Заезд на выживание - Фрэнсис Феликс. Страница 29

— Не думал, что это важно, — коротко ответил Стив.

— Ну, конечно же, важно! — снова закричал я. — Ты рассказываешь мне абсолютно все, а уж дальше я сам решаю, что важно, а что нет.

Он уставился на меня большими грустными глазами — ну, в точности щенок, которому задали хорошую трепку.

— Тут я облажался, верно?

— Да, — кивнул я. — Еще как облажался.

— Но я этого не делал. Я никого не убивал. Ты же знаешь, — тихо пробормотал он.

— Может, ты в тот день напился? — спросил я. — Или дури какой накурился?

— Ничего такого не было! — неожиданно резко возразил он. — Да, мы пили с ней красное вино, но не больше бутылки на двоих. Вот почему я потом остался. Не хотел садиться за руль. А то бы еще штрафанули за вождение в нетрезвом виде.

Бог ты мой, подумал я. Если б его оштрафовали за вождение в нетрезвом виде, мы бы теперь имели железное алиби.

— Так Барлоу винил тебя за самоубийство сестры? — спросил я его.

— Да всю дорогу, черт бы его побрал, — ответил он. — Твердил, как заведенный. Обзывал меня поганым убийцей. Я говорил ему — заткнись, иначе самого пришью. — Тут Стив осекся и опасливо заглянул мне в глаза. — Но я ничего подобного не делал, клянусь, ничего! — И тут он обхватил голову руками и зарыдал.

— Да будет тебе, Стив, — пытался утешить я его. — Знаю, ты этого не делал.

Он снова поднял на меня глаза.

— Откуда знаешь? Почему так уверен?

— Просто уверен и все, — ответил я.

— Тогда попробуй убедить в этом чертово жюри.

Возможно, мне действительно следует это сделать, размышлял я, сидя за письменным столом. Возможно, следует сказать присяжным, что во время подготовки к процессу мне угрожали, требовали проиграть это дело. Да, именно! Я должен рассказать сэру Джеймсу, что на меня напали, слали письма с угрозами, звонили по телефону и запугивали. Тогда вместо того, чтоб выступать на суде барристером, я стану свидетелем зашиты и смогу рассказать присяжным о бейсбольных битах и Джулиане Тренте. Но поможет ли это Стиву? Наверное, все же нет. А судья вправе вообще запретить давать показания, поскольку угрозы в адрес защиты требуют доказательств и отдельного расследования. Да и на само дело такие признания вряд ли сильно повлияют, вне зависимости от того, что я там думаю. Они поспособствуют лишь в том случае, если сторона защиты сумеет использовать их в поддержку версии, что Стива подставили. Но поверит ли в это жюри, под давлением всех выдвинутых обвинением улик против ответчика?

И в каком тогда я окажусь положении? Буду сидеть и ждать, когда мне размозжат башку и оторвут яйца? Что будет тогда с моим старым отцом в зеленом свитере с дырочкой на локте? Какой опасности я подвергну его?

И тут я подумал, что единственный выход — это выяснить, кто же действительно мне угрожает, а затем доказать, что именно они являются истинными убийцами Скота Барлоу. Причем сделать это надо как можно быстрей, до того, как наступит «следующий раз».

Короче, проще некуда, подумал я. Но вот только с чего начать?

Джулиан Трент. Он ключ ко всей этой истории.

На следующее утро я не стал рассказывать сэру Джеймсу Хорли, королевскому адвокату, ни об угрозах в мой адрес, ни о столкновении с Барлоу в душевой ипподрома Сэндоун. Мы с ним сидели по одну сторону стола в конференц-зале, что находился на первом этаже. Брюс Лайджен сидел напротив. На протяжении двух часов мы тщательно изучали каждый аспект, который выдвигала в поддержку своей версии сторона обвинения. Они прислали нам свое второе заключение по делу в ответ на наш запрос, но там не было ничего такого, что бы могло помочь нам.

Стороне обвинения предписывалось предоставить противной стороне всю имеющуюся у них или в полиции информацию по данному делу, основанную на официальном запросе. Но ответ мы получили крайне лаконичный, хоть и по существу. В их письме говорилось, что они не располагают какой-либо дополнительной информацией по делу, кроме уже известной нам из первого отчета и определения по делу. Впрочем, на большее мы и не рассчитывали.

— Вы уверены, что Митчелл не должен заявить о своей виновности? — спросил сэр Джеймс. — Факты в деле свидетельствуют против него. — Тут я не без злорадства подумал: уж не хочет ли сэр Джеймс добиться от Стива чистосердечного признания, с тем чтоб не проиграть процесс? Может, он уже жалеет, что вообще взялся за это дело?

— Он утверждает, что не делал этого, — сказал я. — Стоит на этом твердо и не станет признаваться в том, чего не совершал.

— Ну а если переквалифицировать, скажем, как непредумышленное? — предложил Брюс. — Или в состоянии аффекта, временного умопомешательства?

Вот именно, что умопомешательство, подумал я. Хватаются за соломинку.

— Позиция защиты состоит в том, что наш клиент этого не совершал, его подставили, — решительно заявил я. — А потому никаких чистосердечных признаний и раскаяний, ясно?

— Тогда нам лучше выяснить, кто именно его подставил, — заметил сэр Джеймс. — В противном случае нас просто забросают тухлыми яйцами. Слушания состоятся на второй неделе мая в Оксфорде. У нас остается всего восемь недель. Предлагаю встретиться снова через две недели, там и посмотрим, продвинулись мы в этом вопросе или нет. —

Он поднялся и принялся перевязывать кипы бумаг 159 ленточками с бантиками, точно то были рождественские подарки. Ленточки были розового цвета. Розовый символизирует защиту. Бумаги от стороны обвинения перевязывали белыми ленточками.

На бумаги, упакованные таким образом, не имел права смотреть ни один из членов нашей конторы, за исключением тех, кто непосредственно задействован в деле. Порой в одной конторе работают представители обеих сторон, участвующие в одном и том же процессе. Как-то раз я выступал от обвинения на процессе по вооруженному ограблению, а коллега, деливший со мной кабинет, выступал со стороны защиты. И нас временно разлучили, рассадили по комнатам в разных концах здания, и все равно приходилось соблюдать осторожность, не обсуждать вслух аспекты процесса, чтоб кто-нибудь не подслушал. Артур даже снабдил нас отдельными копировальными машинами, чтобы оставленный в них по забывчивости листок не оказался у противной стороны.

Я вернулся к себе в кабинет и взглянул на стол коллеги. Как всегда, столешницы из старого доброго английского дуба видно не было — все сплошь завалено бумагами и коробками с файлами. Я содержал свое рабочее место аккуратней всех трех товарищей, которые делили со мной комнату, но даже у меня стол порой выглядел зоной военных действий. Предметы, которые не помещались на столах, вываливались в коробки на полу или складывались на полки, что тянулись вдоль стены, против окон. Но у нас ничего никогда не терялось. По крайней мере, так мы говорили всем, и это было правдой. Ну, или почти правдой.

Из почтового ящика в секретарской я взял большой белый конверт, и вот теперь он лежал на столе, прямо передо мной. Я смотрел на него без особой опаски, поскольку знал: там нет ни записки с подлыми угрозами, ни снимка. Я сам заказал полный отчет о процессе по пересмотру дела Джулиана Трента, который состоялся в ноябре прошлого года, и вот теперь раскрыл папку и с нетерпением листал страницы текста, выискивая нужное мне имя.

Вот оно. Джозеф Хьюз, проживающий по адресу: 845, Финчли-роуд, Голдес-Грин, северный Лондон. Тот самый солиситор, который первым оформил и подал апелляцию. После чего был назначен новый процесс, и присяжные признали Трента невиновным. Если этого Хыоза запугали, заставили представить это дело в новом свете, тогда, возможно, он поможет выяснить, как и почему Джулиан Трент связан с убийством Скота Барлоу. И вот в среду, прямо с утра, я отправился в Голдес-Грин.

Джозеф Хьюз побелел и нервно сжал кулаки, стоило мне упомянуть Джулиана Трента. Мне даже показалось — он вот-вот потеряет сознание, стоя в дверях своей жилой комнаты, совмещающей спальню и гостиную, одной из полудюжины подобных комнатушек, втиснутых в неуклюжее конструктивистское строение начала 1930-х, дома под номером 845, что на Финчли-роуд.