От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 113

Весна 1155–1157. Юрий Долгорукий (во второй раз).

21. V. 1157–1159. Внук Святослава Изяслав (во второй раз).

12. IV.1159–1161. Ростислав (во второй раз).

1161. Внук Святослава Изяслав (в третий раз).

1161–1167. Ростислав (в третий раз).

14. III.1167–1169. Правнук Мономаха Мстислав Изяславич.

20. III.1169–1171. Внук Мономаха Глеб Юрьевич.

15. II.1171. Внук Мономаха Владимир Мстиславич.

30. V.1171. Внук Мономаха Михаил Юрьевич.

1171–1172. Правнук Мономаха Роман Ростиславич.

1172. Внук Мономаха Всеволод Юрьевич.

1173–1175. Правнук Мономаха Ярослав Изяславич.

1175. Правнук Святослава Ярославича Святослав Всеволодович.

1175. Ярослав (во второй раз).

1176. Роман (во второй раз).

Итак, за тридцать лет власть сменялась в Киеве по меньшей мере двадцать раз! Едва ли можно усомниться, что эта – повторю, беспрецедентная – «анархия» означала исчерпание той великой роли, которую играл в истории Руси Киев начиная с правления Олега Вещего; то есть в продолжение более четверти тысячелетия.

И в 1155 году, когда прошло уже десять лет с начала этой «анархии», сын захватившего тогда власть в Киеве Юрия Владимировича Долгорукого, Андрей (вошедший в историю с именем Боголюбского) совершил неожиданный поступок. Ранее он энергично помогал отцу прийти к власти в Киеве, а Юрий Долгорукий видел в нем – старшем (к тому времени) и «любимом» сыне – своего высоко ценимого советника и наилучшего преемника; став князем Киевским, Юрий «посадил» Андрея в ближайшем Вышгороде, так что фактически сын уже был, в сущности, соправителем отца.

Но вскоре же после вокняжения Юрия в Киеве Андрей уходит туда, где началась его деятельность, – в совсем еще юный город Владимир. Летопись сообщает, что «отец же его негодоваше на него велми».

Поскольку не было никаких сомнений в том, что Андрей после кончины уже пожилого отца (Юрию было тогда не менее шестидесяти лет) займет киевский престол, его поступок сам по себе был необыкновенен: впервые прямой наследник правителя Киева отказывался от своей высокой доли. Но уход Андрея из Киева во Владимир имел и неизмеримо более масштабный и глубокий смысл.

Русские историки давно осознали судьбоносное значение этого события, но до самого последнего времени оно, это осознание, не было развернуто и доказательно выражено.

Еще С. М. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» писал об уходе Андрея Боголюбского из Киева: «Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным (курсив С. М. Соловьева. – В. К.), от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей» [494] .

Позднее В. О. Ключевский говорил о времени Андрея Боголюбского: «Историческая сцена меняется как-то вдруг, неожиданно, без достаточной подготовки зрителя к такой перемене. Под первым впечатлением этой перемены мы не можем дать себе ясного отчета ни в том, куда девалась старая Киевская Русь, ни в том, откуда выросла Русь новая, верхневолжская» [495] .

Приходится признать, что ни С. М. Соловьев, ни В. О. Ключевский, сознавая грандиозность «поворота», «перемены», вместе с тем не раскрыли конкретно сам ход дела. Это впервые, пожалуй, было осуществлено в исследовании Ю. А. Лимонова «Владимиро-Суздальская Русь» (1987), посвященном, главным образом, деятельности Андрея Боголюбского (стоит отметить, что ранее, еще в 1967 году, Ю. А. Лимонов опубликовал первое в историографии обстоятельное исследование Владимиро-Суздальского летописания). Здесь показано, как (цитирую) «северовосточный регион, неизвестный, по сути дела, нашим летописцам до второй половины XII века, менее чем за сто лет превратился в крупнейший центр Руси, в одно из наиболее мощных государственных образований Восточной Европы… Июнь 1157 г. (начало самостоятельного правления Андрея Боголюбского после кончины Юрия Долгорукого. – В. К.)  – дата исключительно важная в истории Руси. Она знаменует также официальный акт создания самостоятельного государственного образования на северо-востоке, очага будущего политического центра всей русской нации» [496] .

Сейчас уже просто невозможно представить себе русскую историю без земель, расположенных между Окой и верхней Волгой – территории, в центре которой – Москва. Но подлинное историческое бытие этой части страны началось достаточно поздно – когда собственно Киевская (то есть южная) Русь и ее северная часть (земли вокруг Полоцка и Витебска, Новгорода и Пскова и, наконец, Ладоги) уже имели за плечами долгую и содержательную историческую жизнь. В связи с этим нельзя не сказать, что в составленных позднее летописях воплотилось стремление «удревнить» историю северо-восточной Руси: так, согласно летописным сообщениям, город Ростов существовал будто бы уже в середине IX века, а Владимир-на-Клязьме был основан не Владимиром Мономахом, а еще Владимиром Святославичем (ныне эта давно отвергнутая легенда снова безосновательно оживлена).

Нет сомнения, что Волга и Ока с древнейших времен находились в сфере интересов и деяний Руси, ибо по этим рекам шел имевший в свое время большое значение путь на Восток; по нему двигались и русские купцы, еще в IX веке доставлявшие северные меха до самого Багдада, и воины Святослава, сокрушившие в 960-х годах Хазарский каганат. Но нет оснований полагать, что здесь имелись тогда сколько-нибудь значительные русские поселения.

Как уже говорилось, начало энергичному развитию этих земель положил Владимир Мономах; до его времени в них даже еще не утвердилось по-настоящему христианство, и, скажем, в 1070-х годах ростовские «язычники» убили (или, по другим сведениям, жестоко избили) пришедшего из Киева епископа Леонтия, причисленного впоследствии, в 1164 году, к лику святых [497] . С другой стороны, согласно археологическим исследованиям, до Владимира Мономаха в Ростовской земле не было сколько-нибудь значительного градостроительства [498] , а затем здесь всего за несколько десятилетий вырастают многочисленные города.

Выше было показано, что при Ярославе Мудром Русь как бы вошла в прочные берега и сосредоточилась на «внутренних» делах. Но этому, если вдуматься, не соответствовало размещение ее центра, ее столицы, ибо Киев находился не столь уж далеко от южной границы Руси. Это было совершенно уместно или даже необходимо в эпоху «странствий», и закономерно, что другой важнейший город Руси IX–X веков, Ладога, также размещался на пограничье и был как бы северным «филиалом» Киева (все это убедительно доказано в целом ряде новейших трудов историков и археологов).

Своего рода завершение государственного формирования Руси и ее воля к внутреннему сосредоточению, в сущности, предопределяли перенос ее «центра» в глубь страны. Правда, во времена Ярослава Мудрого едва ли кто-либо думал о том, что величественнейший Киев перестанет быть столицей. Однако в 1157 году, всего через сто лет (срок для истории не очень уж долгий) после кончины Ярослава, столицей Руси фактически стал совсем еще молодой город Владимир-на-Клязьме.

Широко распространено представление, согласно которому это перемещение столицы Руси объясняется прежде всего и главным образом набегами на Киев кочевников южнорусских степей, в особенности половцев. Правда, при углублении в суть дела неизбежно возникает вопрос: почему же Русь так убоялась степняков именно в XII веке, а не, допустим, в IX, когда с юго-востока на Киев также нападали многочисленные враги, а страна была, без сомнения, гораздо менее развитой и могучей? Но еще существеннее другое: ведь именно в начале XII века набеги половцев (не говоря уже о других кочевых племенах) почти полностью прекратились!.

Выдающийся специалист по истории «кочевых» народов С. А. Плетнева, опираясь на исчерпывающее исследование источников, составила выразительную таблицу, демонстрирующую хронологию и интенсивность половецких набегов на Русь [499] . Из таблицы явствует, что наибольший половецкий натиск приходится на 1090-е годы, затем имеет место постоянное снижение «показателей», а между 1120 и 1150-м годами не было ни одной атаки половцев, нанесшей сколько-нибудь значительный ущерб Руси! В этом нет ничего удивительного, ибо Владимир Мономах сумел нанести половцам такие сокрушительные удары и в то же время проводил по отношению к ним столь взвешенную политику, что немалая их часть в 1018 году предпочла вообще удалиться на тысячу верст от границы Руси, на Кавказ, где половецкие воины, в частности, стали своего рода наемниками правителя Абхазского царства [500] Давида Строителя, а оставшиеся у границ Руси половцы всецело «замирились». И нападения половцев на Южную Русь вновь становятся нередкими и наносящими ущерб только с 1160-х годов, – то есть тогда, когда «центр» Руси уже находился в недосягаемом для них Владимире.