От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 137

А монастыри, как явствует из любых объективных исследований их истории, были подлинными творцами духовной жизни страны и, одновременно, культуры во всем ее объеме – от строительной, зодческой деятельности высшего тогдашнего уровня до творчества в слове – опять-таки в высшем его выражении.

Такие основанные в период между 1237 и 1480 годами и быстро развивавшиеся монастыри, как Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский, Саввино-Сторожевский, Спасо-Каменный (на Кубенском озере), Соловецкий, Ферапонтов Белозерский, Боровский Пафнутьев, Ипатьев Троицев (вблизи Костромы), Толгский (на Волге), Иосифов Волоколамский и многие другие, созидали и излучали духовность и культуру, воздействовавшие и на правителей Руси, и в той или иной мере на весь ее народ. И без этого воздействия, без сомнения, были бы немыслимы и Куликовская победа, и то величие Руси, которое стало очевидным для всех к концу XV века.

Здесь целесообразно сделать отступление общего характера. Нередко сталкиваешься с представлением, что в те далекие времена, когда отсутствовали являющиеся сегодня вроде бы абсолютно необходимыми для «нормальной» жизни страны средства транспорта и связи, не могло-де иметь место и духовное единство Руси. Так, в некоторых сочинениях, затрагивающих вопрос о роли преподобного Сергия Радонежского в Куликовской победе, выражено сомнение в том, что троицкий игумен имел реальную возможность для существенного общения даже хотя бы с Дмитрием Донским, не говоря уж о Руси в целом. Не раз касавшийся этой проблемы Александр Шамаро писал, например, что для такого общения был «слишком долог – по тем временам – путь от Москвы до Троицкого монастыря» – не говоря уже о пути до места битвы (см.: «Наука и религия», 1980, № 8, с. 22).

Расстояние от Москвы до Троицкой обители – 70 километров (то есть, с нынешней точки зрения, совсем малое), но уместно ли тогда говорить о сколько-нибудь значительном воздействии на судьбу Руси Кирилло-Белозерского монастыря (около 500 км от Москвы) и, тем более, Соловецкого (более 1000 км)?!

Однако применение современных понятий о необходимых условиях общения людей (и, конечно, совокупностей людей, имеющих местопребывание в той или иной части страны) к давнему человеческому бытию, еще не «облагодетельствованному» новейшими техническими достижениями, начисто лишает нас возможности понять реальное положение вещей.

В современном сознании господствует представление о безусловном превосходстве жизни, пронизанной многообразной техникой. Но технический прогресс – как, впрочем, и любой прогресс вообще – всегда означает не только приобретения, но и утраты, притом утраты, в конечном счете, «равноценные» приобретениям (это, в сущности, неизбежное следствие всеобщих законов бытия).

Возьмем элементарный пример: необходимая для жизни вода течет из крана в каждой квартире, между тем как наши предки в любую погоду носили ее на себе из, возможно, весьма отдаленных родников или колодцев (то есть опять-таки скрытых в земной глубине родников). Какое освобождение от повседневной тяготы! Однако в наше время люди стремятся носить домой из магазинов «родниковую воду» – по цене минимум доллар за бутылку и к тому же, строго говоря, обладающую весьма сомнительной «родниковостью»… И если подойти к проблеме с собственно ценностной, аксиологической точки зрения, «приобретение» едва ли превосходит «утрату», и сегодня достаточно большое количество людей горячо стремится (а подчас даже и реализует свое стремление) к жизни в «нецивилизованной» – в частности, оснащенной колодцем, а не водопроводом, – местности…

Я обратился к этому примеру ради его сугубой наглядности. Перейдем теперь к гораздо более сложной проблеме общения людей, имея в виду не чисто личное, «частное» общение, но обладающее так или иначе историческим значением, способное повлиять в конечном счете на судьбу страны.

Сейчас такое общение, в сущности, немыслимо без участия «средств массовой информации» или хотя бы усилительной техники (без которой современный «идеолог» не в состоянии воздействовать на собрание из всего нескольких сот человек). И даже нелегко понять, каким образом было возможно сколько-нибудь широкое общение духовных вождей и народа в те времена, когда никаких СМИ не имелось.

Горячие апологеты прогресса утверждают, что широкое общение людей – вплоть до общения их с целым миром! – только и стало реальностью в наш замечательный технический век, а ранее люди были замкнуты в узких границах, довольствуясь крайне скудной «информацией», не выводящей их за пределы их тесного мирка.

Но, во-первых, дело обстоит не совсем так даже и с чисто «количественной» точки зрения. Обратимся, например, к такому имеющему исключительно важное значение в русской культуре явлению, к песня. Ныне та или иная песня становится широким – в пределе всеобщим – достоянием посредством телевидения, радио, на худой конец, многотиражных грам– и магнитофонных записей. Однако хорошо известно, что вызывавшие живой отклик в душе народа песни легко распространялись по всей Руси-России и тогда, когда никаких вышеуказанных технических достижений не было и в помине, – распространялись благодаря прямому, непосредственному общению людей.

И в связи с этим снова встает проблема (по сути дела, глубоко прискорбная…) двойственности прогресса: все его приобретения оборачиваются не менее существенными утратами. И действительное общение людей в наш технический век не только не расширилось (как бездумно заявляют «прогрессистские» идеологи), но, напротив, стремительно сокращается. Реальное, живое общение людей все в большей мере заменяется, вытесняется потреблением «продуктов информационной индустрии», которые по своей человеческой и народной ценности не идут ни в какое сравнение с плодами подлинного общения людей (уместно напомнить о предложенном выше сопоставлении родниковой воды и хлорированной жидкости из водопроводного крана).

Типичный «современный» человек реально общается с очень малым кругом своих ближайших родственников, еще меньшим числом сохранившихся с юных лет друзей, очень немногих сослуживцев (и то только до достижения пенсионного возраста), и нескольких соседей по лестничной площадке (хотя нередко и это не имеет места).

Между тем в давние времена человек, во-первых, обладал громадными родственными (и «свойственными») связями (вплоть до самых дальних степеней родства), находился в постоянном общении со всеми жителями своей деревни или городского «околотка» (тем более своего церковного прихода), и даже многими жителями окрестных селений и соседних городских урочищ, – притом дело шло о полнокровном, истинном человеческом общении.

И любая «информация», полученная каким-нибудь образом одним человеком, быстро становилась достоянием его селения, окрестных селений и распространялась – как круги от всплеска на водной поверхности – практически безгранично. Да, о той же Куликовской победе не сообщалось ни с телеэкрана, ни из радиорепродуктора, ни в газетах, но вот выразительнейший факт: в селах далекого Архангельского края передавали из уст в уста сказку (см. знаменитое собрание сказок А. Н. Афанасьева, № 317), воепевающую подвиги «русского посла» к Мамаю «Захарья Тютрина» (Тютчева)…

Мое, быть может, несколько затянувшееся «отступление» все же, полагаю, необходимо; оно призвано, в частности, показать, что предпринятые некоторыми историками попытки «умалить» роль преподобного Сергия Радонежского в судьбе Руси, – попытки, которые, как уже говорилось, были продиктованы чисто современными представлениями о том, каким образом может «идеолог» воздействовать на широкий круг людей и, в конечном счете, на целый народ, – едва ли сколько-нибудь серьезны.

На первых страницах этой книги были приведены слова В. И. Вернадского о том, что заново «открытое» в конце XIX – начале XX века, в своих уцелевших образцах, «огромное» (как он определил), «художественное творчество» XIII и последующих столетий «могло возникнуть и существовать только при том условии, что оно было связано в течение поколений глубочайшими нитями со всей жизнью нашего народа, с его высокими настроениями и исканиями правды».