Кровь Люцифера - Роллинс Джеймс. Страница 97

— Быть может, нам выйти на улицу, прогуляться, пока погода хорошая? — предложила она. Ведь можно хотя бы помочь ему насладиться оставшимся у него временем.

Прежде чем он успел ответить, раздался стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в палату влетел Рун, за ним по пятам следовал львенок.

— Извините за вторжение. — Корца переводил взгляд с Элизабет на Томми. — Я услышал, что вы здесь, сестра Элизабет, и...

Она хмуро посмотрела на него, зная, что заставило его ворваться сюда в такой спешке. Рун боялся, что она обратит мальчика.

— Я в порядке, — заверил Томми.

Она улыбнулась ему.

— Это правда.

Львенок промчался мимо Руна и запрыгнул на кровать. Взгляд его золотистых глаз был устремлен прямо в глаза Томми, мальчик и звереныш смотрели друг на друга с неотрывным вниманием.

— Познакомься со львом Руна, — произнесла Элизабет светским тоном.

Томми словно не слышал ее, потерявшись во взгляде юного зверя — они как будто давно знали друг друга.

Корца, глядя на них, тихо прошептал:

— Так же львенок реагировал, когда впервые встретил Джордана. Я думаю, это из-за ангельской крови, которая когда-то текла в них. Все трое в тот или иной момент времени несли в себе ангельскую сущность архангела Михаила.

Львенок подался вперед и потерся головой о щеку мальчика. Тот, словно очнувшись от гипноза, весело рассмеялся.

От этого смеха сердце Элизабет пронзила боль — она знала, как ей будет его недоставать.

Рун подошел к окну и распахнул ставни. Солнечный свет хлынул в комнату, но теперь это не так досаждало Элизабет, как еще несколько дней назад.

Маленький лев нежился под солнечными лучами, распростершись рядом с Томми. В груди у зверя рокотало тихое мурлыканье. Этот звук был полон любви, довольства и незамысловатого наслаждения.

Слушая это мурлыканье, Элизабет почувствовала, как сквозь нее прошла волна странного тепла — и отхлынула, оставив легкое головокружение. Она прислонилась к столбику кровати, ожидая, пока это ощущение уйдет.

«Быть может, я не так привыкла к солнечному свету, как мне казалось...»

Томми поднял исхудавшую руку и погладил белоснежный мех льва, на губах его появилась мечтательная улыбка.

Элизабет была рада видеть эту улыбку на лице мальчика — пусть на краткий миг. Даже его сердце сейчас билось сильнее, кровь интенсивнее потекла по его жилам.

И тут она вздрогнула, потрясенно глядя на бледную кожу Томми.

— Твои руки... — произнесла Элизабет.

Он в замешательстве опустил взгляд, потом на его лице отобразилось такое же изумление.

— Пятна...— ...исчезли, — договорила за него Элизабет.

Разбуженный этой суматохой, львенок поднял голову и открыл сонные глаза. Теперь они были не золотистыми, а просто карими, как у самого Томми.

— Рун... — Графиня повернулась к нему, ища хоть какого-то объяснения.

Сангвинист опустился на одно колено, дотронулся до своего наперсного креста, затем легонько провел пальцами по коже Томми и по шкуре львенка.

— Я чувствую себя лучше, — сказал мальчик, и глаза его расширились, словно от удивления перед собственными словами.

Элизабет улыбнулась. Она пыталась усмирить отчаянную надежду, но та непрошенно проникала в ее холодное сердце.

— Он исцелился?

Рун встал.

— Не знаю, честно говоря. Но похоже, что ангельская сущность покинула льва. Джордан вернулся из Непала без малейших признаков присутствия этой сущности в крови. Возможно, след небесной силы задержался в теле львенка, чтобы свершить это последнее чудо.

Элизабет вспомнила странное тепло, охватившее ее от мурлыканья льва. Что же произошло в тот момент? Но в конечном итоге ее мало занимал механизм этого исцеления — только то, что оно было.

— Мы попросим врачей осмотреть его, — пообещал Рун. — Но я думаю, что он всего лишь обычный мальчик: исцелившийся от болезни, но оставшийся обычным.

Улыбка Томми стала шире.

Элизабет протянула руку и взъерошила его густые темные волосы. Именно этого он всегда и хотел — быть обычным мальчиком.

Попрощавшись и пообещав заходить еще, графиня вслед за Руном вышла в коридор; за ними помчался львенок.

— Я рад, что ты не обратила его, — сказал Корца, едва они оказались за пределами слышимости.

— Ты думал, я это сделаю? — Элизабет широко раскрыла глаза, изображая невинность, в которую, как она хорошо знала, Рун не поверит.

— Я боялся, что ты можешь это сделать, — ответил он.

— Я сильнее, чем ты думаешь, — возразила она.

— Что станет с мальчиком?

— Его нужно вернуть к его дяде и тете, и я прослежу, чтобы это было сделано, — заявила Элизабет. — Я не гожусь быть ему матерью.

— Значит, ты сможешь просто отказаться от него?

— Это будет непросто. — Она вскинула подбородок. — И я не собираюсь отказываться от него совсем. Я буду присматривать за ним, приходить, когда он будет во мне нуждаться, и покидать его, когда такой нужды не будет.

— Я сомневаюсь, что орден позволит тебе дальнейшее общение с ним.

Элизабет рассмеялась.

— Я не их раба и не крепостная. Я буду приходить и уходить, когда мне вздумается.

— Значит, ты покинешь орден? — Корца сглотнул. — А как же я?

— Я не могу оставаться связанной с Церковью. Ты должен знать это лучше, чем кто бы то ни было. Так что пока ты остаешься здесь, мы никогда не сможем быть вместе.

— Тогда вскоре нам придется попрощаться, — промолвил Рун и коснулся ее локтя, прося ее помедлить. Элизабет повернулась к нему. — Я получил разрешение уйти в Затворничество, начать свой срок уединения и размышлений в святилище ордена.

Она хотела поглумиться над ним, высмеять его за то, что он отворачивается от мира, но после того как в его голосе прозвучала такая искренняя радость, Элизабет смогла лишь грустно посмотреть на него.

— Тогда ступай, Рун, и найди покой.

1 7 часов 06 минут

Корца спускался через залы Святилища, испытывая тихую радость, готовый наконец отринуть мирские тревоги. Он шел один, звук его шагов эхом отдавался в обширных комнатах и переходах. Своим острым слухом он различал вдали шепот молитв, отмечающих начало вечерни.

Он спускался все глубже, на те уровни, где затихал даже этот шепот.

Солнечный мир наверху ничего больше не мог дать ему. Прежде чем кардинал Бернард направил его в Масаду на поиски Кровавого Евангелия, Рун был готов начать жизнь Затворника в Святилище. И сейчас он чувствовал себя еще более усталым, нежели тогда.

Время пришло.

Отныне его небом будут высокие своды Святилища. Он погрузится в медитацию, и священники-сангвинисты будут приносить ему вино, как некогда он сам приносил другим. Он сможет отдохнуть здесь, в лоне церкви, которая и прежде хранила его так много лет. Его роль как Рыцаря Христова была окончена, и ему не нужно служить Церкви в этом качестве и дальше. Он свободен от своих обязанностей.

Входя в обитель Затворников, Рун склонил голову. Здесь нашли покой его братья и сестры по ордену, стоя в нишах или лежа на холодном камне, отринув потребности плоти ради вечных раздумий и созерцания. Здесь, внизу, ему была отведена келья, где в течение целого года он должен будет прожить, не вымолвив ни слова, лишь вознося безмолвные молитвы.

Но сначала Корца остановился и зажег свечу перед изображением святого-покровителя, одним из сотен чтимых изображений, которые можно найти по всему Святилище. Рун преклонил колени, когда огонек свечи озарил черты облаченной в сутану фигуры, стоящей под деревом — на ветвях дерева, как и на плечах святого сидели птицы. Святой Франциск Ассизский. Рун склонил голову, вспоминая Гуго де Пейна и самопожертвование, которое тот совершил, дабы спасти их и многих других.

Этим утром в аэропорту Корца попрощался с Эрин и Джорданом — они улетали обратно в Штаты, навстречу счастливой жизни. Хорошо, что они остались живы, хватит уже геройских смертей. Хотя отшельник вышел из рядов ордена, Рун намеревался почтить его, хотя бы таким образом.