Ледовый барьер - Престон Дуглас. Страница 24

— Боже! — Бриттон покачала головой.

Он сухо рассмеялся.

— Не беспокойтесь. Они достаточно редки. Падают раз в сто миллионов лет.

Они прошли сквозь ещё один лабиринт коридоров. МакФарлэйн чувствовал, что безнадёжно заблудился.

— Все метеориты одинаковы?

— Нет, нет. Но большинство из тех, что падают на землю, обычные хондриты.

— Хондриты?

— Проще говоря, старые серые камни. Довольно скучные. — МакФарлэйн помедлил. — Они относятся к железо-никелевому типу — вероятно, наподобие того, за которым мы плывём. Но самый интересный тип метеоритов называется «Си-Ай хондритами».

Он замолчал. Бриттон посмотрела на него.

— Это сложно объяснить. Наверное, навеет на вас скуку.

МакФарлэйн помнил, как затуманивались чьи-нибудь глаза на вечеринках в его юные, невинные годы, полные энтузиазма.

— Я из тех, что изучали астронавигацию. Испытайте меня.

— Ну, «Си-Ай хондриты» слипаются прямо из чистого, настоящего, пылевого облака, из которого образовалась Солнечная система. И это делает их очень интересными. Они содержат ключ к разгадке того, как эта система образовалась. А ещё они очень стары. Старше, чем Земля.

— А каков возраст Земли?

— Четыре с половиной миллиарда лет.

Он отметил неподдельный интерес, светящийся в её глазах.

— Невероятно.

— А ещё были теории, что есть ещё более невероятный тип метеоритов…

МакФарлэйн внезапно замолчал, разбираясь в себе. Он не хотел возвращения старой навязчивой идеи; не сейчас. Они шли в наступившей тишине, и МакФарлэйн чувствовал на себе любопытный взгляд Бриттон.

Коридор закончился задраенным люком. Отцепив крепительные планки, Бриттон потянула люк на себя. Стена звука налетела на них; оглушительный рёв неисчислимых лошадиных сил. МакФарлэйн проследовал за капитаном на узкие помостки. Футах в пятидесяти под ногами можно было различить две огромные турбины, ревущие в унисон. Необъятное пространство казалось совершенно покинутым; очевидно, что и этот отсек тоже управлялся компьютером. Сэм для поддержки схватился за металлический шест. Тот бешено вибрировал в его руке.

Бриттон поглядывала на него со слабой улыбкой, пока они пробирались по помосткам.

— «Рольвааг» черпает энергию в паровых котлах, а не в дизельных моторах, как другие корабли, — сказала она, стараясь перекричать рёв. — Однако, у нас есть и дизельный двигатель — на всякий случай. На современных кораблях вроде этого вы не можете позволить себе потерять мощность. Потому что если вы её потеряете, у вас ничего не останется: ни компьютеров, ни навигации, ни противопожарного оборудования. Вы превратитесь в дрейфующий понтон. Мы называем такое судно МВ: мертвец на воде.

Они прошли сквозь ещё одну тяжёлую дверь у передней переборки двигательного отсека. Бриттон захлопнула её, затем прошла вниз по коридору, который закончился у закрытой двери лифта. МакФарлэйн следовал за ней, благодарный за тишину.

Капитан остановилась у лифта, повернулась и задумчиво посмотрела на него. Внезапно до него дошло, что у неё в мыслях было больше, чем просто тур по старому моряку «Рольваагу».

— Господин Глинн прочёл хорошую лекцию, — наконец, сказала Бриттон.

— Рад, что вы так думаете.

— Знаете, команда корабля может быть очень суеверной. Даже удивительно, насколько быстро слухи и предположения могут обернуться фактами в каютах. Мне кажется, его обращение было достаточно убедительным, чтобы подавить всякие домыслы.

После короткой паузы она заговорила снова.

— У меня такое чувство, что господин Глинн знает больше, чем он сказал. Впрочем, нет, не так. Я думаю, может быть, он знает меньше, чем высказал, — сказала она и искоса глянула на МакФарлэйна. — Не так ли?

МакФарлэйн растерялся. Он не знал, что Ллойд или Глинн рассказали капитану — или, что сейчас более важно, о чём они предпочли умолчать. Тем не менее, он чувствовал, что чем больше она знает, тем лучше для корабля. У него было чувство близости к ней. Они оба допустили крупные промахи. Оба были вышвырнуты на обочину жизни на несколько больший срок, чем средний Джо. В глубине души он доверял Салли Бриттон.

— Вы правы, — сказал он. — Правда заключается в том, что мы почти ничего не знаем об этом метеорите. Мы не знаем, как могло настолько крупное тело пережить столкновение. Мы не знаем, почему оно не проржавело в пыль. Те небольшие электромагнитные и гравитационные данные, которые у нас есть, кажутся противоречивыми и даже невозможными.

— Понимаю, — сказала Бриттон. Она посмотрела МакФарлэйну в глаза. — Он опасен?

— Нет никаких причин, чтобы так думать. — Он помедлил. — Впрочем, нет и причин, чтобы так не думать.

Они помолчали.

— Я имею в виду, может ли он представлять угрозу кораблю или команде?

МакФарлэйн пожевал губу, размышляя, как ответить на этот вопрос.

— Угрозу? Он чертовски тяжёл. С ним будет сложно маневрировать. Но когда он прочно сядет в гнездо, я должен думать, что он будет менее опасен, чем трюм, заполненный горючей нефтью, — ответил он и посмотрел на неё. — А Глинн кажется мне человеком, который не пускает на самотёк ничего.

Несколько мгновений Бриттон размышляла над этим. Затем кивнула.

— Мне тоже так показалось: осторожный донельзя, — сказала она и нажала кнопку лифта. — Он один из тех людей, которым я рада на борту. Потому что в следующий раз, когда я сяду на риф, пойду на дно вместе с кораблём.

Когда «Рольвааг» благополучно пересёк экватор, с побережьем Бразилии и устьем Амазонки далеко к западу, проверенный временем ритуал начался на носу судна, точно так же, как происходил в течение сотен лет на всех океанских судах.

В тридцати футах под палубой и почти в девятистах ближе к корме, доктор Патрик Брамбель распаковывал свою последнюю коробку с книгами. Почти каждый год своей взрослой жизни он пересекал эту линию по меньшей мере раз, и находил сопутствующие церемонии — сваренный из носков «чай Нептуна», прохождение сквозь строй палубных матросов, вульгарный хохот опытных моряков — безвкусным до невозможности.

Он продолжал распаковывать и приводить в порядок свою обширную библиотеку всё время с тех пор, как «Рольвааг» покинул порт. Это было действом, которым он наслаждался почти так же сильно, как и, собственно, чтением книг. Он никогда не позволял себе торопиться. Сейчас Брамбель прошёлся скальпелем по последнему шву упаковочной ленты, отогнул края коробки и заглянул внутрь. Любящими пальцами вытащил самую верхнюю книгу, «Анатомию меланхолии» Бёртона, и поласкал её замечательную, наполовину кожаную обложку, прежде чем поместить её на последнюю свободную полку в своей каюте. «Orlando Furioso» была следующей, затем «A rebours» Хэйсмана, Колериджевские лекции по Шекспиру, сборник эссе доктора Джонсона «Бродяга», Ньюмановская «Apologia pro Vita Sua». Ни одна из этих книг не имела отношения к медицине; фактически, из более чем тысячи эклектических книг в путевой библиотеке Брамбеля лишь дюжина или около того могли рассматриваться как профессиональные — и те он отложил в медицинский чемодан, чтобы удалить профессиональное пятно из дорогой его сердцу библиотеки. Доктор Брамбель прежде всего читатель, и лишь затем — доктор.

Опустошив, наконец, коробку, Брамбель вздохнул со смешанным чувством удовлетворения и сожаления и сделал шаг назад, чтобы получше обозреть книги, стоящие плотными рядами на каждой горизонтальной поверхности и на полках. И сразу же услышал в отдалении лязг двери, за которым последовал мерный звук шагов. Брамбель неподвижно ждал, вслушиваясь, и надеясь, что это не к нему, но наверняка зная, что это не так. Шаги остановились, и со стороны приёмной донёсся короткий двойной стук.

Брамбель вздохнул ещё раз, совсем иначе, чем до этого. Быстро оглядел кабинет. Потом, заметив хирургическую маску, схватил её и приладил поверх рта. Он знал, что она полезна, когда надо поторопить пациентов. Бросил на книги последний любящий взгляд, затем выскользнул из кабинета, прикрыв за собой дверь.