Дурная привычка (СИ) - Торубаров Павел. Страница 50

— Что думаешь, Ледокол?

— А что тут думать, — Леха прищурился. — Выброс будет, прятаться надо.

— В развалинах подвал есть? — я указал рукой на кирпичные стены.

— Есть, — Леха довольно кивнул. — Куда ж в колхозной МТС без подвала? В нем, даже, печка старая стоит и топчаны сколочены. Боюсь, как бы не «Наемники» тут схрон оборудовали. Не хочется мне с ними мужским достоинством мериться. Остается надеяться, что и не придется.

— Ладно, Ледокол, не гони волну. Как будет, так и будет. Другого убежища до Выброса мы не найдем все равно. — я посмотрел на рубиновые всполохи. — У нас где-то минут сорок осталось. Так что, уповая каждый на свое, будем прятаться в подвалах. Я, например, рассчитываю на то, что на сегодня исчерпал запасы невезения.

Пока отряд готовился к Выбросу, прошло минут десять. За это время небо успело потемнеть и начало стремительно наливаться багрянцем. Ветер, до того поднимавшийся над полем, стих, и мир вокруг наполнило густое молчание, нарушаемое только кряхтением и тяжелым дыханием бойцов, в быстром темпе перетаскивающих к подвалу кирпичи и целые обломки кладки, чтобы завалить изнутри дверь.

Когда с делами было покончено, и отряд начал спускаться под землю, чтобы укрыться от «Мертвого полдня», я, напоследок, оглянулся: тяжелое сине-фиолетовое небо висело над головой, подсвеченное темно-рубиновым светом, не освещающим, ровным счетом, ничего. Воздух будто превратился в густой кисель и с натужным свистом тек вокруг строений, земля почернела и стала похожа на уголь. Далеко на северо-западе, там, над взбесившимся реактором, сверкали белые молнии, соединяя небо и землю тонкими проводами. Казалось, будто энергия, скопившаяся наверху, стекала в Зону, давая ей очередной толчок, который, в свою очередь, качнет маятник, чтобы тот продолжил свою разрушительную деятельность.

Может, на самом деле так и есть? Может, не мифический Монолит, упавший с небес в реактор породил все эти аномалии, и не его энергия именуется леденящим душу словом «Выброс»? Может, человеческое любопытство и стремление засунуть нос, куда не следует, чтобы обскакать конкурентов всему виной. Может, причиной этому безобразию — стремление любой ценой овладеть знанием, к которому мы еще не готовы. И виноваты в Катастрофе не инопланетяне и «империалисты», а среднестатистический работник научного проекта? Может, отцом Зоны нужно называть не какое-то могучее существо, а уставшего ассистента в грязноватом лабораторном халате, задремавшего в ответственный момент на дежурстве? Ведь ходили слухи, что появление Зоны — результат деятельности ученых, проводивших опыты с ноосферой. Даже название проекта произносили вслух — «О-сознание». И Выброс — всего лишь результат перекачки энергии из одной точки в другую? Ну, в самом деле, греются же провода, когда по ним бежит ток! Почему тогда Выброс не может быть связан с похожим побочным эффектом? Как там Меченый говорил в моем видении, «предохранительный клапан на паровом котле»? Что ж, очень метко!

Хотя, кто может знать наверняка, почему в нашем мире все устроено так, а не иначе?

От размышлений меня отвлек Ледокол. Он вышел из подвала и положил руку мне на плечо.

— Красиво, правда? — Ледокол смотрел на север странным взглядом, в котором читались ненависть и любовь одновременно. — Только перед Выбросом можно увидеть такие краски.

— Никогда бы не подумал, Леха, что ты можешь восхищаться Зоной.

— Ей нельзя не восхищаться. Ее можно ненавидеть, Ее можно любить, хотя я не понимаю, как. Но не восхищаться невозможно. Ты только взгляни, Крохаль: какая красота! Не пойми меня превратно, я не люблю Зону. Но я Ее уважаю. Она, зараза такая, это заслужила. Нет ничего зазорного в уважении к серьезному противнику, наоборот, это говорит о том, что ты не дурак. Меня восхищает стройность и выверенность Зоны во всех ее проявлениях.

— Тогда, почему ты в «Долге»? С такими убеждениями, тебе прямая дорога в «Монолит».

— Нет, в «Монолите» сидят фанатики, молящиеся своему драному кристаллу. А я не фанатик. И золотому тельцу поклоняться не намерен- не так воспитан. Я читаю, что только «Долг» действительно помогает людям защититься от Зоны. Ты, надеюсь, не станешь возражать, что нельзя допустить Ее расползания?

— Нет, не стану, но мне странно слышать от «Долговца» подобные высказывания. Ты вспомни, что говорит ваша пропаганда: «защитить Землю от заразы Зоны». Как это все вяжется с твоими мыслями?

— Очень просто. Представь себе врача, который лечит инфекционные заболевания. Он защищает людей от болезни, от заразы, иными словами. Но инфекционистом-то он стал не от ненависти к микробам, а, в большинстве своем, а от постоянного интереса. Последний, как ты сам понимаешь, не может существовать без любви к предмету, в данном случае — к бактериям, вызывающим болезни. Хирург учится резать плоть от любви к искусству, а не от гипертрофированного садистского чувства и желания причинить кому-то боль. Так и инфекционист становится инфекционистом от восхищения микробами. «Долг», своего рода — сборище таких врачей. Только многие не понимают этого. Я считаю себя счастливым человеком, потому что понял, зачем пришел в Зону, и делаю это дело. Надеюсь, что делаю хорошо. Я хочу понять Ее, помешать Ей губить невинные жизни. Пусть меня считают мизантропом, чокнутым, кем угодно, но от своего мнения я не оступлюсь. Ответь мне, а ты зачем пришел в Зону?

Вопрос, неожиданно заданный Ледоколом, поставил меня в тупик. Что ему сказать? Пришел за деньгами? Это будет полуправдой. Год назад, например, я ответил бы не задумываясь. Но год- это очень большой срок, чтобы переосмыслить жизненные ценности даже за Периметром. А уж про Зону и говорить нечего, тут каждый прожитый день за год считать можно.

— Вопрос сложный, Ледокол. — я повернулся и посмотрел на посерьезневшего «Долговца». — Еще год назад я сказал бы «за деньгами». Сегодня же — затрудняюсь. Изначально, наверное, я пришел, чтобы деньжат срубить. Только сходу этого не удалось. Теперь я понимаю, насколько глуп был, когда думал, что справлюсь с задачей за полгода. Я считал, что у меня достаточно навыков и опыта, чтобы быстро выполнить свои задумки. Однако, Зона мне мозги на место поставила. Теперь я уже не могу так уверенно сказать, что меня интересуют только деньги. Богатство, конечно, не на последнем месте, однако, это уже не главное. А что сейчас для меня важнее — заработать или понять, я не знаю. Когда узнаю, скажу обязательно.

— Видишь, — Ледокол улыбнулся. — Ты уже сомневаешься в своих намереньях. Я был такой же, когда вступал в «Долг».

Меня вдруг осенило:

— Эу, дорогой, а ты меня не вербуешь, часом?

— Честно? — Ледокол громогласно рассмеялся. — Вербую. Я, признаюсь, был бы очень рад, если бы мы сражались на одной стороне.

— Леха, ты это брось, — я тоже начал посмеиваться. — Я в группировку не вступлю. Ни под каким видом! Что-что, а свободу свою я хочу сохранить.

— Ты свободу потерял, когда в первый раз через Периметр прошел. Теперь, как говориться, поздно пить «Боржоми». Помнишь классика: «Свобода — есть осознанная необходимость»? Во! Отлито в бронзу, дорогой, не тронь!

— Ле-е-е-ха, — я укоризненно покачал пальцем. — Софистика не твой конек! Я свободен в пределах нынешних возможностей.

Из двери показался «Долговец»:

— Командир, — он обращался к Ледоколу. — Мы закончили, пора уходить.

— Спасибо, Змей, уже идем.

Мы спустились в подвал. Несколько химических светильников давали достаточно зеленоватого света, чтобы не спотыкаться. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я смог осмотреть подземелье.

Тут уже было все подготовлено для длительного сидения, ведь после Выброса нам предстоит еще переночевать под землей. «Долговцы» расположились вокруг старенькой переносной печки в центре большой комнаты, занимающей, наверное, все пространство под гаражом на три или четыре машины. По стенам, в самом деле, были грубо сколоченные из досок топчаны. Оружие аккуратно стояло в пирамидах. В дальнем углу, под охраной одного бойца, сидели пленники. Судя по понурым взглядам, они еще не решили, что было бы для них лучше — остаться наверху под Выбросом или в плену у «Долга». Извините, ребята, сами виноваты. Кто вас просил на блокпост нападать?