Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 102
Столпомир не мог отказаться от женитьбы, которая обеспечивала все его будущее. К тому же он не остался равнодушен к юной прелести конунговой дочери, к блеску ее глаз, в которых сияли неподдельное и горячее восхищение, преданность и любовь. Здесь, за морем, он позабыл Младину. Изредка ему приходило на память то приключение на берегу озера, но теперь казалось, что все это приснилось ему, истомленному сражением и бегством. А может, он безотчетно стремился восстановить то тепло, которое выпила из него Дева, а Хильдвин прямо-таки источала это тепло, возвращая его к жизни, наполняя тело силой и бодростью, а душу — надеждой и верой в будущее.
В начале осени Столпомир, с большим войском и юной женой, вернулся в Ладогу. Оттуда он сразу направился в Полотеск и неожиданным ударом опрокинул и рассеял войско Велебора, подошедшее к стольному городу почти вплотную. Опомнившись, князь Велебор попытался дать отпор. Еще одна битва состоялась, но смоленские полки снова были разбиты. Волоки оказались в руках Столпомира, и в Радегоще, где уже совсем обосновался Велеборов боярин Гневогост, между князьями был заключен мир. Каждый остался при своих границах, но Смоленск еще выплатил Полотеску некоторую дань.
И вот, наконец, князь Столпомир вернулся домой, где ждали его любимая жена и ликующий народ. Но первая же ночь под родным кровом, когда молодой князь вошел в опочивальню, лег на постель и обнял жену, принесла ему страшное потрясение. Лежащая обернулась, и он увидел... лицо Младины.
— Не ждал меня, сокол ясный! — Извернувшись, как змея, она села на постели, и перед онемевшим Столпомиром снова заструились волны золотистых волос, сквозь которые с пугающей соблазнительностью просвечивали точеные плечи, длинные ноги, обольстительные бедра, волнующая округлая грудь. — А я-то тебя ждала, сокрушалась. Все глаза выплакала! — насмешливо продолжала она, обернув к нему лицо, где вместо глаз — зеленых озер — вдруг оказались две черные дыры: выплакала, дескать, до дна. — Бросил ты меня, голубок, обманул! Да ведь я тебе не девка посадская, что поплачет да и забудет. От меня, голубок, не уйдешь. Неужели не мила я тебе? — Вила прилегла на постель, игриво показывая ему всю прелесть своего волшебного тела. — Где же ты лучше меня нашел? Белее, румянее? Неужели за морями?
— Где... она... — едва выговорил Столпомир. Он помнил, что жена ушла в спальню раньше него и должна быть здесь. — Куда ты ее подевала...
— Что захочу, то и сделаю! — Младина усмехнулась, и ее прекрасные белые зубы блеснули хищно и угрожающе. — От меня не спрячешься. Брось ее, слышишь!
— Да как же я ее брошу — ведь она мне жена!
— Отошли назад за море, откуда взял! — жестко потребовала Младина. — Не нужна она тебе больше. Я ведь все сделала, что обещала. Во всем тебе везло, все сделалось, что тебе было нужно. Войну ты выиграл, князем полотеским стал. Зачем она тебе еще? Отошли назад. А женой твоей я буду! Где же ты найдешь красивее меня, стройнее, желаннее? Навсегда с тобой останусь, родной мой, ненаглядный! И красота моя не вянет, не старится — как солнце красное, я вечно буду хороша!
Изогнувшись, вила прижалась к нему, и у Столпомира потемнело в глазах. На него пахнула холодом Бездна Первозданных Вод, и он отшатнулся. Отдаться снова этой Бездне означало скоро погибнуть. Она не лжет, она останется с ним до конца — но конец наступит слишком скоро: уже через год он станет высохшим стариком и умрет. А она упорхнет в окошко белой лебедью, такая же юная, прекрасная, как цветущий ландыш, и ненасытная, как Бездна.
— Нет! — Столпомир собрался с силами и вскочил с лежанки. — Отдай мою жену, проклятая! Уходи!
— Так ты благодаришь меня!
— Ты уже всю кровь из меня выпила, что тебе еще надо!
— Не всю! — Глаза ее вспыхнули огнем томительного желания, голос стал глубоким и звучным, в нем послышался гул мощного потока тех рек, что омывают изнанку вселенной. — Не всю! Приди ко мне, светлый луч, дай мне огонь! Дай мне жизнь, чтобы сделать Деву Матерью, и тогда родится новая Дева. Мать станет Старухой, а Старуха канет во Тьму и выйдет из нее духом новой Девы, и мир обновится, ибо без этого нельзя ему жить! Приди ко мне, Огонь! Дай мне огонь, ты, внук Сварога, сын Велеса!
— Ступай к Велесу, а у меня есть жена! — в отчаянии крикнул Столпомир. — Огненный Сокол, помоги!
В тесной темной горнице вдруг вспыхнула молния и погасла, но вместе с ней исчезла и вила.
На постели кто-то лежал. В полутьме Столпомир видел только плечо над краем одеяла и пряди светлой косы.
Собравшись с духом, он осторожно наклонился, вгляделся. Женщина повернулась, и он увидел лицо своей жены Хильдвиг, дочери Рагнара, которую здесь уже нарекли княгиней Славницей. В полудреме она пробормотала что-то на северном языке и потянулась к нему.
Почти год Дева не напоминала о себе, и Столпомир даже стал надеяться, что она отвязалась от него навсегда. Была бы она просто вилой, так бы и случилось — женатый мужчина для вил недоступен. Но ведь это была Дева Будущего, во власти которой находится любой смертный человек. Молодая княгиня ждала ребенка, к великой радости всего города, а Столпомир ожидал срока со смущением и страхом. Миг рождения — миг перелома, когда в земной мир приходят все три Вещие Вилы. И от одной из них ему не приходилось ждать ничего хорошего.
В последний день, когда у княгини уже начались схватки и ее увели в баню, он вызвал к себе повитуху, Медведицу, и строго приказал ей зажечь, когда все кончится, не три огня в честь трех вил, а только два. Медведица смотрела на него как на сумасшедшего, но князь настаивал, и она была вынуждена подчиниться. Хотя, по совести говоря, мужчине не годится лезть в эти дела, будь он хоть трижды князь.
И вот настала та ночь, глухая осенняя ночь, когда весь город спал, и только в новой бане на задворках княжьего двора горели два светильника, поставленные на лавке... Светильников было два, но на их свет пришли три Вещие Вилы — потому что не бывает прошлого без будущего и настоящего без прошлого. Она все равно пришла — Та, Которую Не Звали. Та, чей приход нельзя ни приблизить своей волей, ни отвратить.