой женщины?

Первый могильщик. Тоже ни для какой.

Гамлет. Для кого же она предназначена?

Первый могильщик. Для особы, которая, сэр, была женщиной, ныне же, царствие ей небесное, преставилась.

Гамлет. До чего досконален, бездельник! С этим народом надо держать ухо востро, а то пропадешь от двусмыслиц. Клянусь богом, Горацио, за последние три года я заметил: время так подвинулось, что мужики наступают дворянам на пятки. — Давно ли ты могильщиком?

Первый могильщик. Изо всех дней в году с того самого, как покойный король наш Гамлет одолел Фортинбраса.

Гамлет. Сколько же теперь этому?

Первый могильщик. Аль не знаете? Это всякий дурак знает. Это было как раз в тот день, когда родился молодой Гамлет, [62]тот самый, что сошел теперь с ума и послан в Англию.

Гамлет. Вот те на. Зачем же его послали в Англию?

Первый могильщик. Как это зачем? За умом и послали. Пускай поправит. А не поправит, так там и это не беда.

Гамлет. То есть как это?

Первый могильщик. А так, что никто не заметит. Там все такие же сумасшедшие.

Гамлет. Каким образом он помешался?

Первый могильщик. Говорят, весьма странным.

Гамлет. Каким же именно?

Первый могильщик. А таким, что взял и потерял рассудок.

Гамлет. Да, но на какой почве?

Первый могильщик. Да все на той же, на нашей датской. Я здесь тридцать лет при погосте, с малолетства.

Гамлет. Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?

Первый могильщик. Да как сказать. Если он не протухнет заживо, — сейчас пошел такой покойник, что едва дотягивает до похорон, — то лет восемь-девять продержится. Кожевник, этот все девять с верностью.

Гамлет. Отчего же этот дольше других?

Первый могильщик. А видите, сударь, шкура-то у него так выдублена промыслом, что долго устоит против воды. А вода, будь вам ведомо, самый первый враг для вашего брата покойника, как помрете. Вот, например, еще череп. Этот череп пролежал в земле двадцать три года.

Гамлет. Чей он?

Первый могильщик. Одного шалопая окаянного, лучше не говорить. Чей бы вы думали?

Гамлет. Не знаю.

Первый могильщик. Чтоб ему пусто было, до чего это был чумовой сорванец! Бутылку ренского вылил мне раз на голову, что вы скажете. Этот череп, сэр, это череп Иорика, королевского скомороха.

Гамлет. Этот?

Первый могильщик. Этот самый.

Гамлет. Дай взгляну.

(Берет череп в руки.)

Бедняга Иорик! — Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. — Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где взрывы твоего заразительного веселья, когда со смеху покатывался весь стол? Ничего в запасе, чтоб позубоскалить над собственной беззубостью? Полное расслабленье? Ну-ка, ступай в будуар великосветской женщины и скажи ей, какою она будет, несмотря на румяна в дюйм толщиною. Попробуй рассмешить ее этим пророчеством. — Скажи мне одну вещь, Горацио.