Бессмертник - Плейн Белва. Страница 54

Слишком много времени на дурацкие мысли. Потому и хандра. Пора с этим кончать. Счастье еще, что дома есть Агги, а не их сварливые, несчастные жены. И мы с ней продержимся. Заработок двух недель уходит на оплату квартиры. Значит, на все про все остается около сорока долларов в месяц. Восемь в неделю на еду, итого — тридцать два, остается восемь — на проезд, газ и электричество. Продержимся, если не сносим одежду и обойдемся без медицинских счетов. Кстати, Джордж Андреапулис обмолвился, что ему вроде нужно кое-что перепечатать. А нанять секретаршу он не может — контора-то с гулькин нос. Агги ему все напечатает, она прекрасно печатает. Только Джорджу придется раздобыть машинку, потому что свою я отдал Айрис, а Агги свою оставила дома. Но Джордж суетиться не станет — значит, не видать нам этой работы как своих ушей. Разве что… Голова у него пошла кругом, и он понял, что никогда прежде не тратил столько усилий на мелочи, мелочи, мелочи…

Примерно месяц назад он, придя с работы, застал за столом свою сестру, мирно беседующую с Агги. Она явилась прямо из школы: в клетчатой юбке, в свитере, с тонкой жемчужной ниткой на шее. Наверно, те бусы из настоящего, не искусственного жемчуга, что ей подарили еще в детстве. На ногах у Айрис были сапожки со шпорами, по нынешней моде. Учебники лежали стопкой на полу, возле стула. Она поднялась ему навстречу, поцеловала.

— Здорово я тебя удивила?

— Еще бы! Но я очень рад! Вы успели познакомиться?

— Я только вошла. Очень долго плутала. Мне никогда не приходилось бывать в этом районе.

— А как ты узнала адрес?

— На почте. Сообразила, что ты оставишь там адрес, чтобы пересылали письма.

— Я и забыл, какая ты умница!

Она покраснела. Строгое лицо внезапно смягчилось.

— Ты сказала… кому-нибудь, что идешь сюда?

— Маме. Она поплакала немножко. И ничего не ответила. Но было видно, что она рада.

— И больше никому?.. — Он не мог произнести: папе, отцу.

— Мне не хотелось идти тайком, поэтому утром я сказала, что вернусь поздно, потому что собираюсь к тебе. Я это громко сказала, папа наверняка слышал из прихожей. Я ничего не делаю тайком, — с гордостью повторила она.

Он вдруг взглянул на сестру совершенно новыми глазами. Она — личность. Не то она изменилась, не то он сам. Прежде он ее вовсе не замечал, она просто была, всегда, как диван или кресло, которое стоит в комнате, сколько он себя помнит, на которое можно ненароком наткнуться в темноте. Но теперь она — личность.

— Я люблю тебя, Айрис, — просто сказал он.

Агги с удивительным тактом — неотъемлемой частью ее обаяния — принялась накрывать к чаю.

— Айрис на том же перепутье, что и мы с тобой пять лет назад, — весело сообщила она. — Штудирует университетский справочник.

— Мне думать особенно не о чем, — отозвалась Айрис. — Выбора нет. Пойду в Хантер. Да я и не против. Там, говорят, неплохо.

— Что такое Хантер? — поинтересовалась Агги.

Мори захлестнула волна вины перед Айрис. Родители дали ему больше шансов: не забрали из частной школы, а потом отправили в Йель.

— Хантер — бесплатный колледж города Нью-Йорка. Туда принимают только самых одаренных, с высшими баллами по всем предметам, — объяснил он.

— Понятно. Айрис, а что потом? Ты выбрала какую-нибудь профессию? Чем раньше выберешь, тем лучше. Не то останешься безработной вроде меня.

— Я хочу преподавать, — ответила Айрис. — Если, конечно, найду место. Но готовиться буду к этому.

Она размешала сахар в чае. Такая спокойная, собранная. Повзрослела. Айрис склонилась над чашкой, и он смотрел на ее черную макушку. Вдруг она подняла голову и сказала:

— Ты, наверно, хочешь узнать, как дела дома? И боишься спросить…

Он поразился ее проницательности.

— Ну, конечно. Расскажи.

Так он узнал, что отец с Малоуном продолжают заниматься эксплуатацией зданий для банков и фирм. Концы с концами сводят, но не более того. Мама тоже по-прежнему: благотворительные сборы, комитеты. Несколько недель у них жила тетя Руфь с младшими девочками — в промежутке между переездами с квартиры на квартиру. Джун вышла замуж, и вся семья работает у ее свекра — все на неполном рабочем дне.

— В основном их все-таки кормит папа, — закончила она свой рассказ, и Мори мог бы легко добавить непроизнесенное: «Вспомни же, папа хороший, добрый! Постарайся его понять, не таи на него обиду».

Что ж, Айрис всегда любила папу больше, чем он.

А потом Мори проводил ее до метро, потому что уже темнело. Он смотрел вслед, а Айрис спускалась по лестнице с учебниками под мышкой. Вдруг она оглянулась и крикнула:

— Я приеду еще!

Прошла еще несколько ступеней, снова оглянулась:

— Мне понравилась твоя жена, Мори. Очень понравилась.

Каблучки быстро-быстро застучали вниз по лестнице. Он смотрел, пока она окончательно не скрылась из виду. В горле стоял ком нежности, боли, утраты и еще чего-то, вовсе не выразимого словами. Он даже рассердился. Сморгнул. И пошел домой.

…Такая вот дурацкая жизнь. Нет, разумеется, он и не рассчитывал прожить без забот и печалей, хотя кто-то, наверное, живет — хотя бы иногда. Но только не мы. Не наш это удел. Гнусный город, гнусные времена. А мне так хочется счастья для Агаты! Ее должны окружать цветы, море цветов… Он машинально считал автобусы на углу: целых два за последние пять минут, а другой раз стоишь полчаса, а автобуса нет как нет. Смешно. Нелепо… Его размышления прервал стук входной двери. В магазин, пихаясь локтями, ворвались трое мальчишек в сопровождении измученной мамаши.

— Мистер! Нам нужны кеды. Три пары.

Как-то раз, спустя несколько месяцев после их собственной свадьбы, они получили приглашение на чужую: к девочке, с которой Агата училась в колледже. Распечатанный конверт и карточка с приглашением валялись на откинутой крышке бюро. «Пресвитерианская церковь на Пятой авеню. Прием в Речном клубе сразу после венчания».

— Вот здорово, — обрадовался Мори. — Всех друзей повидаешь.

Она продолжала резать хлеб, не поднимая головы. Мори насторожился:

— Почему ты молчишь? Что-то не так?

— Нет. Все нормально. Но на свадьбу мы не пойдем.

Его пронзило: ей не в чем идти! Нет платья! Вот в чем дело.

— Агата, платье у тебя будет, — мягко сказал он.

— Нам такие расходы не по карману.

— Можно купить прекрасное платье за пятнадцать, даже за двенадцать долларов.

— Я же сказала — нет.

В последнее время она часто говорит с вызовом. Нервы. Да и немудрено… Он промолчал.

А придя на следующий день с работы, начал весело, как ни в чем не бывало:

— Я видел на витрине у Зигеля очень подходящее платье. Словно специально для тебя сшитое: белое, с голубыми цветами, с пелериной. Сходи завтра, посмотри.

— Я не хочу на свадьбу.

— Но почему?

— Не знаю. — Она не отводила глаз от вязанья. Спицы так и мелькали.

В нем вскипела волна раздражения, почти злости.

— Не отделывайся отговорками! Отвечай начистоту! Ты стыдишься меня?

Она взглянула на него в упор:

— Что ты несешь? Немедленно извинись! Какая гадость…

— Хорошо, прости. Но объясни, по крайней мере, почему ты не хочешь идти. Скажи словами!

— Ты не поймешь. Ну, просто это получится очень искусственно, на один день: туда и обратно. Мы же с ней на самом деле живем на разных планетах. К чему возобновлять отношения, которые невозможно поддерживать?

— Значит, я все-таки лишил тебя всего, всей прежней жизни…

— Мори! — Она вскочила и порывисто обняла его. — Мори, все не так! Да мне и дела нет до Луизы с Форстером. Просто все так перемешано, одно цепляется за другое… Когда-нибудь, когда мы обоснуемся в своем доме, у меня поменяется настроение и мы заведем кучу новых друзей.

Он стоял посреди комнаты, держал ее в объятиях и впервые чувствовал, что она не с ним, а где-то далеко-далеко.

В день свадьбы он по дороге с работы настроился быть особенно нежным и предупредительным: Агата наверняка думает о том, как подруга в цветах и кружевах идет к аналою, о том, чего сама Агата оказалась лишена. Открыв дверь, он не поверил своим глазам: она была пьяна.