От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 125

Для понимания истинного смысла и значения Куликовской битвы необходимо, прежде всего, более или менее конкретное представление о «своеобразии» Мамаевой Орды, которую, как уже говорилось, совершенно безосновательно отождествляют с Золотой Ордой (или же говорят об Орде «вообще»).

Начнем с того, что Мамаева Орда занимала совсем иное географическое и, в более глубоком смысле, геополитическое положение: ее центром, ее средоточием являлось не Нижнее Поволжье, а Крым, отделенный от золотоордынского центра в Поволжье тысячекилометровым пространством.

Это ясно видно, в частности, из исторических источников, которые, к сожалению, неизвестны русским исследователям, – так называемых «Памятных записей армянских рукописей XIV века», изданных в 1950 году в Ереване, но только в оригинале. Виднейший исследователь истории армянских поселений в Крыму В. А. Микаелян любезно предоставил мне свои переводы интересовавших меня «записей»:

а) «…написана сия рукопись в городе Крым (ныне – Старый Крым. – В. К.) …в 1365 году, 23 августа, во время многочисленных волнений, потому что со всей страны – от Керчи до Сарукермана (Херсонес, ныне в Севастополе. – В. К.)  – здесь собрали людей и скот, и находится Мамай в Карасу (ныне г. Белогорск, в 45 км к западу от Старого Крыма. – В. К.) с бесчисленными татарами, и город в страхе и ужасе»;

б) «завершена сия рукопись в 1371 году во время владычества Мамая в области Крым…»

в) «…написана сия рукопись в 1377 году в городе Крыме во время владычества Мамая – князя князей…» [541]

Как видим, в период с 1365 по 1377 год Мамай, согласно этим, сделанным тогда же, армянским записям, был властителем Крыма, притом есть все основания полагать, что его владычество началось здесь значительно раньше, а завершилось только в конце 1380 года. Опираясь на другие сведения, можно утверждать, что «волнения» и «сборы» 1365 года, о которых говорится в первой из записей, связаны с очередной попыткой Мамая захватить власть в Золотой Орде, с подготовкой его похода в Поволжье.

Но об этом – ниже. Важно прежде всего установить, что средоточием деятельности Мамая был именно Крым, и только в связи с этим можно понять тогдашнюю ситуацию в целом (следует, правда, оговорить, что огромное конное войско Мамая не могло находиться постоянно и целиком в засушливых крымских степях, и основным местопребыванием этого войска был обладавший пышным травяным покровом Великий Луг, простиравшийся к северу от Крыма вдоль левого берега Днепра, – что недавно было точно установлено [542] ).

Поскольку Мамай, как известно, начал свою карьеру в качестве «крымского темника», он имел, так сказать, глубокие корни в Крыму, ибо появился там не позднее первой половины 1350-х годов. А Крым представлял собой совершенно особенную в геополитическом плане территорию – как с точки зрения многовековой истории, так и с точки зрения тогдашней ситуации в Европе и Азии.

Но, как это ни прискорбно, многие из тех, кто изучал деятельность Мамая, вообще не обращались к «крымской» теме. Вот чрезвычайно выразительный пример. Автор ряда ценных трудов о Золотой Орде В. Л. Егоров не раз затрагивал проблемы, связанные с Мамаем и, в частности, вопрос об осуществленном им перед походом на Куликово поле «найме» разноплеменных военных отрядов, в том числе «Бесермен (то есть, мусульман) и Армен». И историк утверждал, что-де это «летописное указание может относиться к мусульманским отрядам, навербованным в Азербайджане… Такой же отряд наемников был приглашен из Армении» [543] .

Не буду касаться «азербайджанской» темы (ибо и сам В. Л. Егоров явно не уверен, что «бесермен» вербовали именно в Азербайджане), но поистине печальна неосведомленность историка о том, что в самом Крыму, откуда Мамай начал свой поход на Куликово поле, имелось тогда многочисленное армянское население, сложившееся главным образом в результате изгнания или бегства армян в XI веке и позже с их исторической родины, завоеванной тюркской империей Сельджукидов; Крым даже называли тогда «Приморской Арменией». Между тем квалифицированный историк В. Л. Егоров полагает, что Мамай мог привести наемных армянских воинов на Куликово поле только с их далекой (даже по прямой линии – 1700 км!) и отделенной Кавказским хребтом исконной земли…

И это всего лишь один яркий «пример» тех ошибочных представлений о Мамае, к которым неизбежно приводит недостаточное (или вообще отсутствующее) внимание к тому факту, что этот исторический деятель был нераздельно связан с Крымом; без глубокого и тщательного изучения «крымской» проблемы вообще невозможно понять феномен Мамаевой Орды.

* * *

Что же касается общего положения в Крыму в XIV веке, в нем нельзя разобраться без уяснения тогдашней роли итальянцев, главным образом генуэзцев, – роли, поистине определяющей, оказывавшей властное воздействие на все основные крымские – хотя, конечно, не только крымские – события. О том, что итальянцы прочно утвердились еще в XIII веке в Крыму, знают, как говорится, все и каждый – хотя бы по остаткам их мощных крепостей в Феодосии, Судаке или Балаклаве, мощь которых ясно видна и теперь, в наши дни. Однако полное, всестороннее и действительно глубокое, схватывающее суть событий понятие об «итальянском присутствии» в Крыму нехарактерно даже и для профессиональных историков. Правда, в целом ряде исследований, обращающихся к теме этого «присутствия», содержится и верное освещение тех или иных фактов, и истинное истолкование их смысла (примеры, еще будут приведены). Но чрезвычайно редки случаи, когда понимание отдельных сторон проблемы, так сказать, вписано в общую картину мировой истории XIV века.

Здесь необходимо еще раз вспомнить о цитированном выше трактате Арнольда Тойнби «Постижение истории», в котором признано, что «западная цивилизация» последовательно «продвигалась» на восток – к «линии» Эльбы, затем – Одера и, далее, Двины, и «к концу XIV века (то есть, отмечу, как раз ко времени Куликовской битвы! – В. К.) континентальные европейские варвары, противостоявшие… развитым цивилизациям, исчезли с лица земли». В результате «западное и православное христианство… оказались в прямом соприкосновении по всей континентальной линии от Адриатического моря до Северного Ледовитого океана».

Тойнби, как уже говорилось, предпочел, в сущности, промолчать о том, что имели место и очень многочисленные, и чрезвычайно активные «продвижения» Запада дальше этой существеннейшей «линии». Он сказал, правда, что «литовцы последними из европейских язычников испытали в XIII–XIV вв. порыв крестовых походов (с Запада. – В. К.)… и внимание Тевтонского ордена целое столетие было приковано к Литве. Это смертельное давление (! – В. К.) Запада на литовцев стало причиной того, что и литовцы получили стимул к завоеванию и, в свою очередь, двинулись в земли русского православного христианства»; кроме того, по словам Тойнби, «скандинавы также расширяли свои владения за счет Эстонии… Финляндии» [544] и т. д.

Таким образом, Тойнби истолковывает «движение» Литвы на Русь как уже собственно литовское дело (хотя «смертельное давление Запада» и явилось «стимулом» для него), а «расширение» своих владений скандинавами – как «давление» на эстонцев и финнов, а не на православную Русь. Однако в ряде исследований историками неопровержимо показано, что в действительности и то, и другое «движения» направлялось из «центра» западной цивилизации – Римского папства – и, кроме того, отнюдь не ограничивались «давлением» на «европейских варваров» (прибалтов, финнов и т. п.), а имели своей подлинной целью именно православную Русь. Назову хотя бы следующие труды: Б. Я. Рамм. Папство и Русь в X–XV веках (1959); В. Т. Пашуто. Борьба народов Руси и Восточной Прибалтики с агрессией немецких, шведских и датских феодалов в XIII–XV вв. (1969); И. П. Шаскольский. Борьба Руси за сохранение выхода к Балтийскому морю в XIV веке (1982).